Война и люди

Хорош был у него и замполит полка подполковник Иван Васильевич Журавлев. Грамотный политработник, всегда с народом, там, где он всего нужнее, где решается главная задача.

Ясное летнее утро. Подразделения застыли в четком строю. Тишина нарушалась только далекими артиллерийскими выстрелами. Перед полком — развернутое гвардейское Знамя. Легкий ветерок колышет шелковое полотнище с изображением Владимира Ильича Ленина.

После короткой речи знаменосцы переносят гвардейский стяг на правый фланг полка. Там он встает рядом с шефским знаменем, которое несколько месяцев назад вручили полку московские текстильщики с фабрики «Трехгорная мануфактура». Шестнадцать пробоин получило оно в боевом крещении за Ловатью. Бойцы видели его рядом с собой в самые напряженные и тяжелые дни на Северо-Западном фронте.

Вот оба знамени выносят перед строем полка.

Звучит торжественная клятва. Воины один за другим подходят к гвардейскому Знамени, преклоняя колено, целуют край полотнища.

После торжественной церемонии мы попросили командира полка товарища Козина с группой фронтовиков побывать с развернутым шефским знаменем в других частях, рассказать, как выполняли бойцы наказ ткачей с «Трехгорки».

Жаркое лето вступило в свои права. Зрели хлеба. Весело заливались жаворонки. На переднем крае спокойно. Лишь изредка оттуда доносились одиночные артиллерийские выстрелы.

Однако мы знали — тишина эта предгрозовая.

На рассвете 2 июля командира дивизии предупредили: «Противник может перейти в наступление в период 3— 6 июля. Все части держать в полной готовности к отражению возможного удара противника». Под вечер в штаб поступила шифровка. В ней новые сведения о готовящемся наступлении противника.

С командиром дивизии, начальником штаба мы несколько часов просидели над картой, продумали возможные варианты боя, еще и еще раз прикидывая, где может ударить враг.

Со 2 июля работники политотдела трудились в частях и подразделениях. Они помогали организовывать политическую работу с личным составом, поднимали моральный дух воинов, укрепляли уверенность и волю к победе.

ВЫДЕРЖАЛИ!

В 2 часа 20 минут 5 июля тихая летняя ночь была разорвана гулом артиллерийской канонады. В нашу землянку ворвался Илья Федорович Дударев. Он с радостью сообщил, что проводится артиллерийская контрподготовка по вышедшим на исходные рубежи пехоте, танкам и артиллерии врага. Мы выбежали наружу. Горизонт озарили вспышки артиллерийских залпов. Они слились в такой шум, что казалось, работает какая-то гигантская молотилка. Стрельба прекратилась так же внезапно, как и началась.

— Обалдел небось фриц от такой бани, — первым нарушил молчание комдив.

И оттого, что кругом разлилась удивительная тишина, голос его показался особенно громким. Мы тогда не знали, что наш упреждающий артудар спутал карты фашистского командования, нанес значительные потери, особенно в артиллерии. Ждали ответного удара. Тишина. Подождали еще десяток минут, а потом спустились в блиндаж. Гитлеровцам понадобилось около двух часов, чтобы привести в относительный порядок изготовившиеся к броску дивизии. Только в 4 часа 30 минут началась их артиллерийская подготовка. Впереди, над позициями первого эшелона, встала сплошная стена разрывов. Все заволокло дымом, пылью, гарью.

В 5 часов 30 минут пехота и танки противника под прикрытием огня артиллерии и авиации атаковали на 45-километровом фронте полосу обороны пашей 13-й армии и примыкавшие к ней фланги 70-й и 48-й армий.

Так началось одно из крупнейших в истории войн сражение. «С утра 5 июля, — говорилось в сводке Совинформбюро, — наши войска на орловско-курском и белгородском направлениях вели упорные бои с перешедшими в наступление крупными силами пехоты и танков противника, поддержанными большим количеством авиации. Все атаки противника отбиты с большими для него потерями. За первый день ожесточенных боев советскими войсками было подбито и уничтожено пятьсот восемьдесят шесть немецких танков».

