Война и люди

Партийно-политическая работа многообразна, а у нас она, по существу, сводилась лишь к личному примеру и к беседам накоротке.

По выходе из боев мы созвали работников политотдела дивизии. Пригласили замполитов полков и батальонов. Совещание проходило на окраине дотла сожженного немцами села, в чудом уцелевшем сарае. За стенами завывал промозглый, холодный ветер. Желтый свет коптилки вырывал из глубины сарая исхудавшие суровые лица.

Совещание открыл Григорий Титович Зайцев.

— Решили собрать вас, — сказал он простуженным голосом, — чтобы уяснить, какие же следует сделать политработникам выводы из первых боев.

Он предложил товарищам высказаться. Разговор получился большим и нужным. Большинство высказываний были самокритичными. Товарищи не только говорили о просчетах, но и сразу же советовали, как их исправить.

Когда все высказались, поднялся Григорий Титович:

— Главное на войне — это люди. И люди нас не подвели, хотя раньше мы их учили воевать в тылу врага, а сражаться им пришлось совсем в иных условиях. Я согласен с товарищами, которые говорили здесь, что паши гвардейцы-десантники дрались мужественно, геройски, не щадя своей жизни. Но для нас, политработников, этого недостаточно. Политработники обязаны мыслить шире и видеть дальше, впереди новые бои. Нам надо определить, убедиться, правильно ли мы сами работали с людьми в бою, все ли сделали. Только на этой основе можно вести настоящую политработу с людьми, действенно и целеустремленно влиять на воинов в трудные моменты боя. И сейчас можно твердо сказать, что командиры и политработники везде были первыми вместе с воинами. Однако, к сожалению, некоторые из нас оказались не на высоте. В самом политотделе мы не совсем правильно расставили свои силы, особенно в начале боев. Работали в одиночку, разрозненно. Это ослабляло наше политическое влияние на ход боя.

Все должны извлечь серьезные уроки из этих 61 л. И еще раз прошу не забывать главного: политработа в бою — это работа с нашими золотыми людьми. Окружите их настоящей, большевистской заботой, поддержите их в трудную минуту, вдохновите на подвиг — они горы своротят. На земле нет большей силы, чем наш советский солдат: в этом мы убедились здесь, в тяжелых боях за Ловатью.

ЗАДАЧА — ВЫСТОЯТЬ

В середине апреля 1943 года командира дивизии и меня вызвали в штаб армии.

— К станции подходят эшелоны. Начинайте погрузку. Через сутки первый эшелон дивизии уже тронулся в путь.

Я ехал с командиром 4-го полка подполковником Иваном Николаевичем Дружининым. Он внимательно поглядывал па карту, о чем-то думал. Этот офицер прибыл к нам недавно, но как-то сразу, органично вошел в коллектив; полюбили его за простоту, внимательность к людям.

— Товарищ полковник, — Иван Николаевич глянул на меня, хитровато прищурив левый глаз, — куда же нас все-таки могут перебросить?

Он уже третий раз допытывался, куда едем. Был уверен, что «начальство-то уж знает»...

— На фронт, конечно. А вот на какой, пока не сообщили.

Все засмеялись. А я действительно не знал, куда перебазируемся. Странно, но факт: дивизию перебрасывают, а командованию даже направление не известно. Явно «пересекречивают»...

Эшелоны спешно перегоняли с одной станции на другую. Настроение у народа было боевое. Мы уже все «отошли» после тяжелых боев на Ловати.

В пути я встретился со старым знакомым старшим лейтенантом Ходыревым. Боевой командир! И народ у него подобрался хороший. С гвардейцами этой роты я ехал несколько перегонов. В вагоне не смолкали разговоры, шутки. Активисты выпустили боевые листки.

Подозвал знакомого — отчаянного парашютиста сержанта Николая Никитина. Хотел попросить, чтобы гармонь взял, но вижу, плечо перевязано.

— Серьезно задело?

— Да нет, чуть-чуть...

— Ты брось, Николай, — вступились солдаты. — Не спит по ночам. А в санбат не хочет, боится, что потом не попадет к нам...

Я приказал срочно отправить сержанта в медсанбат. Поругал Ходырева, что раненого в роте держит.

— Пока мы перебазируемся, самое время подлечиться, — успокаиваю Никитина.

Потом прочитали вслух последнюю сводку Информбюро. Старший лейтенант Ходырев достал свою карту, внес в нее новые пометки. Все мы стали разглядывать линию фронта.

— Далеко еще немца гнать, — покачал головой Ходырев.

