Совершенная курица

Безголовая! — шептал хозяин.— Сказано, не кличь Барбоской! Фингал! Фингал!

Чингал! Чингал!

Не Чингал, простоволосая, а Фингал!

А чтобы издохнуть всем этим Фингалам!

Оставьте собаку! — крикнул превосходительство. — Он а сама выйдет...

Но неизвестно, скоро ли Барбоска, давший слово оставаться при названной сестрице, вышел бы из бурьяна, если бы последний взмах рогатины не задел цыпочку, которая тут уже совершенно потеряла голову от страха и с громким кудахтаньем кинулась куда глаза глядят.

Цыпочка, кудахтая, подлетывая, спотыкаясь, кувыркаясь, неслась, не разбирая дороги, то прямо, то зигзагами. Барбоска, перескочив через рогатины, перепрыгнув через хозяев Тришкиных, стремился за ней следом.

Ах, птица! Птица! — раздался звонкий голосок нарядной девочки.— Он бежит за птицей! Ах, поймаем ее! Поймаем! Поймаем! Скорей, скорей, собачка! Пиль! Пиль! Ах!

Цыпочка, окончательно обезумевшая от ужаса, окончательно утратившая силы, вдруг остановилась, хрипло ку- дахтнула, хотела снова понестись, но только перекувыркнулась и попала как раз под самые ножки нарядной девочки.

Подлетел Барбоска, подошел превосходительство, подбежали хозяева.

Это цыпленок! — сказал превосходительство.

-— Точно так, ваше превосходительство; это наша курочка,— ответил хозяин.

Испугала, проклятая, барышню!—сказала хозяйка.— Я ей вот сейчас за это голову сверну!

И хозяйка уже протянула свои большие красные руки и растопырила пальцы над цыпочкой, лежавшей почти без чувств в траве.

Ах, нет, нет, не надо! — вскрикнула нарядная девочка.— Я ее возьму себе... Папа, купи мне эту курочку!

Э, мой друг, на что тебе такая глупая замарашка! — возразил превосходительство. — Я лучше куплю тебе цесарочку.

Нет, я хочу эту курочку, папа!

Да помилуй, Эли...

Хочу, хочу эту курочку! Купи мне ее! Не хочу цесарки! Хочу эту курочку!

Ну, полно, не огорчайся...

Купишь?

Куплю.

Я покупаю у тебя этого цыпленка, слышишь? — обратился превосходительство к хозяйке.

Батюшка... Ваше превосходительство, я с моею радостью...

Сколько тебе?

Что милость ваша... Покорно благодарю, ваше превосходительство....

И хозяйка поймала и чмокнула руку, протянувшую ей серебряную монету.

Так ты принесешь этого цыпленка барышне...

Нет, папа, нет! — перебила нарядная девочка.— Я возьму его с собою сегодня, сейчас... Папа, милый, с собою!..

Ну, хорошо, хорошо... Только как же ты его повезешь? Ведь он будет биться, он тебя перепачкает, исцарапает когтями...

Я ему крылья и лапки так скручу, что не шевельнется!— сказала хозяйка.— Позвольте, барышня...

Нет, нет! Я сама возьму...

И нарядная девочка бережно приподняла с земли цыпочку, нежно гладя ее пальчиками, приговаривая: «Цы- •почка миленькая! Цыпочка славненькая!» — тихонько обернула тоненьким, беленьким, прозрачным платочком и взяла на руки.

Существо, одаренное нежным сердцем, может себе ^представить, каково было Барбоске, пока длились эти переговоры о цыпочке, как он трепетал, замирал, то ки* дался, точно угорелый, то падал на землю и оставался недвижим...

Мы готовы, папа! — сказала нарядная девочка, поправляя кружевца платочка, которым она обернула головку цыпочки.— Поедем скорее!

Погоди, надо еще Фингала взять, Зли, — отвечал превосходительство.— Фингал!

Тихий визг вырвался из груди Барбоски, и он, в порыве благодарных чувств, бросился на грудь превосходительства.

Tout beau! [1] —крикнул превосходительство и, для лучшего пояснения незнакомого слова, дал щелчок....

Но Барбоска до того был обрадован, что вовсе этим не обиделся,— он и в отрочестве, и после, в дни юности, и в пору зрелости упускал из виду получаемые щелчки, если с этим соединялось какое-нибудь удобство для тех,кого он любил, или для того, кому был предан,— и резво, с веселым лаем, устремился к коляске вслед за превосходительством и нарядной девочкой, уносившей цыпочку.

