Омут памяти
Омут памяти читать книгу онлайн
Сегодня многие обвиняют Александра Николаевича Яковлева в измене идеалам коммунизма, развале Советского Союза и других «смертных грехах». Новая книга А.Н. Яковлева «Омут памяти» помогает понять, почему он принимал те или иные решения, чем руководствовался в своих действиях. Историк по образованию, профессиональный политик и государственный деятель, он изучил тайную историю Советского Союза как никто другой. Эти знания и, быть может, детские воспоминания об ужасах коллективизации, привели его к прозрению и осуждению тоталитарной системы, частью которой он был. «Омут памяти» - пронзительная исповедь активного участника исторических событий. Эта книга - о корнях А.Н.Яковлева и его жизни, в ней и портреты современников, и «горестные заметы сердца», и размышления автора о собственной судьбе и судьбе России, слитых воедино.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Письмо информационно-оправдательное, поскольку секретариат Союза писателей получил "большую порку" от руководства ЦК за бездействие и непонимание сложившейся обстановки. Нашлось немало и таких писателей, которые, воспользовавшись случаем, пошли в злобную атаку как на Пастернака, так и на руководство Союза писателей.
Особенно старается Полевой. 17 сентября 1958 года он пишет секретарям ЦК, что хотел бы "получить указание, какую позицию мы должны заранее занять в этом вопросе и какие меры нам следовало бы предпринять".
23 октября 1958 года (в день присуждения Пастернаку Нобелевской премии) предложение о публикации письма редакции "Нового мира" в "Литературной газете" и "Новом мире" было внесено Сусловым на обсуждение Президиума ЦК. Отдельным пунктом оно вошло в принятое в тот же день постановление "О клеветническом романе Пастернака".
31 октября 1958 года Полевой, получив испрошенные указания, выступает на общемосковском собрании писателей. Пастернак, по его мнению, это:
"Литературный Власов, это человек, который, живя с нами, питаясь нашим советским хлебом, получая на жизнь в наших советских издательствах, пользуясь всеми благами советского гражданина, изменил нам, перешел в тот лагерь и воюет в том лагере… Мы должны от имени советской общественности сказать ему: "Вон из нашей страны, господин Пастернак. Мы не хотим дышать с вами одним воздухом".
В записке Поликарпова Суслову (по делопроизводственной пометке — ранее 25 октября 1958 года) сообщается:
"К. А. Федин осуществил разговор с Пастернаком. Между ними состоялась часовая встреча. Поначалу Пастернак держался воинственно, категорически сказал, что не будет делать заявления об отказе от премии и могут с ним делать все, что хотят. Затем он попросил дать ему несколько часов времени для обдумывания позиции. После встречи с К. А. Фединым Пастернак пошел советоваться с Всеволодом Ивановым. Сам Федин понимает необходимость в сложившейся обстановке строгих акций по отношению к Пастернаку, если последний не изменит своего поведения".
Машина травли, запущенная КГБ и аппаратом ЦК, продолжала работать с нарастающим накалом. Многие писатели демонстрировали свой аморализм и невежество, но далеко не все. 25–27 октября состоялись собрания московских, я бы сказал, "офицеров душ". На них обсуждался вопрос "О действиях члена Союза писателей СССР Б. Л. Пастернака, несовместимых со званием советского писателя". Поликарпов докладывает в ЦК, что "все выступавшие в прениях товарищи с чувством гнева и негодования осудили предательское поведение Пастернака, пошедшего на то, чтобы стать орудием международной реакции", что "партийная группа приняла единодушное решение вынести на обсуждение Президиума Правления Союза писателей резолюцию об исключении Пастернака из членов Союза писателей СССР".
О заседании Президиума Правления Союза писателей СССР Поликарпов в те же октябрьские дни пишет следующее:
"…Присутствовало 42 писателя… Не приехали на заседание 26 писателей. Из числа неприехавших… не были по болезни тт. Корнейчук, Твардовский, Шолохов, Лавренев, Гладков, Маршак, Тычина; находятся в заграничной командировке тт. Бажан, Эренбург, Чаковский; на лечении в санатории тт. Сурков, Исаковский; по занятости служебными делами т. Лацис; без указания причин тт. Леонов и Погодин. Не пришел также сказавшийся больным личный друг Пастернака писатель Всеволод Иванов. Сам Пастернак на заседание не явился, сославшись на болезнь. Он прислал в Президиум Союза советских писателей письмо, возмутительное по наглости и цинизму. В письме Пастернак захлебывается от восторга по случаю присуждения ему премии и выступает с грязной клеветой на нашу действительность, с гнусными обвинениями по адресу советских писателей. Это письмо было зачитано на заседании и встречено присутствующими с гневом и возмущением…
На заседании выступило 29 писателей. В числе выступавших — видные беспартийные писатели тт. Тихонов Н.С., Соболев Л.C., Николаева Г.Е., Панова В.Ф., Ажаев В.Н., Чуковский Н.К., Антонов С.П. Выступавшие в прениях… разоблачали и гневно осуждали предательское поведение Пастернака… Говоря о морально-политическом падении Пастернака, его клеветническом сочинении, беспартийный писатель В. Ажаев заявил: "Мы с гневом и презрением осуждаем это враждебное нашему социалистическому делу и художественно убогое, копеечное сочинение…" Беспартийная Г. Николаева, характеризуя предательские действия Пастернака, заявила: "Я считаю, что перед нами — власовец…" В очень резких тонах говорил беспартийный писатель Н. Чуковский о враждебной сущности Пастернака…
Присутствовавшие на заседании писатели единодушно приняли решение об исключении Пастернака из членов Союза советских писателей…"
Комментировать ход этого балагана нет нужды. Пожалуй, следует обратить внимание только на список не явившихся на собрание.
