Волшебные сказки Норвегии

А когда тролли прошли ещё целую вечность и нашли ещё одну ступню, они и вовсе удивились. А Бобб при­смотрелся к этой ступне и воскликнул:

— Тронд!

—  Чего тебе? — откликнулся Тронд.

—  Это же МОЯ ступня!

И поняли тролли, что вот уже сто лет ходят они по кру­гу. Коре взял ступню и швырнул её изо всех сил. Переле­тела она через гору и упала в лесное озеро, где и лежит, небось, по сей день. А тут ещё незадача. Мешок с едой протёр у Гури на спине большущую дырку. Рассердилась она и говорит, мол, пусть теперь Ивар несёт. Да вот беда, старуха так ослабла в дороге, что потеряла равновесие и опрокинулась, когда с неё мешок-то сняли, — уж лучше вернуть его на место, без мешка у неё будто и спины нет.

Долго ли, коротко ли, вышли они наконец на верный путь. В голубой дали, за тёмными горами, мерцало что-то, как звезда. Чудесное сияние переливалось всеми цвета­ми радуги. И старые тролли кивнули друг другу — они-то знали, что найдут дорогу.

То и был замок троллей.

Троллята от удивления даже рты пораскрывали. Ниче­го похожего они в своей жизни ещё не видели. Ах, как же здесь чудесно! Подумать только, замок весь из золота! Он сверкал, искрился — и всё это великолепие отражалось в глади озера, по которому тут и там плавали серебряные уточки. Из замка доносились звуки танцев и золотых арф, и тёмные верхушки елей шумели в такт музыке. Дух во­допада играл на скрипке, да так, что от струн разлетались молнии. Хюльдра кружилась в танце, да так, что своим хвостом задевала уши гостей. Вдоль стен сидели тролли и бонды из скрытого народца, пили пиво и мёд из золо­тых рогов и огромных кружек. Ниссе веселились напро­палую, придумывали озорные проделки одну за другой, чуть из штанов не выскакивали, только бы превзойти друг друга. Они дрались, мерились силой, сцеплялись пальца­ми и тянули друг друга в разные стороны с такой силой, что костяшки хрустели.

Через тёмные горы и леса со всех сторон тянулись к замку вереницы странных существ. Некоторые были такие старые, что поросли мхом и кустарником, другие были и того старше, да такие скрюченные, что походили на корни сосен. Они уж и идти сами не могли, их при­ходилось нести. Кругом всё гремело и звенело, дышало и фыркало: все хотели на пир, в это золото и блеск, в си­яющий замок, дворец Сория-Мория, дрожащий от шума голосов.

Дух водопада

Светлой лунной ночью присядь у водопада — ты увидишь и услышишь, как внизу, в чёрной про­пасти, среди пенистых водоворотов дух водо­пада, фоссегрим, исполняет величественную музыку — мелодии, созданные самой природой. Сначала ты различишь лишь могучий рокот, но потом музыка оча­рует тебя, и тебе самому захочется слиться с бурлящим потоком созвучий.

Все песни, что боязливо таились в лесах и в горах, все голоса природы оживают в струнах его скрипки, и вен­чает их мощный аккорд, сотканный из звуков языка древ­них карликов.

Шумят ели, шелестят осины, журчат ручьи и звенят берёзы. Свежие ветры ликуют высоко в горах, вздыхает лесная тишина, а глубокое лесное озеро поёт под неж­ные и печальные звуки ивовой свирели.

Дух водопада мечтательно склоняется над своей скрипкой. Смычок звучно ударяет по струнам и своим беспрерывным движением влечёт за собой — ввысь над пропастью, вниз в пучину.

Глаза фоссегрима закрыты. Он вглядывается внутрь я. Кажется, музыка пронизывает его — послушай, как притопывает ногой в такт.

 Игра его вечна. И вот блестящие чёрные скалы стано­вятся могучими стенами храма, где свободно парят мело­дии вечности. Высоко по синеве небесного свода плывёт прозрачная луна, отражаясь в глубоких чёрных омутах и искрящихся водах извилистой горной реки.

Одна за другой загораются звёзды. И звуки скрип - ки становятся всё неистовей, и каждая капля водопада словно рвётся в небо, чтобы, сияя, слиться с мириадами звёзд. А вдохновенный музыкант-виртуоз сидит с закры­тыми глазами на дне ущелья, склонившись над скрипкой. Игра фоссегримма — это цепь, что приковывает его к во­дяной бездне.

