Дневники Фаулз

25 октября

Встреча с Роем; начал разговор он бойко, но под конец упал духом; обычная неуемная жалость к себе, искажение ситуации — дабы оправдать свое отчаяние. Все шло по тому же кругу: «Почему я должен страдать, почему я все еще люблю Э. и позволяю ей любить тебя, а тебе ее, и вам обоим быть счастливыми?» Наше счастье приводит его в бешенство; он настоящее воплощение зависти. Говорить с ним больше пристало врачу. Нужно, чтобы его баловали, ублажали, обуздывали. Ум его работал с поразительной непоследовательностью; он противоречил себе, почти не слушал меня, выхватывал отдельные слова и привязывался к ним. И повторял одну и ту же фразу: «Не понимаю, почему меня бросили?»

— Видишь ли, — сказал я. — Выросла каменная стена.

Потом он заявил:

— Вы не осознаете мое положение. Пора вам и обо мне подумать.

— Мы думаем.

И все опять по новой.

Вчера вечером он утверждал, что создал Э. и потому она не может его оставить. Комплекс Мефистофеля. Я обвинил его в том, что он потерял Э. как раз по этой причине: увидел в ней, как в зеркале, свое отражение. Рой знал, какой он внушаемый.

26 октября

Только вчера вечером Р. сказал, что никогда больше не хочет видеть Э., и вот сейчас снова с ней встречается. Я уже серьезно думаю, что он подвинулся рассудком.

Ничего не произошло: разговоры, разговоры.

27 октября

――――――――

28 октября

Закончилась половина семестра. В обед мы с Флетчером выпили слишком много «Гиннесса». Я напился, меня подташнивало. Глупое пьянство. Вечером с Э. отправились на «В ожидании Годо»; все идут — значит, и нам надо. Но билеты раскуплены на три недели вперед. И тогда мы пошли в кино [513].

29 октября

Близится к концу второе действие второй части «Молодого человека». После обеда спал; прелестный вечер дома. Э. в прекрасном настроении — любящая, домовитая; под конец, раздевшись, жарко обнимались на ковре среди подушек перед горящим камином.

30 октября

Э. в плохом настроении, раздражительная, вспыльчивая; кричит, злится; день погибший. Вечером выпили, обрели временное успокоение.

31 октября

Половина семестра позади. Готовился к беседе с сотрудником отдела информации МСЗП [514] в Брюсселе — учил названия птиц на французском языке. Э. вернулась с работы усталая; снова в скверном настроении — гладила костюм, рубашку и т. д. «Болтушка Вайолет» по радио [515], и сообщение, что Маргарет отвергла Таунсенда [516]. Как глуп мир, и то, что мы тоже должны жить среди этих дураков, меня бесит. Наконец мы оба заснули.

1 ноября

Собеседование на Белгрейв-сквер; попытка устроиться на работу в МСЗП. Напыщенные члены комиссии, час глупых вопросов, понимание с обеих сторон, что это пустая трата времени; моя квалификация — не то, что им нужно. Некоторые вопросы были такими идиотскими, что я чувствовал себя, как Алиса в суде. Непонятно, почему меня оставили в списке. Обедал с Э.; настроение подавленное. Поездка в Эрлз-Корт за адресом квартиры от агентства; прочел отрывок из издающегося сериями морского романа «Корабль ее величества “Одиссей”» — чушь несусветная, за которую автор получил 60 тысяч фунтов еще до публикации [517]. От этого становится тошно.

2 ноября

Начало занятий — чуть ли не радость. Кошмар, когда рутинная работа кажется оазисом.

3 ноября

Отправились на вечеринку к молодой паре; у хозяйки дома сложились нежно-сентиментальные отношения с нашим соседом Дж. Мэнселлом. Скучное сборище; все говорят только о себе, своей работе, enfin [518] о своем ничтожестве. Дж. М. — амбивалентный человек, он режиссер на Би-би-си, двуязычный (английский — французский): в Англии демонстрирует блестящий французский, а во Франции (не сомневаюсь) блестящий английский. Большой дипломат — настолько, что изо всех сил старается это скрыть. Такой приятный соглашатель далеко пойдет; чтобы уметь угождать, нужно быть умным, но этот рост горизонтальный — не вертикальный [519].

