На далеких рубежах

Учебная тревога незримо поселилась в солдатской казарме, проникла в квартиры офицеров и сверхсрочников, притаилась за темными шторами... И весь авиационный полк напоминал сжатую пружину, готовую при первом слове "тревога" расправиться и привести в действие мельчайшие детали сложного механизма.

С самого утра и до позднего вечера не гаснул свет в квартире командира полка. Многие, видя этот свет, думали, что командир тоже не спит, ожидая сигнала тревоги. Но не спала одна лишь Лиля. Она взяла в штабе пишущую машинку и перепечатывала свои очерки о Телюкове. Да, это были очерки -- жанр окончательно определился, и если их примут в редакции и напечатают, то она, Лиля, найдет свое призвание в журналистике.

Она поведает читателям о романтике летной службы, исполненной героизма и творческих дерзаний, о славных делах летчиков-перехватчиков.

Долгое время Поддубный скептически относился к литературным, как он называл, упражнениям жены, хотя смотрел на это сквозь пальцы: чем бы мол дитя ни тешилось... Но после того как прочитал первые несколько очерков, мнение его резко изменилось. Очерки не на шутку взволновали его. Он начал помогать жене, всячески поощрять ее, и Лиля работала с большим подъемом, настойчиво и тщательно отшлифовывая буквально каждую фразу, перечитывая по нескольку раз одно и то же.

Лиля, выросшая в авиационных городках, тоже считала, что тревога будет объявлена утром. Просыпаясь еще в предрассветных сумерках, она, прежде чем садиться за машинку, варила мужу его любимый черный кофе.

Но случилось так, что тревогу объявили в четверг к концу дня, когда ее меньше всего ожидали. Одних она застала в дороге -- возвращались с аэродрома, других -- в учебных классах, некоторых -- в столовой, а иных -- в гарнизонной бане. Легко себе представить, какая поднялась суматоха.

"Авиаторов на аэродром!" -- надсадно взывали сигналы. И люди мчались на аэродром к боевым машинам.

"Волга" Телюкова стучала по ухабам предрессорниками -- в ней каким-то образом разместились шестеро пассажиров. Скорее, скорее, потому что офицеры-посредники стоят с часами в руках. На учете каждая секунда!

Подполковник Поддубный принимает рапорты от командиров эскадрилий. Вторая -- в боевой готовности. Третья -- тоже. А первая? Что ж такое с первой? Почему так долго возятся летчики с новых самолетов? Готово! Ах, черт вас побери!

-- Полк в боевой готовности! -- докладывает Поддубный комдиву и с опаской обращается к посреднику: -- Ну, что там? Уложились? -- Ему некогда даже было засечь время.

-- Не волнуйтесь: раньше срока.

У Поддубного отлегло от сердца. И все же ему досадно: первая эскадрилья, а собралась по тревоге последней. Он раскрывает блокнот и делает для себя пометку: "Ракетчики долго шнуруются. Подогнать, тренировать".

Это первое замечание, касающееся тактических учений. А их будет много, больших и небольших, значительных и незначительных, о которых затем пойдет речь на разборах полетов.

Поднятые по тревоге летчики -- в боевой готовности. Что ж будет дальше? Об этом знают лишь генералы и штабные офицеры, которые планировали эту войну без крови, потерь и увечий.

Как сообщил майор Гришин, в районе полетов появился самолет, пилотируемый генералом Ракитским. Значит, будет нечто значительное, ибо там, где генерал Ракитский, легких учений не бывает.

Близится ночь. Из-за моря подымается облачность, постепенно обволакивая безбрежную ширь небес. Гаснут созвездия. Синоптики предсказывают развитие грозовой деятельности.

Чашечки аэрорумбометра, днем стоявшие почти неподвижно, набирают скорость. Наплывают тучи -- их гонит ветер.

Из будки СКП видно, как далеко-далеко в поле мигают огоньки. Это медики и санитары оборудуют пункт медицинской обработки личного состава. Но почему в поле? Испокон веков госпитали и лазареты размещались в лесах. Ну да, все правильно. Если поблизости упадет атомная бомба, то загорится тайга. Верное решение принял командир тыла -- этого старого воробья на мякине не проведешь!

