А. Блок. Его предшественники и современники

Не миновать господня лета

Благоприятного — и нам.

Не только это стихотворение, но и важнейшие темы «лирического

путешествия» по Италии опровергают мысль о том, что современность «не

переделает никакая революция». Все целое «Итальянских стихов» говорит о

силах будущего, воплотившихся в «простой» человеческой личности и в

высокой культуре Ренессанса, знаменовавшей огромный поворот в истории

человечества. Следовательно, именно совокупность, целое блоковского

творчества на переломе к 10-м годам говорит об огромном расширении,

углублении и усложнении представлений Блока о современности, о мире, о

человеке.

Внутренняя необходимость нового этапа истории, новой человеческой

личности присутствует в совокупном контексте блоковского творчества.

Понимать все это вне конкретных общественных отношений в России —

невозможно: «это все — о России» и вместе с тем, ввиду взаимосвязанности

целого, неизбежно «это все» — о революции в ней. В конечном счете движение

и лирики, и драматургии, и публицистики Блока конца 900-х годов рождено

опытом первой русской революции. В этом смысле важнейшее в блоковском

третьем томе — его идейно-духовные основы (и в первую очередь те же

«Ямбы» с их поэзией социально активной личности) — восходит к осмыслению

итогов революции. Вместе с тем во всем этом контексте присутствует и нота

трагического скепсиса, — было бы бессмысленно и теоретически бесплодно ее

игнорировать Скорее следует понять ее происхождение, ее место в общей

эволюции Блока, ее реальную идейную роль в окончательной общей концепции

гениального третьего тома Особенно остро звучит трагический скепсис как раз

на переломе к 10-м годам; предшествующее изложение, в общей связи с

«Ямбами» и «Итальянскими стихами», должно прояснить то обстоятельство,

что трагический скепсис в несколько новой для Блока форме рождается при

повороте художественно найденной исторической перспективы на широкий

опыт «европейских» буржуазных отношений, при одновременном обращении

ее на самым широким образом понимаемую буржуазную личность. Вследствие

отсутствия опоры Блока на конкретные общественные силы при подобном

обращении в качестве неизбежного результата и появляется в определенных

обстоятельствах трагический скепсис. В общем кризисном развитии Блока

появляется как бы новая поворотная точка, подготовленная всей

предшествующей эволюцией поэта в годы революции и реакции. Великая

трагедийная лирика Блока предстала бы односторонней, неполной, не той,

какова она на самом деле, если бы мы попытались игнорировать этот

обращенный на буржуазную личность трагический скепсис; необходимо

осмысление подлинного места подобного скепсиса в общей складывающейся

идейной концепции третьего тома и всей трилогии лирики, концепции,

поисками которой занят Блок в начале 10-х годов. Буржуазная личность

предстает Блоку подчас в таких крайностях духовной опустошенности,

падения, из которых, по Блоку, для нее нет иного выхода, кроме неотвратимой и

бесславной гибели; проверка этой личности исторической перспективой как бы

заново ставит перед Блоком вопросы осмысления самой исторической

перспективы.

Эта сложность, трагическая противоречивость эволюции Блока в начале

10-х годов объясняет относительно кратковременный эпизод нового сближения

поэта (особенно заметного в течение первой половины 1910 г.) с крупнейшими

теоретиками символизма и даже некоторого участия в попытках возродить

литературную школу, неизбежно гибнувшую в ходе развития и обострения

общих исторических противоречий в стране. О подобных попытках

возрождения символистской школы и участии в них Блока неоднократно писал

в своих работах о поэте В. Н. Орлов: «На почве защиты символизма еще раз

объединились Вяч. Иванов и Блок, с одной стороны, и Андрей Белый с группой

своих друзей — с другой»190. И Вяч. Иванов, и, в особенности, Андрей Белый

строили при этом планы широкого нового литературно-общественного

наступления; в противовес явственно проступающим признакам разложения

символизма именно как литературной школы, замышляются новые журналы,

издательства и т. д. В теоретическом плане такие попытки нового сближения с

главарями символистов особенно наглядно проявляются в докладе Блока «О

современном состоянии русского символизма» (апрель 1910). Блок даже как бы

ставит себя в этом докладе в положение ученика главного символистского

теоретика, настаивая на том, что его речь — всего лишь «иллюстрации» к

положениям, выдвинутым в аналогичных выступлениях Вяч. Иванова.

Ближайшее рассмотрение того и другого докладов о кризисе символизма как

литературного направления обнаруживает, однако, существеннейшие идейные

различия в построениях Вяч. Иванова и Блока. Основное в символизме

Вяч. Иванов видит в «… самоопределении поэта не как художника только, но и

как личности — носителя внутреннего слова, органа мировой души,

ознаменователя сокровенной связи сущего, тайновидца и тайнотворца

жизни»191. Символизм, по Вяч. Иванову, таким образом, стирает грань между

искусством и жизнью, указывает пути к решению общих и личных

противоречий помимо общественно-исторического движения, и это является

его главным достоинством; такой обход или даже противопоставление

общественным проблемам индивидуально-личных решений, «воспитания

190 Орлов В. Н. Александр Блок Биографический очерк. В кн.: Блок

Александр. Стихотворения, поэмы, театр. Л., 1936, с. 37.

191 Иванов Вяч. Заветы символизма. — В кн.: Борозды и межи. М., 1916,

с. 132.

искусством» — снимает вопрос о перспективах революционной эпохи.

Снимается, в сущности, и проблема кризиса символизма. «Теза» и «антитеза»

символизма, т. е. его подъем и упадок, объясняются причинами общими —

«кризис войны и освободительного движения» обусловил их, но сам «кризис

символизма» — явление временное, поскольку подлинное решение

современных задач дает «… учение Вл. Соловьева о теургическом смысле и

назначении поэзии», способное «… постулировать третий, синтетический

момент». Кризис символизма — «религиозно-нравственное испытание»192, и

именно на нравственных путях он и преодолевается переходом к «третьему,

синтетическому моменту».

Ставя себя в своем докладе как бы в положение ученика Вяч. Иванова,

подчеркнуто предлагая будто бы лишь свои «иллюстрации» к положениям

символистского «мэтра», Блок в то же время фактически в общефилософском

смысле совершенно иначе толкует те проблемы, о которых идет речь.

Формально он принимает проблематику и терминологию Вяч. Иванова — для

него тоже существует «теза» и «антитеза» символизма, так же рисуется

параллелизм этих явлений с общественной жизнью, однако отсутствует

«синтетический момент», т. е. утверждение возможности и необходимости

полностью слить жизнь и искусство и тем самым преодолеть реальные

противоречия действительности и человеческой души на путях нравственного

воспитания человека и воспитания его искусством. Напротив, важнее всего для

Блока трагический разлад между искусством и жизнью в современности. Самые

попытки отождествления искусства и жизни, их «синтеза» представляются

Блоку неправомерными, в подобных попытках тоже проявляются трагические

противоречия современности: «Художник должен быть трепетным в самой

дерзости, зная, чего стоит смешение искусства с жизнью, и оставаясь в жизни

простым человеком» (V, 436). Фактически за этим утверждением Блока стоит

убежденность в том, что нельзя решить и сами нравственные и художественные

противоречия, оставаясь в границах только культуры. Иначе говоря, по Блоку,