Мадам Любовь

"Не звонил Иосиф Моисеич? Что-нибудь известно?" В дверях толпились запыхавшиеся, ждущие люди.

- И ты повела их к переправе?

- Да... И мы опоздали. Мальчик мой, Алик, всю дорогу держался таким молодцом, а тут опустился возле меня на траву, вздохнул горько, как взрослый:

"Что с нами будет? Где наш папа?"

Кругом стояли люди. Они ничего не говорили.

Я прижала сына к груди, его головка скользнула по шелку нового платья, и тут, сейчас смешно вспомнить, вместе с сознанием своей вины (хотя что я могла сделать?) появилось чувство неловкости, даже стыда. Все видят на мне это дорогое, новое платье, модные туфли и завивку "перманент". Словно в театр или на именины собралась... Они-то не знали, что завилась я еще третьего дня, ожидая Иосифа, а платье и туфли пожалела оставить в брошенном доме... Мне так шло это платье... Подумала: "Боже, до чего глупо сейчас быть красивой... Смогу ли я им объяснить?"

Я открыла глаза и... никого не увидела. Никого. Мы были только вдвоем, я и мой затихший мальчик.

Громче доносился шум моторов, голоса командиров. Видно, немцы остановились у переправы. Низко, почти задевая верхушки сосен, прогудели самолеты с черными крестами... Черные птицы... Алик вскочил:

"Прячься, мамочка! Сейчас будут бомбы!"

"Тише, сынок, тише, родненький..."

Он оглянулся:

"А где все?"

"Ушли... И вы уходите..." - послышался за моей спиной негромкий голос.

К нам подходил мужчина, отряхивая с колен землю и сухой мох. Я узнала его. Он работал механиком на городской электростанции и недавно был награжден орденом "Знак Почета". Сейчас ордена на нем не было. Почему-то я сразу обратила на это внимание. Механик остановился, пожевал губами, всматриваясь в меня, и сказал:

"В город тебе, Варвара Романовна, сама понимаешь, путь зааминен. Пробирайся на Заболотье. Может, выйдешь еще..."

"А вы?"

"Мне что? Я человек непартийный, русский мастеровой..."

Слова вроде простые и верные, а слышать их было обидно. Тут Алик вскрикнул:

"Тетя Катя! Вон тетя Катя идет!"

Из-за деревьев вышла уборщица райисполкома. Мой сын дружил с этой большой, сильной женщиной. Казалось, с ней всегда все становилось проще, спокойней, и я обрадовалась.

"Нашелся-таки, герой-парашютник... - шептала тетя Катя, одной рукой придерживая на спине туго набитый мешок, другой обнимая Алика. Она была матерью двух летчиков-офицеров, и Алик, часами слушая ее рассказы о сыновьях, мечтал стать парашютистом. - Будем с тобой до самого Минска добираться, - продолжала тетя Катя, даже не взглянув на меня. - Авось да небось к брату моему дойдем, к Игнату. У него на хуторе и переждем нашу беду..."

Я сказала:

"Спасибо, Катерина Борисовна, мы сейчас..."

Тетя Катя строго спросила: "Документы где?.."

И тут вспомнилась мне моя жизнь. Я родилась в крестьянской семье. Вся семья от зари до зари не разгибалась. Жили мы хорошо, в достатке. Да что тут рассказывать... Сложное было время. Когда подросла, я у родственников в городе жила. Училась в педтехникуме. Но кончить техникум мне не дали, не до учебы было тогда. Хотела к родителям ехать... Иосиф отговорил. Словом, решили мы с ним вместе по-новому жизнь строить. Он мне потом и техникум закончить помог.

Была я Варенька Михалевич из деревни Михалевичи (у нас там почти вся деревня под одним прозвищем), я стала Варварой Каган. Преподаватель литературы. По-белорусски "настаўница".

- А новое имя "мадам Любовь" откуда взялось? Или это только француз так тебя назвал?

- Нет, не только Франсуа... Это имя было моим долгое время... Я никогда не отказывалась ни от своего настоящего имени, ни от второго - Любовь...

Но погоди, путь мой лишь начался, и начала его Варвара Романовна... Варвара-великомученица как в шутку назвала меня одна женщина...

Остановим рассказ Варвары Романовны. Пришел мой черед кое-что разъяснить.

IV

Свидетелем встречи Варвары и Франсуа я стал не случайно. В редакции центральной газеты мне сказали, что такая встреча возможна и, скорей всего, произойдет обязательно.

Как же счастливо получилось, что она действительно произошла и одним из участников этой удивительной встречи оказалась когда-то хорошо мне знакомая связная, вдруг открывшая новую, дотоль неизвестную сторону ее большой жизни.

Я давно собирался написать о нашей лучшей связной, но... знал о Вареньке Каган лишь то, что всем было видно. В быстротечной смене военных событий не хватало времени "поговорить по душам".

Потом и вовсе куда-то исчезла связная...

Слушайте, что пало на долю Вареньки Каган.

Шла она с сыном вслед за тетей Катей на хутор к Игнату-леснику, доброму человеку. Шла не день и не два, а вторую неделю. Не знала, что Игната на хуторе давно уже нет. Что еще, когда только пролилась первая кровь на границе, вызвали лесника в сельсовет и велели вместе с другими колхозниками гнать на восток, по лесным дорогам, в обход города Минска, племенное стадо коров.

Уходил Игнат от родных мест, оглядываясь на зарницы пожаров, прислушиваясь к раскатам догонявшего грома. На пятые сутки понял, - не уйти им с тяжелыми сементалами, с ослабевшим, жалобно мычавшим скотом. Свернули к небольшой железнодорожной станции. Тут судьба лесника решилась по-новому.

Со станции отправляли последние эшелоны. Распоряжались военные. Им уже ясна была обстановка. Часть стада погрузили в товарняк, часть - кашеварам на радость. Пастухов-мужчин позвали к командиру.

Игнат едва успел письмо написать. Отдал колхознице, решившейся пробираться назад, к дому. Написал Игнат хитро, на случай, если колхозница собьется с пути и письмо врагу попадет. Шуткой прикрыл тяжелую правду. Знал, Надежда, жена его, "зязюлька родная", поймет, только бы в руки взяла...

И вот что удивительно: казалось, земля горит под ногами, смерть тучей носится, немец сплошной стеной прет - зайцу не проскочить, а колхозница прошла, как по ягоды сходила. И письмо отдала, прямо в руки Надежды... Вот оно, писанное карандашом на листках в косую линейку.

"Здравствуй, Зязюлька моя, и Чижик, и Сорока-белобока!

Я жив-здоров, имел сто коров, теперь и телушки на развод не оставил. Передал свое рогатое войско в надежные руки, пастухам постарше меня. Сам же остался в прежней должности - по лесу ходить, нарушителей ловить, чтоб не делали незаконных порубок.