Л. Пантелеев — Л. Чуковская. Переписка (1929–1987)
Л. Пантелеев — Л. Чуковская. Переписка (1929–1987) читать книгу онлайн
Переписка Алексея Ивановича Пантелеева (псевд. Л. Пантелеев), автора «Часов», «Пакета», «Республики ШКИД» с Лидией Корнеевной Чуковской велась более пятидесяти лет (1929–1987). Они познакомились в 1929 году в редакции ленинградского Детиздата, где Лидия Корнеевна работала редактором и редактировала рассказ Пантелеева «Часы». Началась переписка, ставшая особенно интенсивной после войны. Лидия Корнеевна переехала в Москву, а Алексей Иванович остался в Ленинграде. Сохранилось более восьмисот писем обоих корреспондентов, из которых в книгу вошло около шестисот в сокращенном виде. Для печати отобраны страницы, представляющие интерес для истории отечественной литературы.
Письма изобилуют литературными событиями, содержат портреты многих современников — М. Зощенко, Е. Шварца, С. Маршака и отзываются на литературные дискуссии тех лет, одним словом, воссоздают картину литературных событий эпохи.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Читательские отклики были на «Маленького офицера». Он печатался в «Новом мире». Писали и звонили…
Очень меня заинтриговало и порадовало, что Вы опять пишете о своем детстве. Да, трудно, но ведь и радостно. Дай Бог Вам удачи!
29/X 78, Москва.
Дорогой Алексей Иванович. Вчера, в день К. И., получила Ваше письмо. Получила, вскрыла — а прочла только сегодня, сейчас. Почтальон принес его в очень драматический момент. Обычай за 9 лет сложился такой: я приезжаю на могилу ровно в 2. Там меня ждут друзья. Обе могилы уже в цветах. Я кладу свои цветы и одна стою внутри ограды. Потом говорю: «ровно… лет тому назад, в 2 ч. 10 м., скончался Корней Иванович». Тогда все идут — или едут — к нам в дом. Там ждет Люша, стол, выставка. Едим и пьем. Слушаем, читаем, смотрим.
Вчера, в 1 час дня за мною и Финой (Люша уехала на дачу за день все приготовлять) должна была заехать приятельница. На машине. И вдруг, в 12 часов, я заметила, что вся ул. Горького пуста, транспорта нет, радио гремит с телеграфа и никакая машина приехать не может. В 12 ч. 30 м. явилась Фина, подтвердив, что подъезда нет и даже прохода почти нет. Приятельница позвонила из автомата: ее не пускают дальше определенного — довольно далекого — места. В эту минуту почтальонша принесла Ваши письма: мне и Люше. Я вскрыла, глянула — но читать не могла. Я знала, что на могиле и в доме меня ждут десятки людей. А поспеть я не могу, потому что и не ходок и ни на чем не ездок.
Оказалось: демонстрация по случаю 60-летия комсомола — и весь центр закрыт для машин и людей на неопределенное время.
Мы с Финой отправились в пеший путь на место встречи с приятельницей и машиной. Сели. Ехали часа 1 ½ — 2.
На могилу я пришла одна. Я пошла сверху, от церкви, вниз, вниз, вниз; мимо могилы Пастернака; тропинка между двумя березами; ниже…. еще ниже… и на могиле К. И. увидела кого-то одного, черного человека, в потертом пальто, с развевающимися на ветру волосами.
Это оказался Володя. Он стоял один возле могилы и плакал.
Я — не заплакала. В детстве, в юности, в молодости была отчаянная плакса, а теперь вот разучилась.
Володя помог мне положить мои хризантемы на обе могилы. Вниз мы спустились вместе. Я не видела его (и не слышала) несколько месяцев.
_____________________
Ваше письмо о том, как т. Романов вручил Вам орден, я получила. Не ответила тогда потому, что наши письма пересеклись и я поджидала ответа на свое. Кажется, я никогда не была в Смольном; а иногда мне мерещится, будто бы была там в 19 г. по какому-то делу с К. И.
_____________________
Помните, как отвечала Т. Г. на вопрос: «Что надо дать с собою в путь человеку, чтобы он не мог вырасти негодяем?» Она говорила: 1) чувство чести, 2) воображение, 3) волю. «Все остальное — производное от этих трех основ», — говорила она. Так вот: Ваше творчество кладет в душу эти три основы.
31/XII 78.
Дорогой Алексей Иванович.
Хочется написать о другом, но начинаю с дел — или, точнее, сначала с извинений, а потом с дел. Извинения примите в том, что я, вероятно, уже задавала Вам эти вопросы. Простите меня, что пишу снова. Если можете — ответьте.
