Волшебные сказки Норвегии

Рыбакам, вышедшим в море, оставалось лишь бороться за свою жизнь, ведь шторм напал на них так внезапно, будто кто-то невидимый развязал тугие тесёмки и выпустил его из мешка.

Лодки переворачивались одна за другой. Некоторым несчастным удавалось взобраться на киль, но их тут же накрывало и уносило волной. Кто-то видел смерть своего брата, кто-то — отца, но о том, чтобы помочь им, нечего было и думать.

А вдалеке разрезал пенящиеся волны красивый, искусно построенный бот. Это Кристиан Вестервал вышел в море в третий раз, чтобы показать своё бесстрашие. Он стоял у руля, бледный, с упрямым выражением лица.

О том, что было дальше, рассказывал Йенс Глеа, который всё время был рядом с Вестервалом. Юхан Перса, сидевший на носу лодки, вдруг закричал: «Господи Иисусе, бот Улы и Ларса перевернулся!»

«Постарайтесь их ухватить! Идём прямо на них!» — крикнул Вестервал, белый как мел.

Волна подняла бот Вестервала над перевёрнутым су-дёнышком. Какой тут скрежет раздался! А с обеих сторон тянулись к ним руки утопающих… Ларса удалось вы-тащить, но Ула был слишком тяжёл. Он уцепился за борт и жутко вопил. Бот же несло с такой скоростью, что пена летела хлопьями, а вокруг вздымались белые валы.

«Возьми руль, Йенс!» — крикнул Вестервал, свесился за борт, схватил Улу и потащил его. Силы-то у Вестервала было не занимать! Ула вцепился в него мёртвой хваткой обречённого.

 В то же мгновение из воды поднялась громадная ручища и отбросила Улу в сторону. Потом показалась ещё одна — схватила Вестервала и утащила за собой в пучину. Старый Йенс у руля с ужасом наблюдал за дикой схваткой в бушующем море. Вдруг один из троих превратился в высоченного парня в рыбацкой одежде и схватил Вестерваля за горло… На этом всё и кончилось. Все трое ушли на дно, а бот как стрела понёсся дальше.

Тогда-то все и поняли, что Вестервала утащил не кто иной, как драуг.

«Добрый был человек Вестервал. А уж Господь держит небесные врата открытыми и для худших грешников, чем он», — говаривал старый Йенс.

 Водяной

Коварен водяной, всё норовит человека под воду утащить. Потому после захода солнца будь настороже.

Иной раз прячется он в нежной белой кувшинке. Рука так и тянется сорвать прекрасный цветок… Но стоит лишь его коснуться — в миг провалишься в глубокий омут, и водяной cхватит тебя мокрыми, скользкими лапами.

А то присядешь как-нибудь вечером один на берегу лесного озера… И поплывут воспоминания, одно за другим, — такие живые, тёплые, будто солнечные блики меж листьев кувшинок. Но берегись! Это водяной играет на струнах человеческой души. Волшебное озеро навевает воспоминания, а в глубине затаился водяной. Он знает, как легко поймать человека в сеть чудесных мерцающих отражений.

Водяной может превратиться во что угодно. Вот лежит он на берегу, обернувшись драгоценной сверкающей брошью; дотронешься — и ты в его власти. Ох уж хитёр, даже забытой в траве удочкой с леской и крючками прикинуться ему ничего не стоит.

Есть у водяного ещё одна уловка: обратиться в старую, наполовину вытянутую на берег лодку. Но он так часто к ней прибегал, что теперь уж мало кто на неё покупается. Однако случается и такое. Идёт мимо какой-нибудь простак, видит лодку и думает: «Что ещё за ветхое корыто! А воды-то в нём сколько… Ой, да тут и старое ведро осталось!» И давай вычерпывать водяного. Ну, а после садится в лодку — и вперёд!

Поначалу всё идёт хорошо: водяной любит поиграть со своей жертвой как кошка с мышкой. Как чудесно скользить среди кувшинок по неподвижной, будто зеркало, озёрной глади! Её и веслом-то грех замутить… Вон, вдалеке островок, поросший берёзками, виднеется — славно было бы к нему пристать!

Глядь — на середине озера старая лодка даёт течь. А потом и вовсе трескается пополам и тонет. Тогда водяной обвивается вокруг своей жертвы и тянет её на дно.

Бывает и так: водяной обращается в серую лошадь, ходит, пощипывая травку, по берегу и ждёт, чтобы кто-нибудь взобрался на него верхом, — тут он и прыгнет в воду вместе с седоком.

Как-то раз увидал такую серую лошадь один крестьянин. Её откормленные бока так и лоснились, потому мужик решил, что из неё выйдет отличная рабочая лошадка. Правда, сперва он долго макушку чесал — откуда бы этакой лошади здесь взяться? — но так ничего и не придумал, бросился домой за уздечкой. Спрятал узду хорошенько за пазуху — и назад. А лошадь бродит, как и прежде, склонив голову к траве.

«Ну, жеребчик! Поди сюда, милый, поди!» — стал приговаривать мужик.

«Жеребчик» и пошёл. А сам только и думает, как бы усадить мужичонку к себе на спину.

 И вдруг мужик — хвать его за обе ноздри! Тут уж пошла другая пляска. Как ни прыгал, как ни брыкался водяной, уздечка сидела прочно. Хлопнул мужик коня ласково по лоснящемуся боку: «Ну, теперь со мной пойдёшь, радость моя!»

Отныне водяной был в его власти. Но жеребец так и не присмирел, ведь его заперли в душной, вонючей конюшне, его, привыкшего плескаться в прохладных лесных озёрах меж водяных лилий. А когда его выводили из стойла, было и того хуже: крестьянин вздумал пахать на новом жеребце свой надел. Делать нечего, водяной тянул плуг — только земля во все стороны летела: силищи-то в нём — как у двадцати лошадей.

«Жеребец просто на вес золота! Работает как чёрт и не ест ничего», — радовался мужик.

Но иногда пугал его пронзительный взгляд колдовских лошадиных глаз, зелёных, как глубокий омут. А после захода солнца серый конь впадал в такое неистовство, что никому в конюшне покоя не было. Он громко ржал, лягался и рыл землю копытом — аж пыль столбом стояла.

Мужик поначалу лишь посмеивался над этим, но день ото дня на душе у него становилось всё тяжелее. Вскоре он и вовсе сон потерял. Непонятная тревога обручем сдавливала грудь, а по телу пробегала дрожь. Ему всё время мерещились глубокие, тёмные воды да отражённые в них лучи солнца, и чудилось, что сам он медленно погружается в бездонную пучину.

В конце концов позвал мужик своего работника и сказал: «Ула, снимешь уздечку с серого жеребца, дам тебе десять далеров [9]!»

«Отчего ж не снять! Тут работы-то всего на двенадцать шиллингов», — ответил Ула.

Стоило парню снять уздечку, как конь кинулся напролом сквозь стену конюшни, так что брёвна, как пушинки, разлетелись.

А старая Ингер Баккен, что жила у озера, рассказывала потом, как серый жеребец одним махом перескочил через её огород. «Из ноздрей его валил дым, хвост стоял трубой, — добавляла она. — А как он летел! Богом клянусь, кинулся прямиком в воду — брызги стеной поднялись!»