Моя жизнь и мои успехи

21.06.1941

С того далекого африкан¬ского дня, когда я увидел ее впервые играющей со своей газелью, прошло более пятнадцати лет. За это время мы успели познакомиться, расстать-ся, разлетевшись в разные стороны, снова по¬встречаться, при этом не узнав друг друга, затем вместе заниматься вокалом и, наконец, стать неразлучными и в жизни, и в своей любви к опе¬ре. Мы поженились в последний день весны. А вскоре радио передало сообщение, потрясшее весь мир. Столь сладостной для меня с Риной ночью вермахт совершил нападение на Россию. Война, эхо которой доносилось до нас как нечто второстепенное, очень скоро нависла и над нашей жизнью.

В последующие месяцы, когда мое имя в вокале приобретало все большую известность среди импресарио, положение в Милане приняло угрожающий характер. Я опасался, что меня со дня на день отправят на Восточный фронт. Из го¬рода уходили целые эшелоны с молодыми ребя¬тами, которым не судьба была возвратиться из степей Украины. С фронта поступали все более тревожные сведения. Переживал потрясения и те¬атральный мир. Все чаще кого-нибудь недостава¬ло: одни эвакуировались, других гнали на войну.

Мне думается, что если я избежал русского фронта, то в этом определенную роль сыграл мой покровитель в авточасти полковник Нинки. Впрочем, узнать это наверняка так и не удалось. Мои отношения с полковником не отличались близостью настолько, чтобы напрямик спраши¬вать его об этом. При моем хрупком телосложе¬нии, окажись я на любом фронте, шансов возвра¬титься у меня было бы немного. Наша авточасть не предназначалась для фронта и обслуживала внутренние сообщения. Война только начиналась. Зимой 1942 года американские “летающие кре¬пости” с базированием в Северной Африке ста¬ли систематически бомбить Италию.

Наши армей¬ские транспортные средства подвергались пуле¬метным обстрелам с воздуха, В Милане разруше¬ния становились все более страшными.

1942-14 & 15 January BOHEMA - Teatro dei Rozzi, Siena, with Petrella, Marchi, Guelfi,

cond. Tieri

1942-27 & 29 June BOHEMA - Teatro Rossetti, Trieste, with Petrella, Marchi, Serpo, cond.

O. Marini

Наконец бомба попала прямиком в театр “Ла Скала”.

Но при том, что наш главный оперный храм был превращен в развалины, его опера не теряла жизнестойкости в эти годы. Постоянная труппа переехала в Комо, где и я пел в “Богеме” под руководством Дель Кампо, положив тем самым начало своему сотрудничеству с “Ла Скала”, которое длилось затем двадцать лет. Да и в Мила¬не продолжались спектакли. Люди шли в театр, пренебрегая воздушными налетами.

Оперные се¬зоны открылись в театрах “Нацьонале”, Каркано, Пуччини, “Лирико”, “Комменда” и Даль Верме. Всякий раз, получив увольнительную, я отправ¬лялся в Галерею добывать контракты. Здесь встречались импресарио, театральные агенты, меценаты, искатели талантов, дирижеры, извест¬ные и неизвестные певцы. Загадывать что-либо даже на пять минут вперед не имело смысла и все же под наполовину разбитыми стеклянны¬ми сводами Галереи, купол которой вдребезги разнесло взрывом, мы с особым усердием строи¬ли планы на будущее.

От этих дней у меня остались воспоминания, не столько рожденные опасности ми войны, сколько связанные со всеми грудными “до”, не распроданными из-за нехватки артистического или музыкального таланта, из-за отсутствия долж¬ной внешности, а самое главное - личности. Там появлялись теноры с выдающимися голосами. Они могли дать сколько угодно блестящих со¬ветов, но были абсолютно неспособны приме¬нить их к самим себе. Подолгу разговаривая с этими странными, причудливыми персонажами, я утвердился в том, о чем уже смутно догадывался: сам по себе голос как самоцель - отнюдь не ключ к успеху,

В этом святилище гражданской жизни милан¬цев можно было повстречать и совсем бескорыст¬ных людей, счастливых оттого, что могут прине¬сти кому-то пользу. Пиккалуга и Баньяриол, на¬пример, советовали мне избегать опер Масканьи. Оба пожилых певца имели за плечами целую карьеру с труднейшими репертуарами, а тут ка¬кой-то двадцатисемилетний Марио Дель Монако между делом сообщает, что получил от “Ла Ска¬ла” предложение петь в операх “Ирис” и “Паризиана”. Мне запомнились их слова: “Не берись, этот репертуар тебя раздавит. Масканьи требует осо¬бых музыкальных данных”. Действительно, сам Масканьи утверждал, что пишет музыку не для людей, а для ангелов.

