Все, что вы хотели знать о королях, но не решались спросить

Мой первый вопрос:

— Может быть, вашему предку следовало бы еще раз спросить, прежде чем отправиться в Кентербери, чтобы убить Томаса Бекета?

— То есть как это? Переспросить?! Когда король отдает приказ, его не переспрашивают. Как вам это пришло в голову?

— Понимаю. Собственно, я приехал, чтобы поговорить об умственных способностях монархов. Испытывает ли подданный какие-то неприятные чувства, служа королю, о котором известно, что он не совсем вменяем?

— Функционирование монархии не имеет ничего общего с умственными способностями монарха. Решающим фактором для монархического принципа является вера в два тела короля.

Уже на восьмом соборе в Толедо в шестьсот пятьдесят третьем году было принято определение, по которому король обладает земным и сверхъестественным телом. — Сьюдли вскакивает, хватает один из переплетенных в кожу томов энциклопедии «Британика», ищет и читает мне пассаж о Толедском соборе: — «Королем его делает право, а не его собственная личность, потому что он является королем не благодаря своей посредственности, а благодаря возвышенности своего поста». — После глотка шер-ри он продолжает: — Это различие между постом и личностью восходит к древней, дохристианской идее о бессмертии короля, которое совершенно не зависит от его физической сущности.

— Итак, с монархической точки зрения у короля два тела?

— Представьте себе пилота самолета. Он объединяет в себе две личности. С одной стороны, он — пассажир, как и все другие на борту, а с другой — пилот. Буря, например, беспокоит его как пассажира, но не как пилота.

— Это довольно разумно. Ведь по этой теории о двуединстве короля совершенно безразлично, носит ли король какое-то время, как Георг Третий, смирительную рубашку, или, как Людвиг Второй Баварский, испытывает дружеские чувства к деревьям, — королевская власть от этого нисколько не страдает.

— Именно так. Король — всегда король. Даже когда физически он ущербен, король не может совершить несправедливость, он даже не может подумать о чем-то несправедливом, в нем нет глупости или слабости. По английскому разумению королевская сторона его существования представляет собой полное совершенство. Вся земля, каждое животное, каждая река, все в стране принадлежит королю, и подданным это только одалживается на время, нет ни одного места, куда король не мог бы войти. Все законы исходят от короля, он — источник достоинства и чести, он символизирует величие всего общества, его поступки — это поступки нации, король — это самостоятельная корпорация, юридическое лицо, которое никогда не умирает, не имеет души, невидимо и существует только юридически. В том-то и состоит сила английской монархии: король — это идеал, которому реальность не может нанести ни малейшего ущерба. В определенной степени он — живой парадокс, теоретически ему позволено все, практически — ничего. Английская монархия функционирует только потому, что король, строго говоря, является фикцией, создающей равновесие между короной и государством. Это делает Англию такой своеобразной! Основа нашего государства — фикция, которая мирится с неразрешимым парадоксом отсутствия у короля гражданских прав, без каких бы то ни было попыток как-то уничтожить его и тем самым лишить силы.

— Все это звучит очень красиво. Но ведь были и такие короли, которые не желали мириться с «отсутствием гражданских прав» и брали на себя государственные дела. Нужно быть уж совсем убежденным монархистом, чтобы не замечать, что глупый монарх может натворить много бед.

— Очень примитивная точка зрения, молодой человек. Ведь на самом деле в новейшей истории много бед натворили как раз якобы талантливые монархи. А действия менее одаренных, наоборот, часто приносили им славу! Вы, немец, должны как никто понимать это! Вспомните вашего Фридриха Великого! Он переписывался с Вольтером, его никак нельзя было назвать невеждой — и все-таки своими ужасными войнами он сократил количество подданных вполовину. Или возьмем Фридриха Третьего Прусского и его жену Вики. Без сомнения, для своего сословия они были очень умными и прогрессивными людьми, но именно поэтому своего сына, будущего Вильгельма Второго, они бесконечно мучили, так как он ни духовно, ни физически не соответствовал их высоким ожиданиям. Результат известен: шарахающийся из комплекса неполноценности в манию величия немецкий император, который привел рейх не к процветанию, как того хотела его умная мать, а к мировой войне, а монархию — к гибели.

— Но ведь бывают и безумные монархи, неспособные править. Что вы скажете о Георге Третьем?

