Романовы

При Николае Россия выиграла новую войну с Ираном. По Туркманчайскому договору 1828 года к России отходили Эри-ванское и Нахичеванское ханства (Восточная Армения), персидское правительство обязалось не препятствовать переселению армян в Россию и выплатить контрибуцию в 20 миллионов рублей серебром.

Победой завершилась и война с турками. Николаевский генерал граф И. И. Дибич двинулся на Константинополь. По Ад-рианопольскому миру 1829 года Османская империя уступала России Черноморское побережье Кавказа от устья Кубани до форта Святого Николая, Ахалцихский пашалык и острова в дельте Дуная, предоставляла автономию Молдавии, Валахии и Сербии, признавала независимость Греции; Босфор и Дарданеллы открывались для судов всех стран, а Россия получала право свободной торговли на всей территории Османской империи.

Русские крепости появились на кавказском побережье, хотя покорение Кавказа было ещё далеко от завершения. Достойным противником империи стал третий имам Чечни и Дагестана Шамиль. На подконтрольной ему территории было создано теократическое государство — имамат с административным делением на наибства, боеспособным войском, сбором податей, собственными знаками отличия.

Первоначально российским войскам удалось нанести Шамилю ряд поражений, и в июле 1837 года он даже вынужден был присягнуть на верность российскому императору, предоставить аманатов (заложников) и прекратить военные действия. Однако скоро война возобновилась с новой силой. В августе 1839 года войска начальника Кавказской области генерал-лейтенанта П. X. Граббе после девятинедельной осады взяли штурмом резиденцию имама аул Ахульго. Раненый Шамиль с семьёй и несколькими приближёнными сумел бежать в Чечню. Граббе в докладе Николаю I писал о совершенном успокоении края, называя Шамиля «бесприютным и бессильным бродягой, голова которого стоит не более 100 червонцев». Но император смотрел на вещи более трезво — он оставил на полях доклада резолюцию: «Прекрасно, но жаль, что Шамиль ушёл, и признаюсь, что опасаюсь новых его козней. Посмотрим, что далее будет». Война разгорелась с новой силой. Карательные экспедиции в кавказские леса и ущелья сопровождались большими потерями регулярных войск, а после их ухода «замирённые» горцы восставали вновь. К концу 1843 года большая часть Чечни и Дагестана перешла под контроль Шамиля.

Вынужденная держать на Кавказе большую армию, Российская империя тем не менее вела активную европейскую политику. В первые годы царствования Николай был достаточно осторожен во внешнеполитических делах. Будучи консерватором и ненавидя революцию, он отнюдь не собирался бросаться на подавление мятежей в других странах лишь из любви к порядку, старался прежде всего взвесить выгоды и издержки для России; так, он не препятствовал возникновению независимой Бельгии, отделившейся в 1830 году от Объединённого королевства Нидерландов, поскольку там не было российских интересов. А в борьбе с Турцией он прагматично сотрудничал не с австрийцами, соперничавшими с Россией на

Балканах, а с западными «демократиями» — Англией и Францией, хотя так и не смог себя заставить наладить личные отношения с французским королём Луи Филиппом, принявшим корону из рук «мятежников», свергнувших династию Бурбонов. Отпраздновав победу в очередной Русско-турецкой войне (1828— 1829), император поставил целью сохранить слабую, но относительно лояльную Турцию, не позволяя грекам или правителю Египта Мухаммеду Али развалить её, создав тем самым очаг напряжённости в Европе, и поссорить великие державы.

Но отложенный «восточный вопрос» беспокоил императора. Во время пребывания в Англии в июне 1844 года (Николай прибыл в Лондон как бы с частным визитом под именем графа Орлова) император вызывал восторг публики. «Человек, второго которого нет во всей России, может, даже во всём мире, — человек величественнейшей красоты, выражения, походки, человек, объединяющий все достоинства и прелести богов — правда, не такой, как маленький бог любви, — с впечатляющими симметричными пропорциями. И это благородство, соответствующее, скорее, вообще Мужику, а не Деспоту всея Руси, не могло быть меньшим, как едва ли могло быть меньшим чувство душевного трепета у тех, кто наблюдал за ним. Это был не монарх, который был настолько превосходным человеком, а человек, который воистину был императором», — писала «Таймс».

