Рота, подем!

Форма провисела еще несколько дней и потом действительно пропала.

Солдаты в роте поговаривали, что Тараман приторговывает ротным тряпьем, продавая его стройбатовцам, но меня это не сильно волновало. Я понимал, что, несмотря на пройденное в армии, мне предстоит еще несколько месяцев, за которые новая форма может, как внезапно появиться, так же внезапно и пропасть. Тем более, что все дембеля демонстрировали не армейскую форму, а одежду, приобретенную в полковом магазине. Именно этими покупками они и собирались воспользоваться, чтобы продемонстрировать дома, чем сегодня способна проводить армия домой своих сыновей.

Во взводе у меня была всего дюжина солдат, четверо из которых уже являлись почти гражданскими и выполняли мелкие задания ротного и комбата, из-за чего со мной почти не соприкасались. Из остальных солдат четверо отслужили, как и я полтора года, а оставшаяся четверка была следующего призыва и являлась полноправными

"черепами". По национальному составу взвод был большей частью азиатский. В подразделении, больше напоминавшем по количественному составу отделение, чем взвод, был только один русский солдат, который постоянно пропадал в штабе курсов "Выстрел" виду того, что умел профессионально писать красивым почерком.

Солдат в роте было всего тридцать четыре души, включая четырех сержантов. По одному на взвод. Четвертый, пулеметный взвод не имел даже командира взвода, и солдаты подчинялись всем офицерам роты без разбора.

Аналогичная ситуация существовала и в третьей роте, располагавшейся с нами, как говорится, перед одним телевизором.

Сначала мне показалось помещение маленьким, и только на следующий день я сообразил, что расположение разделено не на две, а на четыре части. Перпендикулярно зданию стояла стена, за которой обитали роты связистов и артиллеристов. Наша половина делилась также на место сна для нашей и соседней роты. На разделяющей стенке висел общий для мотострелковых рот телевизор, с которого и начиналось утро в казарме.

– Рота, подъем! – Тараман уже стоял в штанах и тапочках посреди расположения. – Рота, подъем. Сегодня заступаем в наряд. А пока встаем, наводим порядок и на завтрак.

Солдаты не спеша поднимались, направлялись в туалет и к умывальникам. Понятие "зарядка" в казарме отсутствовало, как таковое, что создавало ощущение спокойной, тихой жизни. Умывшись, одевшись и застелив собственные койки (никаких признаков дедовщины в казарме проявлено не было), и, не то, чтобы построившись, но собравшись в единую толпу, мы направились в солдатскую столовую.

Столовая на меня произвела впечатление еще на ужине. Ровные, на удивление чистые столы. Куда более приличные порции, чем в учебке, и идеально убранное одноэтажное помещение. Перед выходом из столовой стоял грузовичок. Небольшое деревце на газоне было выкорчевано с корнем, и следы на кузове грузовика явно говорили, что кто-то не вписался. Около водительской двери стояли два солдата, и один громко ругался:

– Ты чурка, ты дебил! Как ты водишь? Кто тебе права дал? Ты их купил? За три барана купил?

– Зачем обижаешь? Не купил – подарили.

– Кто подарил?

– Папа подарил. На день рождение подарил.

– Идиот. Тьфу, – сплюнул сержант. – Я же тебя спрашивал – водить умеешь?..

– Нэт, ты спрашивал, есть ли права. Да, права есть…

– Уйди. Уйди с глаз моих долой.

Солдат, не спеша, повернулся, сунул руки в карманы и ушел.

– Рота, в казарму. Наводим порядок на территории, – прокричал

Тараман, и мы побрели без всякого построения к казарме, пиная листья и окурки.

Наведения порядка не получилось. Через двадцать минут явился ротный и сказал, что весь личный состав направляется в музей на курсах "Выстрел". Это не привело большинство солдат в неописуемый восторг, так как во время уборки можно было куда-нибудь тихо отойти или придумать себе занятие по символической уборке прошлогодних листьев у дальней березы за парником, где никто тебя и искать не будет, а при таком культпоходе придется стоять и… ничего руками не трогать. Но приказ есть приказ, и рота, построившись всего в течение получаса, направилась к главному корпусу курсов "Выстрел".

