Мёртвая зыбь

Но от этого не стало легче. Запущенная болезнь Алеши неотступно сказалась, и он умер, несмотря на всю заботу и старания отца. А несчастную мать потрясенную нелепой, ранней смертью сына, еще раз поразил инсульт, и ее нежную, недвижную, такую легкую, что Костя без труда носил ее на руках, вскоре тоже не стало. И несчастный муж и отец был теперь один одинешенек. А друг Саша так далеко…

“Вот, дорогой мой старче, — несмотря ни на что, писал ему Костя, — уподобился я отшельнику в пустыне, отличаясь от него тем, что он ушел в свою пустырь, оставив все в миру, а я потерял все, остался в старых стенах, горестно шепчущих мне о былом… И сохранилась только почтовая нить, связывающая меня с тобой, позволяющая мне жить твоей полнокровной жизнью, твои интересы — одни лишь для меня. И я пересиливаю себя и перехожу на твои рельсы, отвечая на твое последнее послание, с чем так невольно задержался. Не хочу сейчас ни о чем другом думать.

Спасибо, старче, за присланные главы нового романа. Я твой усердный и неравнодушный читатель. Конечно, расшифровка эпитафии на могильнике Диофанта любопытна, и ты, по обычаю своему, бросаешь вызов ученым-ортодоксам, считающим, что Диофант жил в третьем веке. Не допускаешь, что слова “По воле богов…” в надписи могут быть поэтической вольностью? У тебя утверждение Пьера Ферма создает его образ. Это говорит о его смелости, но не кажется мне главной чертой его характера. Он обрел мировую известность, как это ни странно, не своими открытиями в математике, знакомыми лишь специалистам, и не тем, что можно сделать, а тем, чего никому сделать не удается, чем Кожевников сумел и тебя заинтересовать. Письмо его отлично помню. Не думаю, что сам Ферма придавал наспех записанной теореме такое значение, какое она обрела в столетиях. Но если ты сделаешь в своей книге математическую тайну Ферма одной из основ повествования, то я гарантирую тебе успех, не только у рядового читателя, который заинтересуется самим Ферма, с умом острее шпаги, но и множества любителей математики. Жди потока писем от тех и других. Передай привет своему собрату по перу и шахматному партнеру Владимиру Андреевичу. Хоть и давно это было, но я с гордостью храню сделанную тогда же по памяти запись выигранной у него шахматной партии. А “литературную партию” о портретах с натуры, считай, ты у него выиграл.

Жму, старче, твою постоянно замахивающуюся на новое лапу. Твой горький отшельник Костя”.

Сколько внутренней силы надо было иметь человеку, чтобы в его состоянии написать такое письмо!

Но для Званцева оно имело огромное значение. Он отзывался на любые замечания Кости, бесконечно доверяя ему.

Не только Костя был постоянным корреспондентом Званцева

Среди многих читательских писем пришло письмо и от Аркадия Николаевича Кожевников.

Он благодарил, что писатель откликнулся на его призыв написать о Ферма. и гордится этой удавшейся повестью и ролью “мнима”, отведенной ему.

Желая наполнить опустошенную жизнь друга, Званцев пересказал ему новое письмо Кожевникова, где тот использовал одну из работ Ферма, как доказательство его теоремы.

Метод Ферма заключался в том, что в двух системах. координат, составляющим квадрат, где нижняя и левая сторона являются — “xq”, а верхняя и правая — “y₁”. В каждой из них вычерчиваются параболы: нижняя по формуле q=x₂, а верхняя: l=y₂, Вычерченные параболы образуют фигуру ”рыбки”. Расстояние любой точки на ее брюшке до дна “аквариума”, где “рыбка оказалась, будет q=x₂, а точка на спинке рыбки отстоит как бы от “уровня воды в аквариуме” на l=y₂. Если точки будут лежать на одной горизонтали, то эти отрезки в сумме дадут x²+y²=z² при этом сторона квадрата или глубина аквариума должна равняться z². Но поскольку построить совмещенные не параболы, а гиперболы и получить “рыбки” по формулам q=x³; l=y³, не удается, а для кривых высшего порядка степень еще больше, то в этой невозможности такого построения и надо якобы видеть доказательство теоремы Ферма.

