Воспоминания

По моему мнению, полный успех и вполне благотворные последствия от учреждения Общества восстановления православного христианства на Кавказе могут тогда только осуществиться, когда будет здесь в сане экзарха лицо, вполне соединяющее в себе необходимые для того качества, а именно: он должен быть, лично, главный и самый влиятельный миссионер; должен быть нисколько не формалист, а чистый реалист: должен хотя несколько ознакомиться с туземными языками, ездить с самоотвержением, как можно чаще, в места, где нужно между жителями восстановление православного христианства: узнавать и местности, и людей, с коими надобно иметь дело, — как в духовенстве и учителях, так и в самом народе, ближайшим ознакомлением с которым и приобретением доверия и уважения его можно скорее всего утвердить в нем веру и искреннее желание быть искренними христианами, не по обрядности только, но и по духу. Лишь такого рода люди приобретали любовь и доверие обращаемых, а вместе с тем и успех в деле. Такого рода были все прославившиеся введением и распространением христианства пастыри во всех странах мира. Были и у нас на Руси подобные иерархи, как например Св. Стефан Пермский и другие; да есть и теперь Иннокентий, архиепископ Якутский. Может статься, нашлись бы и еще, если бы на назначение экзарха с этой главнейшею целью было обращено особенное внимание. А без этого, только лишь одна внешняя сторона дела может (если еще может) подвигаться вперед; главнейшая же цель едва ли когда-либо вполне достигается.

18-го марта получен в Тифлисе Высочайший манифест, последовавший 19-го февраля, об освобождении крестьян. То был тревожный день, проведенный в неспокойных соображениях и приготовительных работах для предстоящей реформы и в Закавказском крае. Многие и продолжительные разговоры приходилось мне вести по этому поводу с больным наместником, двигавшим в постели. В то же время я узнал от него о решительном его намерении и данном ему Государем дозволении ехать для излечения за границу. О ходе и результате крестьянского дела, в отсутствие князя Барятинского и по прибытии Великого Князя, подробнее объясню по приведении его в действие в 1864 году.

Седьмого апреля распрощался я с князем Александром Ивановичем. Не думал я тогда, что уже более не увижу его. Вслед за выездом наместника отправился и сын мой в отряд на линию. Он очень сожалел об отъезде князя, которому столь много был обязан, и который, с своей стороны, всегда показывал к нему большое расположение.

После соучастия в первоначальных распоряжениях по крестьянскому делу — весьма шатких и как бы сделанных для проформы — я на некоторое время освободился от важных занятий и 20-го июня выехал с моим семейств на летнюю кочевку в Боржом.

Здесь судьба привела меня свидеться с давнишним знакомым, которого я знал еще ребенком в моей молодости — теперь начальником Боржомских вод, старым подпоручиком Александром Николаевичем Сутгофом, человеком в некотором отношении весьма любопытным. Без малого за пятьдесят лет перед тем, в 1813 году, я познакомился в Киеве с семейством отца его, генерала Сутгофа, бывшего в родстве с бабкой жены моей. Молодой Сутгоф был тогда прелестным 12-ти летним мальчиком, хорошо учившимся и много обещавшим. Я упоминал о нем в начале моих воспоминаний. К сожалению, надежды на будущность его не сбылись, по причине постигшего его несчастья, разбившего всю жизнь его. В 1825 году, находясь уже на службе офицером гвардии, ротным командиром, он поддался увлекательным софизмам и убеждениям Каховского и вступил в заговор. 14-го декабря, в числе других, он вывел свою роту на Сенатскую площадь и оставался там до конца переполоха. По определению верховного уголовного суда, Сутгоф причислен к 1-му разряду бунтовщиков, разжалован и сослан в каторгу, где и пребывал девять лет. По отбытии ее, водворенный на поселении, лишенный всякой надежды на возвращение в Россию, о чем уже и не думал, он совершенно покорился своей участи; обзавелся домком, с садиком и огородом, кое-каким хозяйством и, в довершение, прескверно женился на дочери доктора, вовсе к нему неподходящей, необразованной, некрасивой, недальнего ума. Он полагал что в Сибири на поселении и такая сойдет! Обжился он на этом месте, устроился, в полнейшей уверенности, что так и будет проживать до конца жизни. Но в конце царствования Николая Павловича получил извещение об освобождении из Сибири и переводе на Кавказ солдатом, по усиленному ходатайству его матери, генеральши Сутгоф, и сестры, г-жи Нарышкиной. Весьма неприятно пораженный такою милостью, расстроившей его жизнь и все планы, Сутгоф в огорчении отправился с супругой на Кавказ, где тянул солдатскую лямку еще лет с восемь. Только с воцарением Императора Александра Николаевича он был произведен в офицеры. Князь Барятинский, по предстательству о нем Московских бояр и его знатных родственников, а также узнав его лично, принял его под свое покровительство. Оставив Сутгофа числиться офицером военной службы, по преклонности лет и недугам князь прикомандировал его к управлению минеральными водами, сначала Кисловодскими, а потом Боржомскими. В этой должности добрый, благородный старик нашел наконец успокоение от своих житейских треволнений. Мы с ним виделись по нескольку раз в день; он часто приходил ко мне обедать и все вечера проводил со мною. По его образованности и большой опытности, приобретенной несчастьями, его рассказы и беседы всегда были для меня занимательны и желательны.