Хюльдра

Не печалится хюльдра, нет! Сидит себе на пеньке да на лангелейке [1] играет. Глаза её горят, она так и стреляет ими во все стороны — не идёт ли пригожий паренёк, над которым можно подшу­тить. А сама она красавица, вот если б только не этот жуткий коровий хвост! Но его-то хюльдра прятать уме­ет — от обычной женщины и не отличишь!

Красавчик был Йенс Клейва. И сам знал, что красав­чик. Вбил себе в голову, что все женщины в него по уши влюбляются, едва увидят. Вот и поклялся, что не женит­ся, пока все девчонки в округе по нему сохнуть не будут. Сейчас он водил за нос шестерых, так-то.

«А седьмой будет Маргит Бротен», — решил он и при­нялся, как был, в одной рубахе, вырезать большую иво­вую свирель.

Вдруг как треснет что-то над ухом: «Трах!»

Йенс вскочил. А перед ним — девушка. Красоты не­сказанной, в жизни таких не видывал.

«Что это ты строгаешь, Йенс?» — спрашивает.

«Да вот свирель. Хочу попытать, не выйдет ли из неё какого мотивчика».

«Попытка не пытка, Йенс. А тебе и вовсе плёвое дело».

Давай, Йенс, будь достойным кавалером! Да не тут-то было, чёрт возьми! Красавица так на него смотрит, пря­мо пожирает глазами. Он покраснел, губы его не слуша­ются. Всё, что он смог выжать из свирели, было жалкое: «Пф-пфи-пфи-ти-ти!»

«Да уж, — сказала она, — много поту, да мало проку. Дай-ка я теперь попробую». И тут свирель будто сама по себе запела. Йенс и размяк как хлебный мякиш. Игра­ла девушка так, что и свирель, и Йенс плакали.

Йенсу страсть как захотелось взять красавицу в жены, да и она вроде бы не прочь. На том и порешили.

Только поставила она три условия. Коли Йенс их вы­полнит, будет она принадлежать ему со всеми своими угодьями. Первое: до свадьбы не спрашивать, как её зо­вут, второе: не рассказывать никому о том, что с ним слу­чилось, ни одной живой душе. Третье же условие было: встретятся они через год, не раньше, и он слово даст, что её дождётся.

«Хорошо, — сказал Йенс, — уговор есть уговор».

Вытащила красавица что-то из кармана и смазала сви­рель. «Если любишь меня, принесёшь с собой эту сви­рель, когда свидимся в следующий раз».

«В этом можешь не сомневаться», — обещал он.

Не успела девушка уйти, как Йенс побежал по округе с хутора на хутор. Хвастался да хвалился без зазрения совести. Мол, берёт за себя девушку, да не какую попа­ло, а самую настоящую богачку. У неё и хутор, и земли, и большие леса, а уж коров без счёта. В их долине ни одна ей в подмётки не годится. Да и плевал он теперь на всех!

Такой Йенс стал важный, ходит руки в карманы, толь­ко о свадьбе и думает каждый божий день. Уж об этой свадьбе заговорят! Перед свадебным поездом — шесть музыкантов, два с барабанами, четыре — со скрипка­ми. Четыре здоровяка в модных шляпах всю дорогу па­лят из пистолетов, а шестеро прислужников подают пива и браги без меры. Потом он и невеста садятся на холёных коней, а на головах у них подвенечные короны сверкают. Народу за ними видимо-невидимо: все собрались поди­виться, вся округа, и стар и млад...

Вот так Йенс сдержал своё обещание. Настал завет­ный день, год истёк. Взял он свирель и пошёл на то же место, где встретил красавицу. Сел и ну дуть.

А свирель-то пересохла. Тьфу, что за напасть! Толь­ко шипит да хрипит. Ни одной ноты не взять, даже жал­кое «фью-фью» не выходит. Одно старушечье сипение: «Йенс-хвастун! Йенс-дурак! Йенс-пустобрёх! Йенс — те­лячий потрох!»

«Бу!» — раздалось у самого его уха. Девушка тут как тут. Глаза сияют, провела руками по темечку, золотую копну волос надвое разделила, на грудь себе положи­ла, — так и сверкают волосы на солнце.