Полудница Акуля

Если скворцы наглели и подлетали к самой жимолости, Игнат подставлял под ветерок рукава своей рубахи, они начинали раскачиваться, и скворцы с криком разлетались. Боялись птицы, что Игнат просто затаился, а потом возьмёт да и замашет ручищами — жуть!

Разлетятся скворцы по другим садам-огородам, вроде бы отдохнуть можно, но Игнат зорко посматривает по сторонам. Вон кот Нестор Иванович неслышно прокрался в конец огорода. Кота опасаться нечего. Ни жимолость, ни иргу, ни клубнику он не клюёт, так что пусть себе бродит, да и скворцы его боятся. Недавно кот полез по старому тополю, в котором скворцы под своё гнездо дупло заняли, ох, что тут началось! Раскричались птицы на весь огород: «Разбойник! Бандит! Убирайся, пока жив!» Так что кот свой, хоть и лохматый. А вот за воробьями надо присматривать. Они, правда, со скворцами во вражде из-за скворечников — весной никак их поделить не могут, но и сами ягоду поклевать любят.

А вон сорока важно так по борозде переступает, будто гусь ей родня. Эта самая сорока тащила прошлой осенью какое-то семечко и уронила возле Игната. Стала его искать, а сыро кругом — осень же. Переступает сорока осторожно, лапы свои вымазать боится, клювом ковыряет.

— Что ищешь? — спросил Игнат.

Сорока не ответила и улетела. А нынешней весной взглянул Игнат на то место, где сорока рылась, а там что-то взошло. А что, непонятно. На картошку не похоже, на кукурузу — тем более. И не редиска это, не морковка.

День прошёл, второй, а оно растёт. Растёт и растёт. А что, если это пугало новое взошло? Вырастет — и снимут с поста Игната. Тогда хозяин не ему, Игнату, а молодому пугалу каждую весну новую рубаху надевать станет. О-хо-хо, хо-хо…

Обидно не обидно, а караул держать надо. Опять скворцы летят, про него, Игната, переговариваются: «Ушёл, кажется! Нет, стоит…» Хочется им ягодки, очень хочется. Они из своих тёплых стран с юга специально к Игнату в огород прилетели, чтобы жимолостью полакомиться. У них там она не растёт.

А другие птицы по весне зачем сюда летят? То журавли курлычут, то гуси перекликаются, а чаще дикие утки табунком над шляпой Игната проносятся. Про них надо будет у бабки полудницы узнать. Она всё-всё знает, всё — и ещё кое-что. А может, у девочки Лиды спросить, она же в школе учится.

Тут как раз полудница Акуля откуда-то выскочила. Спросил у нее Игнат про гусей-лебедей.

— На лягушках наших да головастиках откормиться хотят — вот и летят.

— У них на юге что, и лягушек нет? — удивился Игнат.

— Есть-то есть. Да разве там лягушки!.. Повздыхали Игнат и Акуля, пожалели птиц, которые на юге живут. Но всё равно, решил Игнат, к своей жимолости и ирге он их не подпустит, как бы они ни просились. И тут вспомнил Игнат про Этого Самого, который возле него вырос, и спросил у полудницы, не знает ли она, кто это такой?

Присела бабка, стала рассматривать росток, а Игнат говорит:

— Не пугало ли новое? Тянется вверх и тянется…

Поковыряла Акуля пальцами вокруг ростка и ответила загадочно:

— Эх, Игнат, Игнат!..

А что это значит? Наверное, его пожалела. Расспросить бы, да тут калитка стукнула, кто-то в огород входил, и Акуля шмыгнула в ботву. Хотя можно было и не прятаться, потому что это ученица Лида на тропинке показалась. Любила она, когда приезжала к деду, по огороду походить. А её и деда Юрия огород вот он — за дорожкой.

Этот же, который вырос, к вечеру ещё выше стал. Теперь он был Лиде по макушку. «Ничего, — подумал Игнат, — ночью расти не будет. Ночью всем спать надо». И загадал: если за ночь не подрастет, то вовсе он и не пугало новое, а так, сорняк какой-нибудь, может, лопух.

Утром, когда откукарекали петухи и взошло, будто умытое, радостное солнышко и заулыбалось, увидев Игната, прискакала в огород Лида. Её дед послал за луком. Пробежала она мимо Игната так быстро, что не успел он рассмотреть — подрос Кто-то выше её макушки или пока нет. Зато обратно, с пучком лука в руке, шла Лида не спеша, а лук несла будто букет одуванчиков. Проходя мимо Игната, она показала ему лук: вот, мол, какой он у нас! Игнат же на её макушку и на Того, кто из сорочьего семечка вырос, посмотрел. Посмотрел и загрустил: поднялась его верхушка уже повыше Лидиного бантика. Значит, не лопух это, а, конечно, молодое пугало.