Карту европейской части нашей страны он всегда носил с собой, в полевой сумке. Я знал историю этой карты. Ходырев приобрел ее в первые же дни войны. Один не в меру ретивый начальник, увидев карту, сердито отчитал офицера: «Ты карту Германии купи. В победу нашу не веришь...» Старший лейтенант спорить не стал, но заметил: «Как только наш солдат сапогом на немецкую землю ступит, так и приобрету».

Мне нравился этот офицер. Была в нем неукротимая жажда деятельности. Когда он получал боевой приказ, мы всегда были уверены, что выполнит.

Среднего роста, подвижный, всегда с хорошей, располагающей улыбкой. Гимнастерка, шинель, сапоги — ладно пригнаны. Из-под шапки выглядывала светлая прядь волос. Ходырев немного шепелявил. Я, признаться, только в первое время замечал этот недостаток. Потом привык. Любили его в полку и солдаты, и командиры.

Ночь прошла спокойно. Правда, где-то впереди непрерывно бомбили, там стояло густое кровавое зарево.

Днем прибыли на станцию Елец. Первое, что все мы увидели: разбитые привокзальные постройки, исковерканные вагоны, изрытые бомбами пути. Войск в эшелонах на станции скопилось много. Все они ожидали сигнала к движению. Лучшей цели для авиации противника трудно придумать.

Едва нашли военного коменданта станции. Потребовали сию же минуту рассредоточить эшелоны на запасных путях и ускорить их отправку. Вскоре эшелоны пришли в движение. Дали зеленый свет и нам.

Отъехав всего километров пять-шесть от станции, заметили большую группу «юнкерсов». Через пять минут послышались взрывы бомб. А группы вражеских самолетов волнами подходили одна за другой. Два эшелона из нашей дивизии успели проскочить опасное место. Но третий попал под бомбежку. Были убитые и раненые. Вот она цена беспечности...

Ранним утром, когда легкий туман еще покрывал землю, наш эшелон выгрузился на станции Касторное. Командиры поторапливали людей: с рассветом может появиться вражеская авиация. Мы разгружались на только что восстановленном железнодорожном пути. И здесь везде следы бомбежки, артиллерийского обстрела.

24 апреля 1943 года наша 2-я гвардейская воздушно-десантная дивизия из района Касторное своим ходом двинулась под Поныри, на Орловско-Курскую дугу. Дивизия вошла в состав 18-го гвардейского корпуса, который вместе с 17-м гвардейским корпусом получил приказ занять оборону во втором эшелоне 13-й армии по фронту Малоархангельск, Поныри, Ольховатка, Верхнее и Нижнее Смородино.

Штаб дивизии разместился в деревне Хмелевая. Командир дивизии генерал-майор Илья Федорович Дударев собрал начальствующий состав для постановки задач. Был теплый безветренный полдень. Мы вышли на небольшую возвышенность и осматривали местность.

Весна вступала в свои права. Как не вязалась она со страшными картинами фашистских зверств и разрушений. Отступая, гитлеровские изверги все сметали на своем пути. Повсюду черные пожарища, угрюмо торчат трубы и обгоревшие печи. У развороченного блиндажа стояла чудом уцелевшая березка, макушка ее была срезана снарядом.

— Здесь будем драться, товарищи, — отчетливо произнося каждое слово, проговорил комдив. — Оборону занимать надежно, прочно. Зарыться в землю так, чтобы устоять против любого натиска — вот сейчас самая главная, самая важная задача.

Командир на местности показал район обороны дивизии, поставил задачу полкам, распределил силы. Офицеры делали пометки на картах — как и где разместить боевые средства.

Илья Федорович все время в Движении. Человек он беспокойный. Ему лет сорок. У командира открытое, волевое лицо, немного хрипловатый голос. От всей его крепко сбитой фигуры веет энергией, уверенностью. Мы часто собирались вчетвером: И. Ф. Дударев, Г. Т. Зайцев, подполковник П. М. Живодеров — наш новый начальник штаба — ия. Вот и сейчас, отпустив командиров, мы остались вчетвером. Разговор зашел о задачах политработников в новых условиях, о разъяснительной работе, направленной на создание неприступной противотанковой обороны. Дело в том, что все знали: мы во втором эшелоне, войск вокруг много. В связи с этим у отдельных десантников появилось настроение: «Стоит ли лезть в землю, долбить ее? Может быть, скоро пойдем вперед...» Вчера вечером ко мне даже один политработник зашел, жаловался на командира полка: