Воспоминания

В первых числах июня я прибыл в Пятигорск и, по предварительном совете с медиками, приступил к лечению водами. Ровно месяц я брал ванны, Сабанеевские и в новом провале, почта ежедневно, но помощи чувствовал мало. Между тем, в часы свободные от вод и дела, я часто виделся и с большим удовольствием беседовал с двумя очень занимательными личностями: Астраханским архиереем Афанасием, архипастырем далеко не заурядным по уму, образованию, приветливости и простоте в обращении, чрезвычайно располагавшим к нему; и с приехавшим из Петербурга тайным советником В. И. Панаевым, уже давно мне знакомым. Оба они искали в Пятигорске исцеления от недугов; первый кажется обрел его отчасти, а второй захворал еще сильнее и, возвращаясь обратно, на пути, в Харькове скончался.

30-го июня, поздно вечером, прибыл в Пятигорск из Петербурга князь Барятинский, с утвержденным планом окончательного покорения Кавказа, что однако ж в то время он тщательно скрывал. На следующее утро он принял меня, как всегда, весьма ласково; но я заметил, что он очень озабочен. Он много со мною говорил о затруднениях, которые предвидятся к хорошему исходу дела освобождения крестьян, но в этом, по счастью, ошибся. Вернее были его заключения о настоятельной надобности уничтожить на Кавказе все бесполезные казенные заведения и хозяйственные общества, производящие огромные издержки и ничтожную пользу, а приносящие выгоды только лицам, действующим подобно И***, Т*** и тому подобным. В то же время он отозвался неблагоприятно об одном влиятельном лице, которого хотел сбыть с рук. Затем князь немедля уехал в Кисловодск, пригласив меня обедать у него на другой день в Пятигорске, куда он возвратился, как сказал, к своему обеду в шесть часов, и, переночевав, 3-го июня отправился прямо к войскам, громить Шамиля. Я внутренне от всей души пожелал ему счастливого успеха в совершении славного и великого дела. Он был что-то не в духе, кем-то не доволен, — кажется, судя по его словам, генералом Филипсоном.

Скажу теперь несколько слов о самом Пятигорске. Хозяйственное управление минеральными водами, как всегда, шло довольно плохо. Местные отцы — командиры старались выказывать себя постройками (отчасти совсем ненужными), наружным щегольством, и при том никак не забывали самих себя. Общественный сад мог бы быть прекрасным местом для прогулок, но по всему видно было, что на устройство его, и даже на сколько-нибудь исправное содержание бульвара, мало обращалось внимания. Близ Пятигорска находится немецкая колония, жителя которой, при старательном направлении, могли бы с выгодою увеличить средства для продовольствия посетителей вод овощами, фруктами, хорошим хлебом и проч. К сожалению, они предоставлены самим себе, а потому и посетителям от них нет никакой пользы, да и собственное состояние их плохое [117].

В июле я переехал по совету врачей в Кисловодск, чтобы испытать пользу от нарзана, а дочь моя осталась еще на короткое время для лечения в Пятигорске. Я взял сорок ванн нарзана, почувствовал как будто небольшое облегчение, но кратковременное. Нарзан, по уверению всех туземных жителей (хотя доктора этого не говорят), с некоторых пор потерял много своей целительной силы. Утверждают, что в нем значительно уменьшилось количество углекислого газа, после возведения новой галереи, при постройке коей затронули в земле главный источник, вследствие чего он смешался с водою железной и простой.

В Кисловодске скучать было некогда. Я встретил множество знакомых старых и новых, приходилось беспрестанно принимать и отдавать визиты, не только днем, но и по вечерам. Приятнее же всего для меня были прогулки по прекрасно расположенному вдоль реки парку; жаль только, что за недостатком инвалидной команды, он не содержится в исправности: коровы и свиньи разгуливают в нем совершенно свободно и во множестве, что, по слухам, продолжается и доныне. В Кисловодске было заметно прохладнее, воздух чище, и как-то во всем лучше нежели в Пятигорске, Из вседневных наших гостей за обедом и вечерами, с иными приходилось мне заниматься и делами, как например с Ставропольским губернатором Брянчаниновым, генералом Волоцким, Писарским и другими. Между тем, письма от сына моего приносили нам радостные вести о успехах наших военных действий в горах, возбуждавших живейший интерес, так как на них тогда сосредочивалось всеобщее внимание.