Молодые супруги, Сью и Дэвид Харли, эксцентричная и печальная пара. Сью невысокого роста, хорошенькая и энергичная; он — бесхарактерный, симпатичный, плывущий по течению. Мелкие люди. У жены и Дж. М. психологическая близость, иногда переходящая в физическую — чуть ли не на глазах у мужа. Она каждое утро звонит Дж. М.; я слышу, как они сговариваются вместе пообедать. Часто она одна навещает его здесь. Не знаю уж, какие утонченные вещи открылись этому треугольнику, но мне вся эта история представляется довольно грязной. Для меня люди, живущие вместе без любви, — всегда грешники.

4 ноября

Пятница. Еще один тяжелый вечер с Э. Как же она эмоционально неустойчива — как птица перед перелетом! Скорбный ужин из печеной картошки — нашего главного продукта питания.

5 ноября

Суббота. Утром работа над «Молодым человеком»; третий акт скучноват, тяжеловат, педантичен. И грубоват. Надо еще корпеть и корпеть! Магазины, уборка, приготовление обеда. Остаток дня дома. Мирный, приятный вечер. Детские пьесы Бартока; Э. читает Кестлера. Набросал вчерне кое-что для конкурса, проводимого «Обсервер», — нелепый рассказ. Не могу позволить себе упустить шанс, хотя это гнусная проституция.

7 ноября

Понедельник. Зима на пороге, и все сопутствующие ей сомнения.

8 ноября

Вторник. Читаю «Имморалиста» — произведение большого мастера. Безнадежно увяз в третьем акте. Э. ходила к врачу; он сказал, что она нуждается в помощи психиатра. Думаю, нормальному человеку она должна казаться ненормальной. Мне жаль того психиатра, который будет ее лечить. Он не найдет ничего, о чем бы Р. или я ей не говорили, — или того, чего бы не знала она сама; и все пойдет по-прежнему.

Днем (в воскресенье) встреча с Р. Пили кофе в кофейнях неподалеку от Бейкер-стрит. Разыгрывали персонажей из «Huis Clos» [520]; теперь мы оба видим ситуацию достаточно ясно и сходимся в ее оценке. Но Р. проделал большой путь; даже не принимая во внимание его жалость к себе и самогероизацию, он действительно раздавлен случившимся, и мне, пожалуй, впервые искренне жаль его. Мы морально заключены в неразрешимую ситуацию: он не может вернуть Э., я не могу ее отпустить, так как между Э. и мною — таинство любви. У Р. есть только два человека, с которыми он может советоваться. Дж. Лиделл — в Индии. Остаюсь я. Думаю, мы способны поговорить обо всем глубоко и дружественно; он расскажет мне о пустоте своей жизни, и тут я — главный виновник. Поговорим, словно знаем, что являемся жертвами самой жизни, чувств, ситуаций, личных качеств. Печально и благородно примем эквивалент двадцатого века — marriage mondain [521] восемнадцатого. Раньше удавалось спокойно существовать в условиях извечного треугольника; нам удается спокойно думать о нем.

Кое-кому все это показалось бы и покажется, если станет известным, невероятным. Для мещанской морали, знающей только сложение и вычитание, наши проблемы — из области высшей математики.

12 ноября

Неожиданно заметил свое отражение в окне автобуса. Был вечер. Тревожные складки между бровями. Попытался изменить выражение лица, чтобы их разгладить. Но они не пропадали.

Закончен второй вариант «Молодого человека». Третий акт по-прежнему никуда не годится. Для меня основная трудность в драматургии — разговорная речь. Надо сделать героев не просто сочинителями эпиграмм или интеллектуальными истуканами, а заставить зрителей их полюбить. Это трудно, если они увлечены идеями и абстракциями. Иногда у меня что-то получается, а иногда все ускользает и результат нулевой.