Л. Пантелеев — Л. Чуковская. Переписка (1929–1987)

Мне бы очень хотелось, чтобы при моей жизни была установлена доска в Ленинграде, в Манежном пер. 6 — но ничто в этом смысле не движется. (На ул. Горького уж во всяком случае до моей смерти не будет… А вот доска на доме, где жил М. Луконин, уже установлена. Я рада. Я люблю наглядность, ясность.) Да ладно. К. И. и без доски будет жить в душах читателей, а Луконин и с доскою помрет, ибо никогда не жил.

Насчет Ольги Федоровны. Я не согласна с Вами, что стихи ее — все — одна лишь версификация. Нет, мне кажется, у нее был талант и некоторые, очень немногие ее стихи, где она уходила от риторики, — они стихи. Если бы создать избранное избранных — это стало бы видно… А вообще то, что Вы написали о ней (напр., о ее вопросе Вам насчет Г. Белых), — оно весьма выразительно. А было в ней и другое — и от того, что было и то и другое, — она и сломалась, я думаю.

Все более тоскую по Ленинграду.

Дорогая Лидочка!

Рад был увидеть Ваш почерк, Ваши густые черные буквы на белой, тонкой, почти промокательной бумаге.

Знакомы ли Вы с воспоминаниями Сильвы Гитович [607]. Теми, где рассказывается о некоем журфиксе у Ольги Берггольц, о том, как она в разгар вечера изгнала из своей квартиры А. А. вместе с правнуком Пушкина и его женой — француженкой? Страшные страницы. И о М. М. [608] тоже.

Переходящая все границы мнительность и бдительность А. А. (хорошо мне, впрочем, знакомая и понятная), когда она боялась Натальи Дилакторской, восторженной и бескорыстной ее поклонницы, всю жизнь собиравшей ахматовские портреты, рукописи, редкие книги.

О самом главном молчу.

Дорогой Алексей Иванович.

Рассказ (т. е. правда) о том, как О. Ф. выгнала А. А., мне известен. Думаю, что в эти часы О. Ф. была невменяема (каковой я ее видала и Вы тоже).

Я прочитала «Экспериментальный театр» [609]. (Проклиная бумагу и шрифт.) Прочла с большой радостью. Эксперимент, поставленный Вами, — «писательский эксперимент» очень, на мой взгляд, удался. Форма — как бы «путевой очерк», «пустячок», а на самом деле глубокая мысль в этом мнимом очерке. Дело ведь не в том, что одна молодая женщина ничего не знала об одном советском городе… О, какая непереходимая бездна незнания разверзлась между поколениями, нациями, городами, людьми! [610] Ничего не слыхать о Ленинграде, ведь это значит ничего не знать о войне, блокаде и мн. др. …Написан рассказ отлично.

Алексей Иванович, у меня к Вам странный вопрос. КЛЭ [611] указывает, что последняя работа В. Друзина — книга о Вс. Кочетове. Но ведь у Друзина было и начало. Когда-то он писал статьи, выступал на собраниях. КЛЭ как-то все это опускает. Не вспомните ли? Был ли он в ЛАПП’е? [612] Не возитесь с этим, но если что помните — напишите [613].

Дорогая Лидочка! Ужаснулся, посмотрев на дату Вашего последнего письма: конец декабря.

Время бежит — по тем законам, по каким оно бежит в тюрьме: каждый день тягостен, а в целом — мелькают с быстротой телеграфных столбов.

У нас были очень-очень трудные дни (в ряду ОЧЕНЬ трудных).

Что делалось и делается с нами — не говорю.

Понимая это, Вы не осудите меня за то, что я задержался с ответом, не написал Вам о Друзине. Мне он был известен как автор первой рецензии на «Республику Шкид». То, что он бывший лапповец, в этом я не сомневался, но на всякий случай позвонил-своему соседу Горелову, тоже крупному деятелю Ассоциации, и попросил подтверждения.

— Конечно!!! — воскликнул Анатолий Ефимович и привел несколько фактов, не украшающих Валерия Павловича.

_____________________

Спасибо Вам, Лидочка, за доброе слово о моем «Экспериментальном театре». В этом рассказе очень большую роль играют незаметные Ястребовы. А за них (за их оставление в рассказе) пришлось биться.

Вы очень верно поняли рассказ. Ястребовы — это намек на то, чего не знает молодая швейцарская учительница.

А Ольгу Федоровну осуждать я и не думал. Сам, как Вы знаете, прошел через эту болезнь [614]. Я спрашивал Вас не о ней, а о тех мемуарных заметках, где упоминается эта история с изгнанием А. А.

Дорогой Алексей Иванович.

Мне очень нужен год смерти Татьяны Евсеевны Гуревич. Она, как Вы знаете, погибла от бомбы, попавшей в Издательство Писателей, в Гостином Дворе. Но мне неизвестно, совершилось ли это в 1941 или в 1942 году. (Думаю, в 1941). [615]

Послала Вам книжную бандероль — получили ли?

Дорогая Лидочка! Вы пишете: «очень давно от Вас нет ни слова». А я писал Вам. Дважды в течение месяца.

Что касается Ваших писем — то все до меня дошли. Начну с ответа на последнее. Таня Гуревич погибла осенью 1941 года — в одну из первых бомбежек. Я видел ее — и говорил с нею — накануне, на Аничковом мосту. Помню хорошо — солнечный осенний день.

Дорогой Алексей Иванович.

Спасибо Вам, Элико, Машеньке — за две телеграммы.

День К. И. (подумайте: оказалось, мы без него собираемся уже 21-й раз!) прошел, можно было бы считать хорошо и люди были милые, и выставку Люша и Клара устроили великолепную, и отрывки из записей К. И. о Чехове Люша читала интересные, и поэты читали стихи — но приготовить прием для 35 человек, а потом принимать 50 — в комнате, которая вмещает 20, — на это тратится столько сил — Люшиных и Клариных и мн. др. (очереди, продукты, пироги, составленные столы, посуда), — что я задумываюсь, не оставить ли эту затею? Хотелось бы дотянуть до 100-летия (1982)… Да, а этот день был удачен, а кончился бедой: Люша упала с лестницы — Корнея Ивановича — скрыла это от меня, провела всю программу — а вечером у нее было 38.6.

Перепугалась я очень, но, к счастью, t° вызвана была не падением, а простудой.

У меня была большая радость — 26 марта вечер М. С. Петровых в Университете [616]. Я ведь обыкновенно никуда не хожу — на люди — а тут пошла. Впервые была в новом здании Университета, на пр. Вернадского. (Гуманитарные факультеты.) Здание снаружи некрасивое, но внутри удобное, просторное, аудитории амфитеатром. Вечер длился 4 часа — и 4 часа, затаив дыхание, молодые люди слушали стихи. Я и не предполагала такой жадной, такой восприимчивой аудитории. И сами они читали стихи очень хорошо. И те, кто говорил о М. С. [617], тоже были на большой высоте — в особенности А. М. Гелескул и Ю. М. Нейман. Конечно, было не без пятен — например, 40 минут читала стихи актриса. Но слушатели с такою ясностью отличали хорошее от плохого, что плохое было для них безопасно. Это — филологический факультет, заочники.

В нынешнем году в издательстве «Советский Писатель» должна выйти книжка стихов М. С. — «Предназначенье». Какое там богатство!