Данное мне поручение в Ставропольской губернии, о сборе всех предварительных сведений к приготовлению в ней освобождения помещичьих крестьян, я окончил довольно успешно. Да это и не представляло особых затруднений по небольшому числу таковых крестьян в губернии; их было всего с небольшим семь тысяч душ, из коих почти половина принадлежала трем помещикам: князю Воронцову, Калантаровым и Скаржинскому. Крестьяне тогда же, или вскоре, были отпущены помещиками, частью безвомездно, а частью посредством выкупа. Правда, что, по местным обстоятельствам, положение помещичьих имений представляло некоторые затруднения, препятствовавшие подвести все предположения под один общий уровень; но при несколько ближайшем соображении оказалась возможность их преодолеть.

В состоянии здоровий моего я не замечал никаких перемен: оно оставалось почти то же, как было при приезде на воды. 23-го августа я расстался с Кисловодском и, лишь переночевав в Пятигорске, отправился с детьми в обратный путь в Тифлис. Везде по дороге слышались различные рассказы о победоносных успехах князя Барятинского против Шамиля, чем мы были чрезвычайно довольны.

Из Тифлиса я без промедления тотчас же проехал в Коджоры, где проводила лето моя жена, и очень обрадовался, найдя ее если не в лучшем положении здоровья, то и не в худшем. Мы приятно провели вечер в разговорах и рассказах, собравшись опять все вместе, в хорошем настроении духа, по поводу добрых вестей о войне из гор, и я прекрасно отдохнул после утомительной, трудной дороге.

30-го августа 121 пушечный выстрел из Метехской крепости возвестил нам о взятии Шамиля и о покорении Кавказа.

Четыре дня спустя, мы были неожиданно обрадованы приездом сына моего. Как очевидец и участник происходивших событий, под впечатлением всего только что им виденного и испытанного, он живыми, одушевленными словами передавал нам достопамятные подробности последних дней Кавказской войны и сокрушенного, столь долго несокрушимого имама. Понятно, что Шамиль интересовал нас в ту минуту, как вероятно и всех, более всего остального, хотя не менее замечательного. На другой день мы все вместе переехали в Тифлис, где продолжалась еще жара и духота.

Вскоре возвратился и наместник. Прием ему был сделан самый торжественный. В память встречи его, при въезде в город, городское общество решило выстроить триумфальные ворота, коих однако ж и до сих пор нет как нет, да кажется, что никогда и не будет. При первом свидании со мной князь отзывался в самых лестных выражениях о сыне моем, благодарил меня за него, рассказывал о важной услуге, оказанной им во время войны; и потом, при всяком свидании со мною, говорил о нем, выражая к нему большое участие и расположение.

Сын мой получил «в воздаяние отличного мужества и храбрости в деле с горцами 25 августа» Станислава с мечами на шею, а за переправу через Лидийскою Койсу переведен в лейб-гвардии Измайловский полк, тем же чином капитана. Награда хотя большая, но князь находил ее не вполне соответственной с заслугой моего сына и не хотел ограничиться ею.

Заслуга моего сына состояла в следующем.

В крепости Грозной, в половине июля, он получил приказание главнокомандующего отправиться в колонне генерала Врангеля и употребить все усилия с своей стороны, чтобы отряд Врангеля непременно перешел реку Койсу и присоединился к главному чеченскому отряду. Разбив скопище горцев, Врангель подошел к Койсу. Противоположный берег был занять мюридами, речка же была так быстра, что не представляла почти никакого вероятия для переправы отряду, так что генерал Врангель, в виду невозможности исполнить приказание главнокомандующего, отказался от этого предприятия. Сын мой Ростислав, сознавая громадную важность переправы, настаивал на совершении ее; Врангель не соглашался. Истощив все убеждения, мой сын предложил Врангелю вызвать охотников. Под убийственным неприятельским огнем он сел на камень берега реки, опустив ноги в воду, и объявил, что не встанет с места, пока последний солдат отряда не будет на той стороне. Врангель решился последовать его совету. На вызов охотников заявило желание несколько человек; но только трое из них, как лучшие пловцы, после неимоверных усилий и опасностей, несколько раз поглощаемые бешеным течением реки, успели переправиться на неприятельский берег. Первым переправился солдат из приволжских жителей, бывший разбойник, сделавшийся впоследствии монахом. Во время переправы охотников стрелки были рассыпаны по берегу и частым огнем не давали мюридам, собравшимся в пещере скалы, стрелять по переправляющимся. Затем был перекинут канат, и на канате устроена люлька, скользившая над пучиной, на которой начали один по одному переправляться солдаты и милиционеры. Люлька несколько раз опрокидывалась. Тогда для ускорения переправы был устроен зыбкий веревочный мост. Когда уже не было сомнения в успехе устройства переправы, генерал Врангель обнял моего сына, расцеловал и благодарил за его настойчивость. Своевременной геройской переправой через Койсу была решена участь скорого покорения Кавказа.