1) Каковы, по Вашему, годы рождения и смерти Розалии Ивановны? [595] Тот же вопрос задаю Александре Иосифовне. Определите хоть «на глазок». Я не способна.
2) А. А. говорила, будто Симонов приезжал в Питер и очень ее порицал «в 49 г.». Я задумалась: почему в 49-м? Не в 47 ли? И если это было, то где? В Союзе? В газете?
Мы с Финой безысходно корпим. В городе я корплю над примечаниями, на даче пишу «Памяти детства». Конца не видать.
Ленинград. 5.I.79.
Дорогая Лидочка!
Только что получил Ваше письмо, отвечаю не откладывая. Вы правы, ответить на Ваши вопросы я, к сожалению, не могу. В каком году приезжал Симонов в Ленинград — не знаю. Вопрос этот не волновал меня тогда, мало волнует и сейчас. Существа Ваших сомнений не понял: почему бы ему не порицать Ахматову и в 1949 году и в 1952-м?
Что касается возраста Розалии Ивановны, то, конечно, могу определить только на глазок. Появилась она у Маршаков в конце двадцатых или в начале тридцатых годов. Вероятно, ей было под сорок. А умерла она, пережив всего год-полтора Самуила Яковлевича. Думаю, что они были почти ровесники.
В Риге живет старая учительница М. Б. Кан, почитательница и корреспондентка Корнея Ивановича. Мне она, как и некоторые другие рижане, стала писать как раз в связи с Розалией Ивановной, вернее — с моим упоминанием о ней в воспоминаниях о С. Я. Сейчас не поленился, разыскал «Новый мир», где впервые были опубликованы с сокращениями эти воспоминания: октябрь 1966. А ведь пока написались, пока напечатались… Нет, могу утверждать, что умерла Розалия Ивановна не позднее 1965 года. А родилась, вероятно, в начале девяностых…
16/I 79.
Дорогой Алексей Иванович.
Простите, что отвечаю не сразу. Очень была загружена и заверчена.
Морозы… Я к ним отнеслась равнодушно, хотя и у нас дома было не без стужи (мы в этом году впервые не заклеили окна), и у нас не шла вода. Но это пустяки, а мы струхнули из-за дачи. И не в том дело, что там у меня в комнате было 6–8 градусов тепла, что ж! валенки! носки! куртка! шапка! — но, милый друг, котельная, где стоят газовые котлы. Туда я не вхожу (по слепоте), а между тем — трубы, за которыми надо следить. Если в трубах вода замерзнет и лопнет труба, напр., в кабинете К. И., где все его вещи и книги, — это для нас катастрофа. Кругом, на соседних дачах, было много аварий. В мое дежурство (36–42°) как-то повезло, обошлось, а вот бедной Кларе Израилевне выпало на долю много хлопот, потому что в кухне из кранов перестала идти вода, а это знак близящегося бедствия. Она вызвала аварийную бригаду, которая явилась на 4-й день! Но в конце концов все обошлось, ничего нигде не лопнуло. У нас ведь ни дворника, ни истопника.
Вот это наш постоянный испуг: дача. Она ведь еле держится, для нее все опасно. И могилу надо держать в порядке, при любых градусах и снегах. Я же на гору не поднимаюсь.
Главное сейчас напряжение — это Люшин аврал, т. е. публикация Дневника К. И. с записями о Блоке для Литературного Наследства.
Клара Израилевна начала водить экскурсии — с Люши хоть это снято.
19.I.79.
Дорогая Лидочка!
Звонила на днях Александра Иосифовна, благодарила за «Избранное». И я (уже не в первый раз) не мог не поблагодарить Бога — за то, что она никогда не была моим редактором. Я и без того очень не уверенный в своих силах и способностях автор. Всякую критику, даже явно несправедливую, я принимаю на веру. Как я понял, из моего нового Александре Иосифовне не понравилось ничто, кроме «Рейса № 14»… «Очаровательный рассказ». «Лопатка» — лучше других, но плохо построен. «Собственная дача» — не детский рассказ, о «Маленьком офицере» — «как-нибудь поговорим». «Живой китайчонок» произвел на нее «неприятное впечатление» — чуть ли не шовинистические нотки.
Конечно, в таких случаях нельзя не задуматься. В чем же дело? Откуда такая разноголосица? Люди одного круга, одной школы, близких вкусов так по-разному оценивают одни и те же рассказы. Вы — из хорошего отношения к автору — переоцениваете его работу? Да, может быть. Такое бывает. Но ведь Вас не тронул «очаровательный» японский рассказ. И я не могу не согласиться с Вашей оценкой: девочка удалась, и многое другое удалось, а рассказа нет.