Мёртвая зыбь

— Виталий?

— Да, Виталий Иванович. Интересуясь делами "Космопоиска", которым я занимаюсь, он вместе с чемпионом мира по шахматам Карповым Анатолием Евгеньевичем побывали у меня и узнали о нашем замысле провести опыт с часами на космической орбитальной станции. Результат сверки на ней часов будет куда убедительнее, чем у американцев. Шахматист Карпов усомнился: “Не слишком ли громоздкой окажется аппаратура атомных часов, которая при взлете корабля претерпит большую перегрузку, что может сказаться на ее точности?” Чемпион мира, словно рассматривал возможные ходы противника в шахматной партии.” Я возразил: “Нет никакой необходимости в сложной аппаратуре атомных часов. Вполне достаточны иметь обычные точные электронные часы. Установить их уже в Космосе в начале полета по сигналу точного времени с Земли и проверить их показания в конце полета”. Тут Севастьянов признался: нам: “Я самостийно уже провел такой предварительный опыт во время самого продолжительного полета. Только никому не докладывал из-за его самодеятельного характера. Я аккуратно заводил, но не подводил своих ручных часов”. Я спросил его, не сомневаясь в ответе: “И насколько лет меньше вы прожили в полете, чем мы на Земле?” Он улыбнулся: “Вернулся моложе всех оставшихся на четырнадцать минут”.

— Так я доложу об этом начальству, — предложил Береговой. — Я ведаю только подготовкой космонавтов и не влияю на программы полетов.

— Ваша инициатива может оказаться полезной.

— Если не решат, что я совсем сдурел.

— Надеюсь, разберутся.

— Что мне говорить? И как на теории это скажется?

— Подтвердит записанную вами формулу Лоренца, ее применил молодой Энштейн, получая нужный ему результат. Но коварные близнецы требуют дополнения.

— Значит, она не верна?

— По результатам совершенно верна. Но она учитывает только соотношение скоростей космолета и света, и в нее не входит отношение масс улетевшего и остающегося тел. Припишите под корень квадратный еще один член со знаком минус — массу корабля, деленную на массу Земного шара в квадрате (m/M)². Запишите, Георгий Тимофеевич. Это важно.

При этом мы ничего не меняем, поскольку этот дополнительный член, при ничтожной массе корабля по сравнению с Земным шаром, практически равен нулю. Формула даст тот же результат. Но посчитать, что улетает Земной шар, а корабль остается на месте, то есть поменять местами m и М никак нельзя. Под корнем останется отрицательная величина, и число окажется МНИМЫМ, показывая, что такого не может быть. И никакого “Парадокса близнецов” или “космонавта и провожающих его лиц” нет.

— Вроде, убедительно, — сказал Береговой, снова потер лоб и… исчез…

Званцев, ощущая ноющую боль во всем теле, с усилием открыл глаза и увидел вместо космонавта, сидящих около него жену и дочь.

— А где Береговой?

— Он ушел.

— Как ушел? И не простился со мной?

— Он не заходил к тебе. Я объяснила ему, что с тобой произошло. Потеря сознания перешла у тебя в глубокий сон, — говорила Таня. — Мы решили тебя не будить. Он обещал звонить, справляться о твоем здоровье. Приятный человек.

Званцев, пересилив себя, встал, подошел к столу и увидел раскрытый блокнот с написанными чужой рукой формулами, какие он диктовал Береговому.

— Что вы разыгрываете меня? — возмутился Званцев. — Не настолько я болен. Вот же формулы, которые он записал, сидя около меня!

— Это я записала, — призналась Нина. — Ты все время говорил во сне. Вот я и решила записать.

— Ничего не понимаю, — говорил Званцев, всматриваясь в формулы. — Что это за дополнительный член под корнем?

— Ты все время бормотал о какой-то тайне нуля. Я думала ты бредишь.

— Нет, кажется, я не бредил. Этот дополнительный член действительно близок к нулю. Но зачем его вводить в таком случае? Подождите, начинаю понимать. Перевернуть его нельзя — получится мнимая величина.

— О мнимой величине ты тоже бредил.