Письмо Пастернака известно, оно опубликовано. Но хотел обратить внимание читателя на последние строки письма. Борис Леонидович пишет:
"Я жду для себя всего, товарищи, и вас не обвиняю. Обстоятельства могут заставить вас в расправе со мной зайти очень далеко, чтобы вновь под давлением таких же обстоятельств меня реабилитировать, когда будет уже поздно. Но этого в прошлом уже было так много!! Не торопитесь, прошу вас. Славы и счастья вам это не прибавит".
Во время разгула бесовщины вокруг Пастернака я учился в США, в Колумбийском университете. На витринах книжных магазинов всюду "Доктор Живаго". В университете только и разговоров об этом. Прочитавшие книгу студенты и преподаватели подходили ко мне и просили показать строки или страницы, за которые преследовали писателя. Я прочитал "Доктора Живаго" в английском переводе. Должен честно признаться, роман не произвел на меня ожидаемого впечатления. Такое ощущение, что об этих метаниях русской интеллигенции я уже где-то читал. Я ожидал от Пастернака, после его поэтических творений и гениальных переводов Шекспира, чего-то более мощного. Но это, как говорится, дело индивидуальное. А вот антисоветчины, власовщины там просто невозможно было обнаружить и днем с огнем.
После расправы с Пастернаком наступила очередь Гроссмана. В 1961 году по доносу "братьев-писателей" агенты КГБ нагрянули с обыском в его дом. У писателя конфисковали рукопись романа "Жизнь и судьба". До последнего листочка. Даже копирку и машинописную ленту унесли. А роман, спустя почти тридцать лет, все же вышел в свет. Один экземпляр рукописи спасли друзья писателя.
Летом 1961 года арестовали Осипова, Кузнецова и Бокштейна, активных участников литературных встреч у памятника Маяковскому в Москве. Они были осуждены по ст. 70 УК РСФСР ("Антисоветская агитация и пропаганда, направленные на подрыв или ослабление Советской власти"), Осипов и Кузнецов получили по 7 лет лагерей, Бокштейн — 5. Отправлен в ссылку Иосиф Бродский, будущий Нобелевский лауреат. Оказались за границей неугодные властям режиссеры Тарковский и Любимов, писатель Некрасов, виолончелист и дирижер Ростропович.
В сентябре 1965 года по записке КГБ подверглись аресту писатели Синявский и Даниэль, "вина" которых заключалась в том, что они, подобно Пастернаку, опубликовали свои произведения на Западе. Памятуя о судьбе своего предшественника, они печатались под псевдонимами — Абрам Терц и Николай Аржак. Их действия КГБ квалифицировал как "особо опасное государственное преступление" и предложил предъявить им обвинение по ст. 70 УК РСФСР. Верховный суд СССР в феврале 1966 года приговорил Синявского — к 7, а Даниэля — к 5 годам лагерей строгого режима.
Этот процесс курировал лично Суслов. Перед судом он позвонил мне — я тогда работал в отделе пропаганды — и сказал, что я должен постоянно находиться на процессе и координировать там всю информационно-пропагандистскую работу. Я долго отнекивался. Ссылался на то, что проблемы литературы находятся в ведении отдела культуры, а не отдела пропаганды. Говорил также, что не в курсе всего этого дела, ничего не читал из написанного Синявским и Даниэлем. Наконец Суслов согласился с моим предложением направить туда работника отдела культуры Мелентьева. Перед этим вместе с отделом культуры я подписал рутинную в подобных случаях сопроводиловку к записке КГБ. В ней предлагался порядок освещения процесса в печати. Слава богу, ничего вразумительного напечатано не было. Сегодня я сожалею, что тогда не нашел времени хотя бы раз побывать на суде. Игорь Черноуцан и Альберт Беляев (из отдела культуры) говорили мне потом, что суд произвел на них впечатление мерзкого спектакля — глупого и вульгарного. Доходило до меня и то, что Суслов выражал свое недовольство слабой эффективностью этой акции.