Однако вздыхать и кручиниться Игнату некогда, уже раскричались в роще скворцы, значит, скоро сюда явятся. А от сухого тополя трель донеслась: «Тра-та-та-та-та! Тра-та-та» — будто кто-то палкой по ограде провёл. Это на обход вылетел здешний врач — дятел. Осматривает он деревья и обстукивает, будто спрашивает: «Где вы тут, господа козявки?» Настукает под корой личинку или червячка, дырочку продолбит и какую-нибудь букашку своим клювом-пинцетом вытащит. Ждут его старые деревья, прислушиваются, где он сегодня клювом стучит. Игнат тоже доктора дятла ждет. Пусть-ка он старую грушу у деда Юрия подлечит, да и у самого Игната кто-то под шляпой сверлит и сверлит: «Ох-хо-хо, хо-хо! Всё заботы и заботы».

И тут стукнула калитка с улицы во двор, заскрипела та, что ведёт в огород, затопал кто-то по дорожке между грядками. Кто это там так тяжело шагает?.. Хозяева сегодня утром опять в город укатили — соскучились по городскому воздуху, который так сладко пахнет бензином, копотью и дымом. Слышно было даже в огороде, как они торопятся на автобус, по двору туда-сюда носятся. Хозяев нет, кто же там такой идёт? Стал приглядываться Игнат, а бабушка полудница кричит:

— Батюшки! Это же чья-то корова к нам на усадьбу пожаловала! Видно, хозяева наши второпях калитку на крючок не закрыли!

Шагает корова по дорожке, торопится. На ходу молоденькую кукурузу схватила. Была кукуруза — и нет её. На другой грядке раннюю капусту — хвать!..

— Держите её, держите! — кричит бесхвостый воробей. — А то все подумают, что это я кукурузу выдернул и сжевал!

— Ой, Игнат! — вздыхает бабушка полудница. — Как бы она не потоптала грядку с помидорами, ведь прямо туда бесстыдница навострилась.

— Ничего, — успокоил Игнат, — мы, Акуля, с тобой у неё на дороге стоим! Много лет я здесь на посту, пришло, видно, моё время — или под рогами погибнуть, или подвиг совершить!

У коровы своё на уме — трусит по огороду, то с одной стороны что-нибудь схватит, то с другой…

— И я с тобой! — заявила Акуля.

— Ты, Акуля, настоящий друг, — сказал Игнат.

Встала полудница рядом с Игнатом, закричала на корову:

— Ты енто, чего так, а? Пошла отсюда!

А корова вот она, совсем близко, и рога её на Игнатову рубаху нацелены. Как поддаст сейчас… Ухватилась Акуля за Игната и давай его раскачивать. Силёнок у бабки маловато, но всё равно закачался Игнат, замахал рукавами.

Удивилась корова. Остановилась. Глаза на Игната и Акулю уставила. Кто это, мол, такие на её пути стоят?

Тут Игнату и бабке помощь пришла. Выскочил со двора пёс Барбоска, залился лаем и смело бросился на корову. Потопталась корова на месте, а потом не выдержала и потрусила обратно. А там уж её хозяйка, бабушка Сидорова, спешит. Шлёпнула нарушительницу хворостиной и погнала домой, где свинья Хавронья давно сердито хрюкает, ужин требует.

Воробьи от страху и переполоху по своим гнёздам разлетелись. Мама воробьиха загнала под крышу бесхвостого воробья, чтобы в драку с коровой не полез. У воробьишки сердечко колотится, а он всё равно на улицу рвётся и у других воробьев спрашивает:

— Ну чи-чи-чи-во там? Чи-чи-во?

— Ни-чи-чи-чи-во! — строго отвечает папа воробей. — Сиди и клюв в огород не высовывай!

Сорок до этого и видно не было, а тут раскричались. Одна перед другой хвастаются, что и они корову выгоняли.

— Игната, а Игната тоже выгнали? — кричат из рощи скворцы.

— Выгонишь его! — стрекочут сороки. — Если хотите, сами выгоняйте.

Постепенно все успокоились. Барбоска в конуру убежал. Бабушка Акуля в малинник полежать в теньке ушла. Осмотрел свои владения Игнат, а этот Кто-то вроде бы ещё повыше стал. Растёт и растёт. И посоветоваться не с кем, что с ним делать.