Государь посетил скачки в Эскоте, пожертвовал 500 фунтов на строительство памятника Нельсону — Трафальгарской колонны, блистал на балах и оставил три тысячи фунтов на чай прислуге Букингемского дворца. Среди светских мероприятий Николай нашёл время для беседы с министром иностранных дел лордом Джорджем Эбердином: «Турция — умирающий человек. Мы можем стремиться сохранить ей жизнь, но это нам не удастся. Она должна умереть, и она умрёт. Это будет моментом критическим. Я предвижу, что мне придётся заставить маршировать мои армии. Тогда и Австрия должна будет это сделать. Я никого при этом не боюсь, кроме Франции. Чего она захочет? Боюсь, что многого в Африке, на Средиземном море, на самом Востоке». Столь же откровенный разговор он вёл с премьер-министром Робертом Пилем. «Турция должна пасть, — начал царь, — я в этом убеждён. Султан — не гений, он человек. Представьте себе, что с ним случится несчастье, что тогда? Дитя — и регентство. Я не хочу и вершка Турции, но и не позволю тоже, чтобы другой получил хоть вершок её» — и предложил «взглянуть честно, разумно на возможность разрушения Турции», чтобы «условиться на справедливых основаниях».

Пиль понял намёк и сообщил собеседнику, что интересы Англии сосредоточены в Египте, где нежелательно существование «слишком могущественного правительства, такого правительства, которое могло бы закрыть пред Англией торговые пути». Царь был вполне удовлетворён и полагал, что в случае конфликта с Турцией русское и британское правительства смогут прийти «к правильному честному соглашению». Но переданный в Лондон меморандум о судьбе Турции остался без ответа.

«Весна народов» — революции 1848 года в странах Европы — была новым потрясением, которое царь переживал в Петербурге, убеждённый, что опасность грозит и России. Он объяснял саксонскому посланнику: «Земля под моими ногами, как и под вашими, минирована». В 1849 году Николай I послал армию под командованием фельдмаршала И. Ф. Паскевича на подавление национально-освободительного движения в Венгрии, входившей в состав Австрийской империи. 13 августа капитулировали основные силы венгерских революционных войск. Австрийский фельдмаршал-лейтенант барон Гайнау не исполнил данное русскому командованию обещание амнистии и расстрелял 13 венгерских генералов как изменников. Николай «бунтовщиков» не терпел, но был возмущён нарушением австрийцами данного слова.

Находясь в апогее могущества, российский государь уже считал возможным вести на Востоке более активную политику. Появились захватывающие дух проекты. «Россия защищает не собственные интересы, а великий принцип власти... Но если власть (на Западе. — И. К.) окажется неспособной к дальнейшему существованию, Россия будет обязана во имя того же принципа взять власть в свои руки... Эти два факта суть: 1) окончательное образование великой православной Империи, законной Империи Востока, одним словом, России будущего, осуществлённое поглощением Австрии и возвращением Константинополя; 2) воссоединение двух церквей, восточной и западной. Эти два факта, по правде сказать, составляют один: православный император в Константинополе, повелитель и покровитель Италии и Рима; православный папа в Риме, подданный императора» — так, по мнению поэта и российского дипломата Ф. И. Тютчева, должен был выглядеть итог.

Весной 1853 года Николай уже был уверен: «...сильная экспедиция, с помощью флота, прямо в Босфор и Царьград может решить дело весьма скоро. Ежели флот в состоянии поднять в один раз 16 000 человек с 32 полевыми орудиями, при двух сотнях казаков, то сего достаточно, чтобы при неожиданном появлении не только овладеть Босфором, но и самим Царьградом». Император обратился к английскому послу в Петербурге с предложением о разделе Турции: под протекторат России должны были перейти Валахия, Сербия и Болгария, а англичане получили бы Египет.