Я последовал их совету и отказался. Но вско¬ре мне повезло: меня прослушал в Милане Гуидо Ланфранки, импресарио театра “Реджо” в Парме. Когда прозвучала последняя нота, он восклик¬нул: “Этот голос миллионов стоит!” А ведь в 1941 году были совсем другие миллионы. Парма всегда являлась в высшей степени сложной проб¬ной площадкой для певца. Меня ангажировали на четыре спектакля “Тоска” с Марией Канилья и Марио Баэиолой, и, приехав туда, я застал шум¬ный провал одного тенора, достаточно извест¬ного в “Ла Скала”. Публика безжалостно закле¬вала его, и, хорошо памятуя об унижениях мое¬го коллеги, я с кистью в дрожащей руке начал арию “Таинственна гармония” из первого акта. Так или иначе, первый акт прошел неплохо. Дваж¬ды раздавались бурные аплодисменты. Все же, возвращаясь в артистическую, я чувствовал себя опустошенным. Мое волнение не осталось неза¬меченным.

TOSCA - 19,23.12 – 1941-Teatro Regio di Parma

Maria Caniglia, Mario Basiola - Alberto Erede

25.12

Emilia Vera, Mario Basiola - Alberto Pedrazzoli

В театре присутствовал великий Франческо Мерли, который в этом же сезоне пел “Андре Ше¬нье”. Шестым чувством уловив происходящее, Мерли появился в артистической, чтобы меня подбодрить. Если требовательная пармская публи¬ка, по-видимому, не собирается учинять мне раз¬гром, сказал он, незачем самому добиваться это-го. Мерли обладал огромным талантом и прек¬расно относился к людям. Его искренняя вера в меня сделала свое дело. Во втором акте мое вос¬клицание “Победа! Победа!” на самом деле зна¬меновало собой победу. Эти слова прозвучали у меня как клич, как вызов собственному страху, и зал ответил овацией. Но сражение было не окончено. Все ждали арию из третьего акта. Как объяснил дирижер Альберто Эреде, публика тре¬бовала ее исполнения с традиционными нюансами, к которым почтительно относились все круп-ные тенора.

Вот где начался подлинный экзамен. Если я его не выдержу, вся хорошо спетая до этого ме¬ста опера пойдет прахом. Я собрал воедино все свое умение и только тут вдруг отчетливо осоз¬нал, чему может научить сцена. Понял, что нигде, ни в одной школе нельзя воссоздать подлинную сценическую обстановку. Атмосфера сцены помо¬гает смелым и ниспровергает робких, И я сделал на “ля” такое sforzando1, какого сам от себя не ожидал, завершив арию под ураган аплоди¬сментов. Так я превратился в любимца театра “Реджо” и уже никогда не забывал, даже впослед¬ствии, эту публику — истинных знатоков и цени-телей вокала.

В Парме я дважды пел “Богему”, пел “Манон”, “Турандот”, “Ариоданта” Нино Ро-ты, а много лет спустя в близлежащем городе Буссето — и “Отелло”.

Помню, в “Ариоданте” - с дирижером Гавад-зени - я выложил все свое вокальное богатство, и, услышав меня, другой дирижер, маэстро По¬деста, предложил мне петь с ним “Аиду”.

ARIODANTE - 22.11 – 1942 - Teatro Regio di Parma

Nino Manfrin, Elda De Compadri, Luigi Borgonovo - Gianandrea Gavazzeni

Я пере¬пугался. Слишком преждевременно было браться за подобный репертуар. С другой стороны, не сле¬довало и отказываться от столь лестного предло¬жения. Мне не хотелось выглядеть неблагодар¬ным. И я бежал. Буквально бежал из Пармы в пять утра, когда никто не мог задержать меня и уговорить остаться.

Настал день, когда мой покровитель полковник Нинки покинул миланскую авточасть. военные события стремительно развивались, и стало даже казаться, что моя добрая звезда вот-вот закатится. Но меня прикомандировали всего лишь к военному комиссариату. Здесь на¬чальствовал полковник Джованнини, который был просто помешан на опере и дружил с Аурели-зно Пертиле. Я нередко пел у него в доме. “Этот рояль неважно настроен, — говорил он, — но ты не обращай внимания. На нем даже Бенедетти Микеланджели играет”. И действительно, Бене¬детти Микеланджели в то время тоже проходил военную службу в Милане.