— Очень хороший пример. На самом деле только безразличие наших ганноверских королей к правлению вызвало необходимость учредить пост премьер-министра и привело к исторически уникальному раннему усилению парламента в нашей стране. Любой демократ должен был бы испытывать вечную благодарность к Георгу Третьему. Ну и пусть он временами бывал несколько неадекватен, к тому же его никак нельзя считать большим поклонником науки, но он оказывал финансовую помощь величайшим астрономам своего времени и дал им возможность совершать эпохальные открытия. И хотя сам он не был ученым, но именно он собрал самую большую и серьезную библиотеку своего столетия. Сходите в Британский музей и посмотрите Королевскую библиотеку! Георг Третий наверняка не любил искусство, но основал в Лондоне всемирно известную Королевскую академию искусств.

— А что же отличает хорошего монарха, если не ум и дальновидность?

— Хороший монарх должен без малейшего неудовольствия подчиняться церемониальным тяготам своей должности, он должен нести свой крест символической фигуры и не вмешиваться в дела государства. Король существует для того, чтобы вызывать почитание и символизировать государство, а не для того, чтобы править. Наполеон, который каждый день интересовался репертуаром Лионского театра, расписанием занятий своих унтер-офицеров и строительством дорог в Испании, — не настоящий король.

Я прощаюсь с лордом Сьюдли с неожиданным для себя чувством, что на вопрос, должен ли король быть умным, есть только один разумный ответ: нет! Или, словами лорда Сьюдли, «избыток ума только вводит короля в искушение настырно вмешиваться в политику, а когда он понимает, что у него ничего не получается, становится меланхоликом». На том и закончим с этим вопросом.

Глава пятая. А ПОЧЕМУ КОРОЛЬ СИДИТ НА ТРОНЕ?

Во время учебы в Оксфорде лорд Сьюдли съездил в Марокко, где его принял король Хасан II. Молодой человек так понравился королю, что он предложил Сьюдли стать воспитателем юного престолонаследника принца Мухаммеда. Мерлин Сьюдли отказался. Он предпочел продолжить учебу. Решение, которого я совершенно не могу понять. Какая блестящая перспектива — воспитывать будущего монарха! И тем самым оказать хоть крохотное, но все-таки влияние на ход истории! Если бы мне выпало родиться еще раз, то, пожалуйста, в должности домашнего учителя при королевском дворе!

Я даже знаю пару подходящих сказок на ночь. Я бы рассказал сыну короля про троны. О том, что в Древнем Египте даже трон почитали как божество; что римляне чеканили пустой императорский трон на монетах, ибо именно потому, что трон был пуст, от него исходила особая гипнотическая власть; что в сказании о короле Артуре важную роль играет пустой «опасный трон», на который безнаказанно может сесть только герой, нашедший Грааль, а любого непризванного трон убивает. Я рассказал бы ему, как в Византии император по будням сидел на правой части трона, а в праздники — на левой, потому что в праздники почетное место справа подобало Великому, Невидимому, самому Богу, которому правитель смиренно должен был уступать место. Я мог бы рассказать ему о троне датских королей, который якобы сделан из бивня единорога. Но я бы сказал ему еще, что в рыцарские времена короли не нуждались в роскоши, чтобы произвести впечатление на народ. В Средние века троны делали не из золота, а из камня или дерева. У первых германских королей вообще не было трона, их носили на щите. (Установленный на одном месте трон не имел смысла потому, что древние германские короли не вели оседлый образ жизни.) Я рассказал бы ему про Аахен, про Императорскую часовню, построенную по приказу Карла Великого примерно в 800 году на том месте, которое еще древние германцы использовали как культовое. Я рассказал бы ему, что Карл Великий повелел сделать себе трон из камней, привезенных из развалин Иерусалимского храма. Наследники Карла Великого чувствовали почти магнетическое притяжение к этому трону, более тридцати императоров короновались именно там, так как были твердо убеждены, что это — священное место, что, только взойдя на этот трон, можно по-настоящему считать себя Rex Germaniae, королем Германии. А чтобы его рассмешить, я рассказал бы ему, как один корсиканский выскочка по имени Наполеон тоже не смог избежать притягательной силы этого места и как Жозефина де Богарне, посетившая в 1805 году вместе с супругом часовню в Аахене, настояла на своем и на минутку села на трон. Спасибо Виктору Гюго, сохранившему этот эпизод в памяти потомков и поведавшему заодно, что Жозефина подхватила при этом серьезное воспаление мочевого пузыря.