Опусы или опыты коловращения на двух континентах

Услышав мою просьбу, лейтенант от изумления моргает белесыми ресницами: "Что? Какую характеристику? Я вам только в двор-ники могу характеристику написать."

Не вступая в ненужные дискуссии, иду к командиру части. У него сидит еще какой-то подполковник. Объясняю ситуацию. Так и так, буду учиться дальше, нужна характеристика. Подполковник благосклонно кивает головой, по-глядывая на своего коллегу - вот, мол, какие кадры воспитываем.

- Так в чем же дело? - спрашивает он.

- Хвостиков отказывается писать. -

- Скажите ему, я приказал. -

Хвостиков стоит на крыльце казармы, за-думчиво рассматривая поднимающийся вверх дымок от сигареты.

- Товарищ лейтенант, у вас ручка с со-бой? -

- А что такое? - встрепенулся наш полит-рук.

- Командир части приказал, чтобы вы не-медленно написали мне характеристику. -

В канцелярии лейтенант долго сидит, моргает, кривит рот, уныло смотрит в чистый лист бумаги. Вздыхает:

- Не могу.... Рука не поднимается. -

- А давайте я вам продиктую, - предлагаю я.

- Не нужно, спасибо, - отрывисто бросает Хвостиков и начинает быстро писать.

Закончив, ставит ротную печать. Выхожу из канцелярии, читаю. "За время службы в ря-дах.... проявил себя с положительной.... отлич-ник боевой и политической.... инициативен.... с товарищами по службе....". Все так, все верно; вот, что значит правда-матка.

Вспоминаю, как в характеристике, нап-равленной вслед за мной из ВИИЯ, была замеча-тельная фраза: "Уставы Советской Армии знает, но не желает выполнять". Нет, честное слово, эта мне больше нравится.

Остались еще кое-какие дела. Беру у кап-терщика новое хэбэ и сапоги. Продаю ему за шестьдесят рублей заветную виияковскую ши-нель. Его приятелю за двадцать пять уступаю виияковские же яловые сапоги. Ну вот, теперь будет, на что в Москве погулять.

К дембелю я не готовился никак. А во-обще это целый ритуал. Приготовления к дем-белю начинаются чуть ли не за год. В последние полгода старик ни о чем другом больше не ду-мает.

Дело это тонкое. Во-первых, делается дембельский альбом. На этом специализируются доморощенные художники. Там есть все, что волнует стариковскую душу, например, картина, изображающая летящий по рельсам скорый по-езд с дымящим паровозом впереди. На вагонах надпись: "Дембель 1972".

Там и рвущие душу стихи, отражающие тонкие душевные порывы служивого. И, естест-венно, фотографии. Все это украшено виньеточ-ками, скрещенными пушками, знаменами, эм-блемами и другими страстями-мордастями.

За альбомом следует дембельская форма. В каждой части мода своя. Например, у нас счи-талось неприличным идти на дембель в парадке. Чаще всего дембель находил пэша - офицерскую полушерстяную полевую форму. Все ушивается и подгоняется, пока гимнастерка и галифе не об-тягивают счастливого обладателя, как перчатка. Главное, чтобы все было не так, как положено. Гимнастерка укорачивается. Пряжка ремня вы-прямляется, или, наоборот, сгибается чуть ли не пополам.

Капризна и причудлива дембельская мо-да. В ней масса нюансов, понятных лишь тон-кому ценителю и знатоку. Например, в одной части голенища сапог гладятся утюгом, чтобы на них не было ни одной складки. В другой, напротив, голенища должны быть смяты в эле-гантную гармошку, что тоже требует особой и кропотливой обработки. Так же вдумчиво гото-вятся фуражка, погоны и нарукавная эмблема.

Итак, все готово. Осталось дождаться приказа. В отличие от общепринятого на нашей планете грегорианского, в солдатском календаре конечной точкой отсчета служит дата приказа. Имеется в виду издающийся два раза в год при-каз по Советским Вооруженным Силам о демо-билизации и призыве следующего года. Если мне не изменяет память, приказ выходил 20 ап-реля и 20 октября. Это великие вехи. Каждый солдат в любое время дня и ночи скажет вам, сколько ему осталось служить до приказа. После приказа старик поднимается еще на одну сту-пень и становится дембелем. Он уже не служит, он сидит на чемоданах и ждет. Может быть, до-мой военный поедет только через два месяца, но все, внутренне он уже отслужил.