Мы шли мимо офицерских жилых корпусов и общежитий, где обитали курсанты, имеющие минимальное звание майоров. Мимо магазинчиков и парков. Мимо здания сауны и подсобных помещений. Мимо учебных корпусов и тренировочных залов. Территория курсов "Выстрел" была обширной. На входе в двухэтажное здание генерального корпуса, под которым явно виднелся рабочий подвал с окнами, нас приветствовал подполковник.

– Кто меня не знает – я куратор второй роты подполковник Амусов.

И вместе с вашими непосредственными командирами мы решили провести общую экскурсию места, где вы имеете честь служить. Это не просто часть, это Краснознаменные, ордена Ленина и Октябрьской революции, высшие офицерские курсы "Выстрел" имени маршала Шапошникова.

Единственного офицера царской армии, оставленного Сталиным в живых.

Вы имеете честь обеспечивать учебный процесс по подготовке старшего офицерского состава советской армии и иностранных учащихся. А теперь пройдем внутрь, и начальник музея старший прапорщик Иванюк расскажет вам об экспонатах, собранных в это месте.

– Кучнее, кучнее, – начал Иванюк. – Высшие офицерские курсы

"Выстрел" были основаны в 1918 году. Первым начальником курсов был

Филатов…

Слушать монотонный голос прапорщика было не очень интересно, но он постоянно одергивал отвлекающихся.

– Посмотрите на портрет. На портрет посмотрите. Солдат ты куда смотришь? Вот на этот портрет башку свою поверни. Это один из начальников курсов "Выстрел" Яков Крейзер. А вот на этом портрете генерал-полковник дважды Герой Советского Союза Давид Абрамович

Драгунский. Давид Абрамович дольше всех являлся начальником курсов

"Выстрел". Шестнадцать лет. С 1969 по 1985 года. Вот какой умный был. Очень умный и хороший человек. Я его лично знал. Он со мной за руку здоровался.

– Он был председателем антисионистского комитета, – подал голос кто-то из солдат.

– Да, был. Верно. Ему Родина доверила. А сюда посмотрите. Сюда.

Это комната посвящена маршалу Шапошникову. Борис Михалыч был выдающийся военный деятель и теоретик, профессор. Вот тут, под стеклом его ордена. Три ордена Ленина, два – Красного Знамени, очень редкий орден Суворова I степени, ну и другие ордена и медали. Ты куда смотришь солдат? Там баб нет, там шинель весит. Шапошникова шинель. Видишь, какая большая. Таких, как ты, в эту шинель двоих можно завернуть. А это фуражка маршала. Шестьдесят четвертого размера. У тебя какой размер, солдат? Пятьдесят второй? Вот сразу понятно, что мозгов ноль. А у Шапошникова шестьдесят четвертый размер фуражки! Во, какая голова была. Сразу было видно – умный человек. Ума много, голова большая и фуражка, значит, большого размера нужна, – сделал логический прапорщицкий вывод начальник музея.

Дальше мы прошли в комнату, где хранились образцы оружия. Первый раз в своей жизни я воочию увидел и американскую автоматическую винтовку М-16, и израильский УЗИ, и другое иностранное оружие, но, самое главное, что тут были представлены десятки видов автомата

Калашникова. Кто только не производил это оружие: и китайцы, и египтяне, и африканцы, и, конечно, Советский Союз.

– Товарищ прапорщик, а кто сейчас командир курсов? – спросил я.

– Ты чего, новенький?

– Так точно. Два дня как в полку.

– Тогда понятно. Ты прибыл практически одновременно с генерал-майором Генераловым. А до него два года начальником… не командиром, а начальником курсов был генерал-лейтенант Кривда.

– Есть "правда", а есть "кривда", – схохмил кто-то из солдат.

– Вот когда ты будешь генералом, тогда и будешь шутки шутить, – обрезал его Иванюк. – На этом наша экскурсия закончилась. Всем выходить. Живее, живее. Руками витрины не трогаем. Живее.

Рота построилась и под предводительством офицеров отправилась в сторону казарм.

– Гераничев, – сказал ротный, как только мы отошли за угол, – отведи роту в казарму, мне домой надо зайти.