Подполковник прислушивается к эфиру; его не перестают волновать вопросы: когда пойдут цели, откуда, на какой высоте? Но не слышно никаких команд, никаких позывных. Штаб и КП притаились, молчат. Тишина.

На аэродром прибыла солдатская кухня. Еду развозят по капонирам, и авиационные специалисты ужинают, не отлучаясь от самолетов. Порядок! А вот о том, чтобы накормить летчиков и техников, не позаботились. Поддубный снимает трубку, вызывает начпрода:

-- Еду для офицеров тоже развести по стоянкам... Что? Мобилизуйте всех подчиненных. Все! Действуйте!

В двенадцать ночи с полка неожиданно сняли боевую готовность. Люди устраивались кто где, большей частью укладывались группами на брезентах. Но вскоре с воем, шумом и треском налетела гроза. Летчики закрывались в кабинах самолетов, а техники и младшие авиационные специалисты прятались от дождя в перекрытых блиндажах, в кабинах автомобилей, в клубной и санитарной машинах.

Полтора часа бушевала гроза. Дождь лил как из ведра. Но вот облачность переместилась к северо-западу, и над аэродромом вновь затеплились звезды, серой прозрачной дымкой подернулось небо.

В буду СКП, где сидели руководящие офицеры полка, зашел подполковник Рожнов, мокрый, измазанный с ног до головы грязью.

-- Что с вами? Где это вы пропадали? Сидор Павлович? -- невольно рассмеялся Поддубный.

-- Медики... Вот народ! -- недовольно бормотал Сидор Павлович. -- Им бы только в кабинетах отсиживаться.

-- Грозы испугались и разбежались? -- спросил Дроздов.

Сидор Павлович, кряхтя, стал шарить по карманам в поисках заветного кисета.

-- Не разбежались, -- ответил он, скручивая цигарку. -- Но как вы считаете: для чего мы обмываем солдат? Конечно, для того, чтобы смыть радиоактивные вещества, правда? Так где, по-вашему, лучшее место для машины-душевой, ну, как вы считаете? -- Видя, что на его вопрос никто и не думает отвечать, Сидор Павлович ответил сам: -- То-то. А я, ей-богу, срывал бы погоны с тех вояк, которые ни черта не смыслят в противоатомной подготовке, не умеют ворошить куцыми своими мозгами. Конечно же, лучшее место для душевой под горой. Обмывает человека вода и стекает вниз. А мои ученые-медики ни с того и с сего давай оборудовать пункт в ложбине. И стояли бы солдаты по колено в радиоактивном озере, если б это была настоящая война.

Сидор Павлович сердито задымил самокруткой, постоял немного и молча вышел из будки.

-- А козлиная борода -- не плошает, -- заметил Поддубный одобрительно. -- Здорово разбирается, что к чему.

-- Да, башковитый старик, -- согласился Дроздов.

На рассвете полку снова объявили боевую готовность.

Вот тут-то и началось...

Сперва пришло распоряжение поднять в воздух новые самолеты, а затем все остальные машины. Аэродром, еще минуту назад казавшийся пустынным, мгновенно преобразился. Поднялся невообразимый грохот. И как только от бетонки оторвалась последняя пара истребителей, завыл сигнал атомной тревоги.

-- Надеть средства индивидуальной защиты! Всем -- в бомбоубежище! -передал Поддубный по селектору.

Через несколько минут над мысом загрохотал взрыв, и в небо взвилась зловещая туча дыма и пыли. Бросив микрофонную трубку, Поддубный прыгнул в щель, вырытую рядом с СКП. И хорошо, что прыгнул своевременно, иначе полк остался бы без командира...

Пункты управления и буквально все, что находилось на открытой местности, смела условная атомная бомба.

По аэродрому бегали с носилками санитары, подбирая всякого, на кого указывали посредники. Выглянув из щели, Поддубный увидел картину, которая заставила его горько усмехнуться. Санитары волокли техника-лейтенанта Гречку, а тот упирался как козел и всячески противился, когда его укладывали на носилки:

-- Да вы что, хлопцы, совсем одурели? Ведь у меня самолет. Кто ж будет встречать летчика? Да еще и не простой самолет...

Санитары, однако, не обращали ни малейшего внимания на протесты и увещевания, делали свое дело, твердо памятуя, что, во-первых, приказ есть приказ, во-вторых, им ведь тоже нужно тренироваться и действовать, как в настоящем бою.