Во имя Ленинграда

Метод свободной "охоты" над Чудским озером полностью себя оправдал. Мы провели без потерь несколько удачных боев, заставили немцев убраться из водного района, который они пытались использовать как исходную точку для нанесения ударов.

Вечером 22 февраля, после торжественного собрания в честь 26-й годовщины Красной Армии и Военно-Морского Флота, командир дивизии полковник В. С. Корешков вручил ордена Александра Невского Карпунину, Горюнову и Потемкину. Лейтенанту Столярскому - первый орден Красной Звезды, а лейтенанты Шестопалов и Селютин получили по второму ордену Красного Знамени.

Владимир Степанович тепло поздравил награжденных и всех гвардейцев полка с боевыми успехами. (За двенадцать дней дивизией сбито сорок самолетов. На Ленинградском и Волховском фронтах за эти же дни враг потерял 250 машин.) И как всегда, напомнил о боевой работе в ближайшее время.

- Есть точные данные - на нарвское и псковское направления противник перебросил отборные части истребительной и бомбардировочной авиации. Наша задача - разгромить основные силы первого воздушного флота гитлеровцев, прочно удержать наше превосходство в средней и западной части Финского залива и обеспечить наступление наземных войск и флота, освобождающих Эстонию.

Любые праздники на войне являются в то же время как бы и продолжением нелегких будней. Ведь бои не утихают ни на земле, ни в воздухе, радость побед и горечь потерь уживаются рядом. Так прошел и день 26-й годовщины Красной Армии.

Уже с утра Нарвский плацдарм подвергся жестокой бомбежке. И как мы ни спешили, подняв по тревоге две эскадрильи, прикрыть переправы через Нарву как следует не успели. Бои вели зенитчики, и одна из переправ была разрушена в двух местах. Погода, как назло, стояла праздничная: в синем небе ни облачка, яркое солнце. На этот раз она принесла нам уйму хлопот. За опоздание с перехватом бомбардировщиков противника полковник Корешков получил выговор, попали в тот же суровый приказ и мы с командиром 3-го ГИАП майором Шмелевым.

Запоздалых вылетов больше не было ни в этот день, ни в последующие.

Напрягая все силы, мы повесили усиленный "зонтик" над плацдармом. Одно звено из состава патрулирующих групп было нацелено на борьбу с высотными разведчиками Ме-110, которые вновь повели фоторазведку войск с высоты более чем восемь тысяч метров.

В первой половине дня немцы сделали пять налетов группами по сорок самолетов. Но натолкнулись на упорное сопротивление истребителей и зенитчиков. Мы побеждали. Теряя машины, враг каждый раз уходил от наземных объектов, не проведя бомбежку.

В одном из этих боев погиб лейтенант Кросенко. И опять из-за собственной неосмотрительности. Не везло пока и с высотными разведчиками. Три попытки перехватить Ме-110 результатов не дали. Противник успевал, не снижаясь, уйти на запад. Это было что-то новое в тактике разведки. "Мессеры" отказались от приема отвесного пикирования, когда на них нажимали "лавочкины". Выходило, что и наш прием - одной парой отвлекать, а второй перехватывать - устарел. Решили попробовать охват с двух сторон. "Фокке-вульфы" не помешают, они на такую высоту не лезут. Значит, можно действовать в одиночку, используя всю мощь мотора, выжимая предельную скорость.

План такого перехвата я подробно разъяснил летчикам и для практической проверки во второй половине дня вместе с группой прикрытия вылетел на задание.

Ведомым в этот полет взял отличавшегося быстрой реакцией, смекалкой и хорошими стрелковыми качествами лейтенанта Сашу Алпатова.

Патрулируя над плацдармом, мы держались вместе с основной группой, только чуть выше, показывая немецким локаторщикам, что на большой высоте истребителей нет и путь для их разведчиков в настоящее время свободен.

Минут через двадцать пункт управления дивизии передал: "На удалении 80 километров с юго-запада, высота три и четыре тысячи метров, большая группа. Частью сил атакуйте до линии фронта". По голосу я узнал подполковника Ройтберга и тотчас ответил:

- "Ангара"! Патруль не разделять, противника атакуем на переднем крае! Я - "Тридцать третий".