Немецко-фашистское командование, как потом стало известно, бросило па этих направлениях все свои главные силы в составе четырнадцати пехотных, одной моторизованной и пятнадцати танковых дивизий, в том числе цвет своей армии: тапковые дивизии СС «Адольф Гитлер», «Великая Германия», «Рейх», «Мертвая голова» и другие. Накануне этого наступления Гитлер издал приказ, в котором говорилось, что удар, который нанесут немецкие войска, должен иметь решающее значение и послужить поворотным пунктом в ходе войны. Гитлер писал: «Это последнее сражение за победу Германии».

Полки пашей дивизии в ту ночь были приведены в полную боевую готовность. Мы, находясь во втором эшелоне, были готовы встретить неприятеля, если он где-либо прорвет первую позицию. С рассветом большие группы немецких самолетов повисли и над нашими частями. Началась жестокая бомбежка.

Первые часы прошли в напряженном ожидании. На командный пункт поступали сообщения о ходе боя на переднем крае. Упорно и мужественно дрались там отважные воины 8, 15, 81, 148-й стрелковых дивизий.

В 18 часов 5 июля нашей дивизии было приказано частью сил сместиться в сторону Малоархангельска. Быстро поставив задачи полкам, генерал Дударев перешел на новое НП.

Второй день Курской битвы был еще более ожесточенным. С утра вступил в бой наш левый сосед: 17-й гвардейский стрелковый корпус, которым командовал генерал-лейтенант Андрей Леонтьевич Бондарев. С беспримерным мужеством и героизмом в составе этого корпуса дрались с врагом 6, 70 и 75-я гвардейские стрелковые дивизии.

Ночью 6 июля части нашей дивизии, сместившись немного вправо, заняли новый район обороны. Мы поняли этот маневр так: противник атакует на широком фронте, пытается нащупать слабые места и скрыть направление своего главного удара. Вот нас и передвигают на угрожаемые направления. В дальнейшем дивизия еще дважды перемещалась. В конце концов мы заняли почти тот же район, что и прежде.

Во второй половине дня позвонили из штаба армии:

— Противник прорвался в районе станции Поныри. К вашему левому флангу может выйти большая группа танков.

Илья Федорович сразу же предупредил командира 7-го полка подполковника Козина, поставил дополнительные задачи артиллеристам. А уже через час Козин доложил:

— В бой вступил первый батальон. На него вышло до 50 немецких танков с пехотой.

Схватка развернулась жестокая. Огонь по танкам противника прямой наводкой открыли наша артиллерия и бронебойщики из противотанковых ружей. Минометный и ружейно-пулеметный огонь был сосредоточен по пехоте врага. Десантники смело вступили в единоборство с фашистскими танками.

Под вечер я позвонил в 7-й полк. Подполковник Козин только что вернулся из первого батальона. Он коротко рассказал об итогах боя.

— Я насчитал более двух десятков сгоревших машин. Их сожгли прямо на позициях батальопа. А пехоту положили перед траншеями. Она так и не встала, — возбужденно говорил Михаил Евдокимович. Видно, в нем еще не улеглось волнение боя, радость первой победы.

— В общем, понюхали «тигры» русского табачку, зачихали, — добавил Козин.

Поздно вечером я побывал в медсанбате. Расположен он был в густом саду под яблонями. Обошел раненых, поговорил с ними, вручил письма и подарки, присланные со всех концов нашей Родины. Командир медсанбата майор Шапошников (накануне боев он был выдвинут на эту должность), усталый, с покрасневшими от бессоницы глазами, указал мне на одного солдата:

— Восемь ранений в голову и плечи. О нем чудеса рассказывают! Герой!

Вся голова, верхняя часть туловища были у солдата забинтованы так, что осталась лишь узкая щель для глаз. Я наклонился к нему, мне послышалось, что он зовет...

— А я Спичкин, — донесся слабый голос. — Вы меня знаете.

Вдруг я увидел торчащую из-под бинта огненно-рыжую прядь волос. Все сразу вспомнилось. Это к нему в пулеметную ячейку спрыгивал генерал Пухов, это с ним, Спичкиным, разговаривали мы на фланге, когда осматривали оборону. Позднее мне рассказали о подвиге комсомольца. Отважный пулеметчик вместе с товарищами отбил несколько атак противника. Окоп у него был узкий, глубокий. Спичкин пропускал танки и бил по пехоте. Немецкий танк дважды утюжил его окоп. Но Спичкин выстоял. Солдат был восемь раз ранен, но продолжал стрелять до тех пор, пока враг не был отброшен.