Такой самообман вообще распространен очень широко. Например, солдату полагается двадцать граммов масла в день. Масло выдается утром за завтраком. Так вот, согласно традиции: "Масло съел, день прошел". То есть, в личном календаре этот день уже зачеркивается. Уже с утра он как бы прожит наперед и перестает су-ществовать.

Все тонкости дембельского бытия оста-лись для меня в стороне. Почему-то не волнова-ли меня ни дембельский альбом, ни дивные са-поги гармошкой.

Последний армейский обед. С ним связ-ана еще одна традиция. Обычно бачок с пусты-ми мисками выносит из-за стола один из моло-дых. Но в последний день своей службы бачок выносит дембель. А все сидящие с ним за од-ним столом стучат при этом ложками об стол.

Встаю, машу рукой сидящему на дальнем конце стола молодому:

- Толкни-ка сюда бачок! -

Не торопясь, несу бачок по широкому проходу через столовую. Вокруг творится что-то невообразимое. Ложками стучит вся часть, пять-сот человек. Со всех сторон мне что-то кричат знакомые и незнакомые пацаны. Они радуются за меня, что меня, наконец-то, отпустили, что я еду домой. Даже не подозревал, что меня знает вся часть. Рев стоит такой, что слышно, навер-ное, за километр.

После обеда для прощального офицерс-кого напутствия меня вызывает Хвостиков. Он шипит и подпрыгивает, как бабуин с ошпарен-ной задницей:

- Вы что, решили напоследок бунт в части поднять? Что вы в столовой учинили? -

- Ничего я не учинял. Бачок вынес. -

Лейтенант теряет остатки самообладания: - Что ты мне мозги пудришь? - ударяет он кула-ком по столу, - Когда ты его в последний раз вы-носил, два года тому назад? -

Молчу. Чего я буду перед тобой распи-наться? Сиди, крыса, здесь, в канцелярии, и жри втихаря самогонку, купленную на ворованные солдатские продукты. Может и до капитана до-служишься, если от белой горячки дурдомом не закончишь.

- Вот ваши документы и чтобы я вас больше не видел. -

Выхожу за гарнизонный КПП, оглядыва-юсь на зеленые ворота с красной звездой посре-дине. Ставлю на землю сумку, закуриваю. Все, ребята, я отслужил.

В первом же укромном месте переодева-юсь в гражданское. Хватит с меня сапог.

В то лето стоит страшная, необычная для средней полосы жара. Вокруг Москвы горят торфяные болота. Подмосковье затянула сине-ватая дымная пелена. В воздухе пахнет гарью. Но все это проходит как-то мимо меня. Я нас-лаждаюсь свободой.

Еще несколько дней и я иду по улице Мира от краснодарского вокзала вверх, к цент-ру. Платаны, пирамидальные тополя. Юг.

Читаю знакомые с детства вывески магазинов.

Круг замкнулся. Я дома.

Миннесота

2001 г.

В битвах с зеленым чудовищем или

десять лет спустя

В

ы представляете, как всплывает к по-верхности батискаф, возвращаясь с океанского дна? Из непостижимых, не-вероятных глубин в абсолютном и полном мраке бесшумно поднимается подводный дирижабль, медленно-медленно вращаясь вокруг своей оси.

Примерно так же происходит мое всплы-тие из пучин пьяного небытия к населенной не менее мрачными чудищами реальности.

Звон в ушах, мельтешение и вспышки пе-ред глазами, и все крутится, крутится.... Приот-крыл на секунду один глаз - нужно сообразить, где я нахожусь. Дома, на Варшавке.

Пробую убедить себя, что нужно не про-сыпаться, и тогда весь этот кошмар исчезнет. Пустой номер - ведь прекрасно знаю, что лучше даже и не пытаться, только измучаешься. А ес-ли, не дай Бог, все же уснешь, то такого насмот-ришься! Да еще в цветном варианте. Куда там Хичкоку! Эти сны... я их по сей день помню - огромные змеи, мерзкие, липкие полукрысы-по-лусобаки, какие-то яркие огромные кубические строения и мосты. Мертвец. Стреляю в упор, а он, все равно, поднимается и тянет руки ко мне... Одним словом, много увлекательного и незабываемого в этих видениях.