Повесть о ясном Стахоре

Огненно-рыжий, с застенчивым выражением лица, кузнец Василек, небывало высокого роста и с прославленной на всю округу силой, сражался один против двух.

Броски его были стремительны и точны. Чернобородый Михалка, кузнец из Старой Рудни, и его юный молотобоец Юхим отступали, мрачнея и теряя спокойствие духа.

Сторонники Василька торжествовали. Они метались по краю дороги, вслед за гулой, сопровождая каждый бросок острым словом, смеялись и улюлюкали, когда бросал их противник. Нарочно жалобно просили своего богатыря.

- Василек, сонейка, голуба, пажалел бы ты Михалку с Юхимом... упрели, бедняги, задом пятясь!

- Ничто! - сдерживая обиду, кричали в ответ староруденцы.

- Наш Михалка, как качалка! И взад и вперед може!

- Ён бы мог, да силы не дав бог! - не унимались задиры.

Михалка бросал ядро, свирепея, тяжко дыша и сбиваясь с ровного направления.

Василек спокойно, казалось, даже лениво, с каждым разом продвигался вперед.

Гудело ядро, трещали колья, метались по обочинам кричащие спорщики, пересмеивались молодицы и девушки.

Молотобоец Юхим, чувствуя на себе десяток насмешливых девичьих глаз, не зная, как избавиться от стыда, с отчаянием сильно размахнулся и... споткнувшись о торчащий брусок, упал на колено, выпустив ядро почти без толчка. Громкий хохот пригнул молотобойца к брусчатке еще ниже.

Содруги Василька без труда остановили гулу, и Михалка, зло плюнув, шагнул вбок с дороги.

Игра была кончена. Василек ступил на поле противника. Его окружили, шумно поздравляя с победой, но Старая Рудня не хотела сдаваться. Она выставляла нового бойца.

- Давай Ёнаса!

- Ёнаса на черту!

Маленький остроносенький мужичок в дырявой магерке и беспятых лаптях кричал, пробиваясь к Васильку:

- Ты Ёнаса переметни! Ёнас тебе не уступит! Он тебе пара!

- Ёнас не ваш, он же с хутора! - пробовали возразить сторонники Василька.

- Наш, наш Ёнас, мало что с хутора... Сосед наш, он за нас! - со всех сторон голосили побежденные и те, кто ждал нового зрелища.

- Выходи, Ёнас!

К Васильку подтащили коренастого светловолосого пожилого человека с ясными голубыми глазами.

Смахнув широкой ладонью пот с лица, Василёк поглядел на Ёнаса сверху вниз и, улыбнувшись, словно он был в чем виноват перед ним, сказал тихим, ласковым голосом:

- Что ж, браток, коли люди нас выбрали...

- Спасибо, - ответил Ёнас, хитро прищуриваясь, - только бросать гулу будем новую, что я смастерил.

Он вынул из-за пазухи отливающее матовым блеском ядро, показал и тут же прикрыл его ладонью.

Василёк не обратил на это внимания.

- Бросай, - кротко сказал он, отходя к черте на свое поле. Стал на черту и Ёнас.

Спорщики затихли, содруги Василька приготовили колья. Взмахнув двумя руками и сильно качнувшись всем телом, Ёнас метнул...

Со странным, ранее не слышанным, пронзительным свистом гула промелькнула в воздухе, ударилась о брусчатку дороги и покатилась, не загудев, как обычно, а жалобно застонав, словно какое-то живое существо.

Это было так неожиданно и так непонятно, что женщины испуганно перекрестились, а содруги Василька забыли выставить колья. Раскрыв от удивления рты, они смотрели, как стонущая живым голосом гула, подпрыгивая, катилась мимо. Василек растерянно оглянулся. Гула перекатилась через его черту и покатилась дальше, все еще продолжая стонать. И вдруг, нарушив строгое правило игры, гулу остановил и поднял не выбранный содруг, а хлопец, выбежавший из кустов справа от шляха.

- Не руш! Не руш! - взревели пришедшие в себя сторонники Ёнаса и бросились к хлопцу.

- Отодрать ему уши!

Возле хлопца появился рослый мужчина, а за ним красавица Неринга.

- Пошто остановил?

- Не твоя справа! Ты не содруг!

Добежавшие уже замахнулись кулаками.

- Простите, браты! - остановил их незнакомый мужчина, взяв в руку гулу и заслоняя собой хлопца.

- Не знал он, что трогать нельзя... а дивно, - что за гула с песней...

- Мало что дивно, игре не мешай!

- Может, она еще бы катилась!

- Откуда взялся? Кто такой?

Мужчина блеснул большими зеленоватыми глазами, весело ответил:

- Я из тех ворот, откуль весь народ, зовусь Саввой, а хлопец - сын мой, Стах - панам всем на страх!

Это понравилось. Рассерженные спорщики заулыбались.

- Что за люди? - спросил у Неринги подошедший Ёнас.

- Хорошие, - ответила красавица по-литовски, - пришли к нам из Руси.

- Из Руси... - в толпе зашептались, с любопытством разглядывая незнакомцев.

Ёнас протянул руку к своей гуле, но Савва не отдал ее.

- Погоди, - сказал он, рассматривая ядро с просверленными в нем косыми дырками, внутри которых еще дребезжали тонкие железные листики.

- Стало, из-за этих штук она песни поет? Ловко удумал.

Ёнас, довольный успехами своей выдумки, но, видать, не желая открывать тайны сделанного, снова протянул руку и хотел силой забрать гулу. Савва снова не уступил ему. Перехватил руку кузнеца и негромко спросил:

- А еще каки хитрости смастерить мог бы?

- Каки тебе хитрости? - не понял кузнец.

Савва оглянулся, сказал громко, так, чтоб все слышали:

- Сын у меня подрастает... Надо бы забавку ему, сабельку, что ли... Не ровен час, пригодится. Ковалей у вас много, собрались бы толокой...

- Он! - прошептал чернобородый Михалка.

- Тот, что пришел с русского боку...

- Он! - согласились другие, обступая Савву и Стахора.

До темной ночи пели молоты в кузнице Ёнаса. Далеко разносился дружный их перезвон. Люди уже спать полегли, а в кузнице все не затихало.

- Видно, Ёнас разбогатеть захотел, дня ему мало, - ворчали соседи, не успевшие допытаться о том, что Ёнас задумал.

А Ёнасу не богатства нужны. Нужна ему сила, которая оторвала бы душу от вечной тоски или толкнула на путь, что ведет к далекой маре его. Ёнас хотел счастья себе и другим. Сегодня ему показалось, будто счастье это лежит недалеко и веселый пришелец Савва знает, как найти его. Только на жалей силы, кузнец. Сегодня Ёнас был счастлив и не жалел ни своей, ни силы товарищей.

Василек и чернобородый Михалка помогали литовцу. Под их молотами пела тяжелая наковальня. Стахор качал меха, раздувая невысокое пламя горна, и глядел, как свершалось преображение. Бесформенный кусок раскаленного железа, выхваченный длинными клещами из горна, описав огненную дугу в полутьме кузницы, падал на гладкую поверхность наковальни и сразу, с трех сторон, на него обрушивались удары.