IV

Каким удалым прыжком вскочил он в коляску! Как охотно поместился на указанное ему место, у ног превосходительства и нарядной девочки! С каким весельем устремил он глаза на цыпочку! Как милы и светлы ему показались ее круглые, расширившиеся от испуга глазки, блестевшие из-под белой кружевной оборочки! Как мила вся ее фигурка, укутанная в тоненький батист, из-под которого выглядывал только темно-желтый, с черными крапинками зобик! Как мил ее полуоткрытый от смятенья клювик!

В ликованьи сердца он поднял переднюю лапу и слегка потормошил батистовые покровы.

Ай, ай! Он трогает цыпоньку! — вскрикнула нарядная девочка.

Tout beau, Фингал!—крикнул превосходительство.

Барбоска завилял хвостом, желая дать понять наряд-.

ной девочке, что он вовсе не чужой цыпочке, что это была ласка, что от избытка сердца поднялась его лапа...

Ты смотри у меня! — сказала нарядная девочка, грозя ему пальчиком.— Мою цыпочку не сметь обижать! Слышишь? А то я тебе вот так!

И пальчики довольно чувствительно дернули Барбоску за уши.

Но он ничуть за это не рассердился. Напротив, он готов был облапить и лизнуть в губки существо, которое так умело ценить цыпочку и так берегло ее!

Цыпочка, хорошо тебе? — спросил он.

Молчи, молчи! — прокудахтала цыпочка.— Не рассерди их!..

Между тем превосходительство закурил сигару, придерживая ее губами, достал из бокового кармана кошелек, вынул оттуда трехрублевую бумажку, подал ее хозяину Тришкину и приказал кучеру:

Пошел!

Коляска покатилась, и облако пыли скрыло хозяина и хозяйку Тришкиных с их низкими поклонами.

Тут сердце у Барбоски екнуло...

Куда везли его? Увидит ли он еще хозяев Тришкиных?

Хозяева Тришкины, правда, угощали его больше нагайкой, чем другим каким лакомством, но, может быть, это в порядке вещей, а все-таки они кормили его, ходили за ним, когда он хворал!..

Но он взглянул на цыпочку, которая уже ободрилась и клевала из рук нарядной девочки какое-то, судя по виду, чрезвычайно вкусное печенье, подумал: «Для цыпочки это лучше!» — и постарался подавить свои сожаленья.

Ведь я могу, в случае чего, сто раз прибежать сюда и полюбоваться на родные места! — решил он со свойственною юности самонадеянностью.

Отлично было катить в коляске по ровной дороге между зеленеющих полей!

Превосходительство сидел, величественно развалившись, но смирно, курил сигару и глядел бесцельно вперед; нарядная девочка все потчевала цыпочку печеньем, цыпочка все ободрялась и все усерднее клевала...

С полевой дороги они свернули в лес. Это был первый большой лес, который Барбоска видел. Зеленая масса, прохваченная солнцем, привела его в такое восхищенье, что у него из груди вырвался восторженный лай.

Tout beau!—сказал превосходительство.— Couche[2].

И придавил голову Барбоски ладонью, от которой так

пахло чем-то вроде жасмина, что Барбоска чихнул.

Ах, какой ты! — прокудахтала цыпочка.— Совсем не умеешь себя держать!

Милое созданьице совершенно оправилось, зобик значительно отдулся, в глазках уже не было тревоги — они поблескивали теперь из-под кружевной оборочки даже несколько задорно.

Ах, цыпочка!—взвизгнул Барбоска.— Так хорошо кругом!

Надо прилично держать себя! — внушительно и даже с досадой прокудахтала цыпочка.— Перестань лаять, это неприлично!

И она стиснула клювик, закатила глазки, покачнулась набок и развалилась совершенно, как превосходительство.

Кроткий, преданный Барбоска немножко огорчился, но выразил это только тем, что, присмирев, улегся на месте.

Проехав лес, они спустились под гору, и колеса застучали по мосту, под которым шумела широкая, глубокая, голубая река, затем снова поднялись на крутой берег, понеслись по какой-то аллее и, наконец, подкатили к крыльцу огромного каменного дома, окруженного цветниками.

На крыльцо выскочили какие-то люди в куртках с пуговицами, которые подхватили превосходительство и нарядную девочку с такою поспешностью, словно они были без ног и могли тотчас же упасть и разбиться.