“Разумеется, друже мой Костя, это никого не убедит, и должен я тебе признаться, что, положившись на Кожевникова, остался я у разбитого корыта. Пишу тебе все это в надежде заполнить твой горестный вакуум. Держись, друже, жизнь — это война, и будут падать рядом бойцы-однополчание, если сам не упадешь. А “погибать нам рановато, есть у нас еще, друже, дела”.

Ответь, не слишком ли тебе надоел я своими формулами? Обнимаю, твой старче Саша “.

Костя сразу же ответил:

“Дорогой мой, старче! Ты не представляешь, как помогаешь мне своими письмами. Помни, как еще при моей покойной ласточке Нинусе, прислал ты мне к моему юбилею сонет, который не могу не привести:

УРАЛЬСКОМУ ДРУГУ

Зарёй горят в пруду огни.

Цех стали вспыхнул, как фонарик.

Незабываемые дни!

Влюблялись оба мы в угаре.

Не в чудо-девушку, — в завод!

В игру ума, в стихи, в мечтанья!

Пройдёт хоть век, Урал зовёт.

Душой с тобою снова там я!

Огни — на жизненном пруду,

И в дружеском горниле плавка.

Седым я к вечеру иду.

На возраст не нужна поправка!

И пусть под снегом пышный луг,

Найдём подснежники, мой друг.

Не смог я дочитать вслух сонет. Горло перехватило. Расплакался при гостях. Нежная подружка дней моих суровых Нинуся взяла у меня твое письмо и дочитала.

Надеюсь, старче, поймешь, что значишь ты в моей жизни. Особенно теперь…

А насчет разбитого корыта, брось и думать. Роман-то вышел, и премию получил. Скажи Кожевникову спасибо. И никто с тебя математики и доказательства недоказанного не требует.

Вот меня своими письмами ты заставляешь тряхнуть стариной, зарыться в книги, пройти новые университеты. Вероятно, это именно то, что может вернуть меня к жизни. Пожалуйста, не стесняйся. Пиши мне обо всем, чем занимаешься, помоги мне не чувствовать одиночества. Что касается парабол, то пока они — еще одно доказательство теоремы Пифагора. Я помню, как ты рассказывал о своей юности, когда удивил всех на математической Олимпиаде древнеиндийским доказательством с квадратом и треугольниками, написав об этом впоследствии увлекательный шахматный рассказ “Пластинка из слоновой кости”. И как найдены несколько доказательств теоремы Пифагора, так же существует, и не одно, доказательство теоремы Ферма. И прав твой Кожевников с геометрическими построениями совмещенных парабол и гипербол, и правы те, кто ищут алгебраическое доказательство теоремы Ферма. В математике все дороги ведут в Рим.

Обнимаю тебя, вечно юный старче, жду твоей помощи в нелегком отшельническом существовании.

Жму руку, твой друже Костя”.

Глава шестая. Генная память

Кто ты мой предок неизвестный?

Когда ты жил на этом Свете?

Какая давняя невеста

Дала мне жизнь через столетья? Александр Казанцев

“Бесценный, друже Костя! Я должен рассказать тебе о невероятном событии, когда я сам, а не мой герой, перенесся на три с лишним столетия назад во Францию кардинала Ришелье, Екатерины Медичи, в эпоху не только Варфоломеевской ночи, но и великих ученых: Декарта, Паскаля, Ферма…

Но начну по порядку. Ты оказался прав. Я послал тебе журналы “Молодая Гвардия” с романом “Острее шпаги”. Ему присудили, как ты знаешь, первую премию года, и редакцию, как никогда, засыпали письмами, в том числе от множества любителей математики, увлеченных загадкой Великой теоремы.