Беседы

— Устройство самодельное?

— Да, но выполнено оно было профессионально. Я обязан был сделать все, чтобы преступник отказался от своих замыслов, или хотя бы снизить его агрессивность. Ну, и, конечно, важно было выиграть время. Мы говорили долго. Удалось выяснить, что зовут его Власенко Юрий Михайлович, он 1951 г. рождения, уроженец и житель Херсона, в прошлом моряк торгового флота. У меня сложилось впечатление, что этот человек психически болен, и в последующем мое предположение подтвердилось. Так как Власенко не шел на компромиссы, я ушел и больше не появился, и он начал бунтовать. Руководство дало нам указание произвести по нему выстрел из пистолета в плечо и предплечье правой руки, которой он держал спусковую тягу. Сергей Александрович Голов блестяще справился с этим заданием. Мы думали, что ранение заставит Власенко разжать руку, но он этого не сделал, а забежал в другое помещении и привел в действие бомбу. Мебель покорежило, возник пожар. Он был еще жив, когда его донесли до «скорой помощи», но до больницы его живым не довезли. Я бы покривил душой, если бы сказал, что не боялся, когда сидел с ним. Конечно, было страшно, но, с другой стороны, нужно было решить поставленную задачу.

Мне и в других местах приходилось вести длительные переговоры с бандитами: что поделаешь, надо — значит, надо. Сейчас меня приглашают в Академию ФСБ на курсы повышения квалификации руководящего состава проводить занятия по тактике ведения переговоров с террористами, захватившими заложников.

В.В. Геращенко — Заливное из аквариумных рыбок

Виктор Владимирович Геращенко, возглавлявший Центральный банк России в 1992–1994 и в 1998–2002 гг. и являвшийся последним председателем совета директоров НК «ЮКОС», в беседе с главным редактором «ЭС» Александром Агеевым проливает свет на многие нюансы взаимодействия властных и финансовых структур в России и в мире — ведь кто, как не Геращенко, имел возможность изучить эти нюансы «изнутри», причем с обеих позиций.

— Виктор Владимирович, позвольте начать наш разговор с декабря 1991 г. В одном из интервью Вы упомянули, что пришли российские деятели и освободили от работы всю Вашу команду. Можете ли Вы вспомнить, когда почувствовали, что советская система развалится?

— Ельцина перевели в Москву и назначили заведующим отделом строительства по рекомендации Лигачева. До этого он, как известно, был первым секретарем обкома в Свердловске — громадном индустриальном центре, где велось масштабное промышленное и жилищное строительство. Поскольку Гришин голосовал против Горбачева — он выступал за Романова, было решено убрать Гришина и предложить его место Ельцину. Руководители СССР, исходя из своего провинциального менталитета (Гришин был единственным москвичом в Политбюро), решили, что если он справился в Свердловске, то справится и в Москве. Но Москва — не Свердловск, это очень сложный конгломерат. Тут у нас насчитывалось, если не ошибаюсь, 25 районов, и каждая районная партийная организация была не меньше иной областной. Он поменял, по-моему, два состава секретарей, и ничего у него не получалось. Ходил в Елисеевский, спрашивал: где телятина, которую направили в магазин? Ну, мясо, конечно, расходилось по знакомым. Ездил на троллейбусе раз в месяц. Все это — дешевая показуха, на мой взгляд. Но самое главное, у него начались проблемы с Горбачевым и другими высокопоставленными деятелями, которые ехали по наезженному, хотя много говорили о перестройке. Противоречия между Ельциным и Горбачевым переросли в персональную вендетту, и вылилось это в конце концов в известное выступление Ельцина на пленуме в октябре 1987 г.