В начале сентября мы возвратились в Тифлис. Вскоре затем было получено известие, что Государь в октябре месяце прибудет из Крыма на Кубанскую линию и, высадившись в Поти, проедет для обозрения и часть Кавказского края до Кутайся. Получил и я весьма приятное, лично касающееся меня, известие, успокоившее меня насчет обеспечения жизни дочери моей Надежды: Государь, по ходатайству князя Барятинского, повелел производить ей после моей смерти в пенсион прибавочное мое жалованье.

Между тем, горизонт общественной тишины и спокойствия снова стал омрачаться зловещими тучами, смущавшими и волновавшими умы. Тревожные вести из России о разгоравшейся революции в Польше и возмутительных происшествиях в наших университетах приводили в беспокойство и недоумение всех благомыслящих людей.

Сын мой был отряжен, со вступлением Государя на берег Закавказского края, сопровождать Его Величество во время всего Его путешествия по стране. Государь остался им доволен, в доказательство чего, при отъезде, надел ему на шею орден Св. Владимира 3-й степени. Незадолго перед тем он получил Аннинский крест 2-й степени.

Состояние здоровья моего, в продолжение всего года, было слава Богу! Головные боли уменьшились, только чувствовал, что старею и хилею; но когда переступишь за 70 лет, этого избегают весьма немногие.

С начала 1862-го года, в течение нескольких месяцев, Совет наместника Кавказского главнейше занимался делом о имущественных и личных правах высшего мусульманского сословия во всем Закавказском крае. Дело это, от различных и поверхностных взглядов наших правительственных лиц на этот предмет, от неполных и неточных сведений о существе дела, на коих они эти взгляды основывали, от разновременных соображений и распоряжений, которые часто противоречили одно другому, сделалось столь многосложным и запутанным, что я нахожу неизлишним изложить здесь в возможной краткости ход его, собственно о правах имущественных, потому что дело о правах личных, после некоторого колебания и замедления, получило наконец в 1864 году почти то же направление, какое оно имело в Грузии и Имеретин.

Мнение всех прежде бывших главных начальников края, до приезда князя Воронцова, или, лучше сказать, до бытности в Закавказском крае в 1842 году покойного военного министра князя Чернышева — относительно признания общего права высшего мусульманского сословия на неограниченное потомственное владение землями, коими оно пользовалось — были отрицательны. Право считалось только пожизненным (по Высочайшим повелениям 20-го мая 1838 г. и 28 мая 1841 г.). Это же основное правило относилось и к армянским медикам, и оно, в существе, едва ли не было самое верное. Сообразно сему в 1840 году, с преобразованием управления в Закавказья, сделаны распоряжения о двух категориях тех лиц, которые вошли в разряд как бы принадлежащих к высшему мусульманскому сословию: одно об агаларах, кои были устранены от управления деревнями, с назначением им, вместо поземельного владения, пожизненного денежного содержания, соразмерного с суммою прежних их доходов; а другое о беках, кои были признаны также не имеющими потомственного права на владение деревнями, и потому постановлено, чтобы, со смертью сих владельцев, имения их обращать в казну, а их наследникам предоставлять имения в таком случае, если правительство найдет этих наследников, по личным заслугам и действиям, заслуживающими того.