- "Тридцать третий"! Вас понял. Рад, что вы здесь. Действуйте по своему плану, - ответил начштаба. И тут же сообщил: - Одиночный на большой высоте, дальность сто, вдоль берега залива, курс на восток.

- "Ангара", понял! Он-то нам и нужен, информируйте.

Получив необходимые данные, я приказал капитану Цыганову взять на себя командование двумя группами прикрытия, увеличить высоту, атаковать западнее переправ.

В Цыганове я был уверен, как в себе самом, его решения всегда были точны и безошибочны. Оставив его с группой и постепенно набирая высоту, ждал новой информации из пункта управления. Вскоре в наушниках зазвучал голос Ройтберга, не называвший наших позывных: "Первая сорок, вторая шестьдесят, высота прежняя".

Все было ясно... Цыганов с набором высоты взял курс на перехват противника и вскоре увидел впереди и ниже до тридцати вражеских бомбардировщиков и истребителей, летящих на восток. А нам нужно было набрать высоту, пропустить "мессеры" к плацдарму и, охватывая с двух сторон, отрезать путь назад.

Есть у самолетов, летящих на высоте, одна неустранимая слабость демаскирующий инверсионный след. Вот он появился севернее нас километрах в двадцати. И чем больше набирал высоту Ме-110, тем четче различалась в синеве белая крученая полоса. Я покачал крыльями - действуем самостоятельно.

В наушниках одна за другой слышались твердые и спокойные команды Цыганова и несколько нервозные, торопливые - майора Банбенкова. Они вступили в бой, и, кажется, успешно. Начало нашего замысла тоже сулило удачу. Разведчик восточнее нас, и мы уже охватываем его по курсу. Но вот он почему-то резко повернул на север. Сердце забилось толчками. В чем дело? Получил разведчик команду с земли или обнаружил кого-то из нас? Судя по звучавшим в наушниках голосам, Цыганов отбил налет противника. Отворот "мессера" на север тоже его не спасает. Выжав скорость, иду на сближение, находясь метрах в пятистах пониже. Он меня не видит и спокойно разворачивается на запад - восвояси. Прямо под его брюхом делаю левый боевой разворот и занимаю позицию снизу в хвосте. Немец, заметив смертельную опасность, стал "бросать" самолет с крыла на крыло, открывая меня стрелку-радисту и затрудняя мне прицеливание. Скорость моя куда больше буквально "налезаю" ему на хвост. Отвернуть и повторить заход нельзя, попаду под огонь. Резко убираю газ, разрыв - метров пятнадцать. В ту же минуту веер трассирующих пуль мелькнул перед глазами, в кабине запахло дымом - попал в мотор?! Мгновения решали все. Уже не целясь, нажав на гашетку, самолетом направляю огненную струю в фюзеляж и правый центроплан "мессера". Ага, откинулись вверх стволы умолкнувшего пулемета, вскипела разрывами обшивка.

Вдруг - глухой взрыв, огненно-черное облако охватило мой самолет. Меня тряхнуло, грохнув о бронезаголовник, и все стихло.

Несколько секунд не мог понять, что происходит. Самолет в каком-то круговороте. С трудом отодвинул колпак кабины на случай, если придется прыгать. Вихри рассеяли дым, пожара нет, самолет продолжал крутиться в непонятном штопоре. После каждых двух-трех витков - переворот через правое крыло и вновь витки. Рулями пытаюсь вывести машину из этой круговерти бесполезно. Высота падает/Выход один - прыгать, но куда? К врагу? Ведь я же километрах в семи за линией фронта! Нет, только выводить... Выбрав момент, когда самолет переваливался через крыло, резко дал полный газ и рули - на вывод из штопора. Машину дернуло вперед, нос опустился, с нарастанием скорости ожило и управление.

К счастью, вывод из штопора произошел вблизи наших войск на высоте 1500 метров. Замелькали красные шарики "эрликонов", облачка зенитных разрывов. Но теперь это сущий пустяк. Проскочив линию фронта севернее Нарвы, закрыл фонарь кабины и, взглянув на плоскости, ахнул. На чем лечу? По всей передней кромке правого крыла пробоины. На левом тоже дыры, и торчит к тому же кусок дюраля. Теперь только понял: перед самым носом моего самолета взорвался Ме-110, большинство пробоин и кусок дюраля - результат взрыва.