Ельцин и Горбачев — совершенно разные люди: один попал во власть через реальную экономику, а другой, по существу, — через комсомол. На пленуме Ельцин выступил резко, а когда началась критика в его адрес, вышел в приемную и попытался вскрыть себе вены ножом для бумаг. Охрана вызвала Горбачева, он сказал: уберите его отсюда. Ельцина освободили от занимаемых должностей и назначили госминистром по строительству. Я все это наблюдал, и у меня сложилось ощущение, что мы движемся не туда, куда следует. Когда Горбачева только выбрали генсеком в 1985 г., мой родитель спросил меня, как я к нему отношусь, и я ответил, что он долго не просидит — он демагог. Мне не понравилось, как Горбачев вел себя во время визита в Великобританию, изо всех сил стараясь показать, какой он свободный, демократичный. И, конечно, меня, как и многих, поразило его отношение к Чернобылю — то, что не отменили первомайскую демонстрацию в Киеве. Шли бесплодные разговоры о реформировании и даже разделе партии, о том, что нам нужен другой Союз.

Когда писали новый союзный договор, я работал в Центральном банке. Мы обсуждали три статьи, касающиеся системы Центрального банка, и могу сказать, что там было много несуразного. Уже до этого прибалтийским республикам предоставили очень широкие экономические полномочия, разрешить ввести свою валюту. На заседании Верховного Совета многие выступали против этого, но Горбачев сказал: пусть попробуют. Ну и большинством проголосовали «за», дали им экономическую свободу, а они стали отделяться.

Остальные республики — 15 минус три — должны были жить в условиях единой валюты. По новому союзному договору центральные банки республик наделялись широкими полномочиями, но это нонсенс, потому что если валюта единая, то республиканские банки не могут единолично решать денежные вопросы. В противном случае нет смысла вводить единую валюту. Да и экономический потенциал у республик был разный: с одной стороны — Россия и Украина, а с другой — все остальные. Напрасно говорят, что республики развивались за счет центра. На самом деле они были в основном поставщиками сырья и продовольствия, которое скупалось по искусственным ценам. Кое-где, например в Казахстане, была развита металлургия, велась добыча нефти и газа в Туркменистане и Узбекистане, имелись нефтеперерабатывающие предприятия. Другое дело, что у нас был гипертрофированный военно-промышленный комплекс, и это препятствовало развитию экономики.

Нас очень беспокоили эти проблемы, поэтому «Московских новостях» опубликовали статью о том, что такой союзный договор приведет к деградации экономического потенциала страны.

17 августа 1991 г. Валентин Сергеевич Павлов, Председатель Совета Министров, созвал президиум и сказал: мне 20 августа надо будет подписывать союзный договор вместе с Горбачевым; наделяет ли меня Президиум Совмина соответствующими полномочиями? Вы понимаете, что этот договор — шаг к развалу экономики СССР как единого целого? Все присутствующие высказались по этому поводу, я, в частности, говорил о банковском деле. И вроде бы они должны были написать определенную декларацию. Мы ушли, а Павлов потом рассказывал, что ему позвонили и позвали на дачу, «для других закрытую» (из песни Высоцкого).

В понедельник, 19 августа, утром мне позвонил помощник и сообщил: «Виктор Владимирович, включите радио — ГКЧП. Машину за Вами уже послали». По Минскому шоссе шли войска. В одиннадцать часов позвонил Павлов, сказал, что в шесть часов будет встреча в Совмине, а пока попросил он подписать вместе с Орловым телеграмму о том, что все причитающиеся в союзный бюджет платежи, и задержанные российским руководством, должны быть переведены в союзный бюджет. На этом основании меня потом обвиняли, что я поддержал ГКЧП. На заседании Правительства, которое проводил Щербаков, нам сообщили, что в шестнадцать часов состоится пресс-конференция. Павлов на нее, кстати, не пошел. К тому времени он, видимо, смекнул, что не туда заехали. В шесть часов провели Совмин. Павлов вышел, лицо красноватое. Ну что, говорит, други мои, будем делать? Выступать при поддатом премьере не хотелось, да и ситуация была не ясна: что происходит, уходит Горбачев или остается?