— Должно быть, не бредил. Но еще утром я об этом ничего не знал. Как это может быть?

— Ничего удивительного, — мудро решила Нина, — Дмитрий Иванович Менделеев, как известно, увидел свою периодическую систему элементов во сне.

— Я тоже увидел теорему Ферма во сне, но то была генная память. А здесь никакой памяти предков быть не может.

— Зато есть “Тайна нуля”.

И Званцев, оправившись от припадка, принялся, как и его великие предшественники, за работу, назвав новый роман “ТАЙНА НУЛЯ”.

Его напечатали в журналах, выпустили отдельной книгой, в отличие от сценария, не преодолевшего кинематографических барьеров.

Но Званцев увлекся уже новой гипотезой о том, что космические тела повторяют структуру атомов в макромасштабе. И Вселенная, как мы ее видим, это взгляд изнутри на некое вещество непостижимо огромного мира, для которого мы ничтожно крохотные обитатели их элементарных частиц, как образно по-своему высказывал это в своих язвительных сверхфантастических трактатах не кто-нибудь, а Сирано де Бержерак.

Глава шестая. Донкихоты Вселенной

Но как теперь найти кого-то

Похожего на Дон-Кихота? Из сонета А.Казанцева

Сверкающий ярко кристалл! Он завораживает волшебным сиянием в брильянтовом кольце на тонком пальце или в ожерелье на лебединой шее прелестной дамы. Он незаметен в обыкновенной поваренной соли, различим только в микроскоп на шлифе железа или стали, он красочен в морозном узоре на зимнем окне и присущ каждому веществу, как магическое “чудо Природы”.

Конгениальный незримый Архитектор, неповторимый в своей выдумке и точности, выстраивает по строгим геометрическим законам из микрокирпичиков, похожих на крохотные звезды и спирали галактики, чудесные здания, создавая различные вещества.

И в микро-, и в макромасштабах действуют одни и те же законы существования — сохранение энергии, притяжение и движение, основы всего сущего.

И таинственный Космос в беспредельном просторе световых лет с клокочущими центрами атомного кипения материи, со звездами, живущими или рождающимися, в мире загадочных квазаров, непроницаемых туманностей и задумчивых лун в звездных системах планет, цветущих, жарких или обледенелых, о чем вдохновенно писал когда-то Званцев, все это не сказочное, а видимое на небосводе богатство Вселенной, подобно микроскопическому кристаллу земной крупинки.

И если Солнечная система с ее планетами, всего лишь “космический атом” некого вещества другого непостижимо огромного мира более высокой ступени сущего, то в кажущемся хаосе светил угадывается строгое построение “кристалла Вселенной”.

И есть в нем “звездный атом”, во всем подобный солнечной системе и в нем — третья планета, двойник Земли. В сходных условиях по общему “Закону развития” повторяется там земная истории, отстав от нее или опережая.

Героям его романа “Тайна нуля” предстоит войти в эту чужую жизнь.

“Но какую роль сыграют они в собственном прошлом, обладая более высокими знаниями? Чем помогут обитателям сестры Земли? Не уподобятся ли неким космическим “донкихотам?”

“А почему бы нет?”, отвечал он сам себе, определяя направленность задуманного романа.

Званцев, не знал еще с чем встретятся его “донкихоты” в “Кристалле Вселенной”, но считал, что по теории относительности на Землю они вернутся через тысячелетие.

Таким литературным приемом хотел он показать и прошлое, и будущее, где побывают одни и те же люди. Но что они увидят?

И ответом на его вопрос было то, что он подъезжал в машине по Минскому шоссе, к Бородину, хотел в реальной обстановке представить себе чудовищную битву с Наполеоном. Постоять на поле, где полегли десятки тысяч людей с обеих сторон. Ведь там могли бы быть и его герои, попав в такую пору на сестру Земли…

Писатель не хотел делать героев богами, как называли гостей с неба иероглифы древних майя — Кетсалькоатлем, Кукульканом, или клинопись шумеров — Ноаанном. Пусть звездонавты вольются в жизнь времени, какое застанут, не пытаясь его изменить, может быть даже сыграют роль каких-либо исторических личностей?..”