Баба-Мора

Вернувшись домой, Баба-Мора совсем расклеилась. Она задыхалась от кашля, нос заложило, горло распухло. В поясницу ударил прострел, в животе начались колики. Голова кружилась, ноги подкашивались, ее била жестокая лихорадка.

— Бедная Морушка! Здорово ты простыла в эту бурю! — обрадовалась Баба-Мора.

Она принялась стелить себе постель, болеть она собиралась долго и всласть и потому достала чистые простыни и новое пуховое одеяло. Рядом с кроватью она положила целый ворох носовых платков и кучу градусников. Когда у Бабы-Моры бывала высокая температура, она то и дело ставила себе градусник, и каждый раз новый. В этом-то и заключалась особая прелесть болезни. Градусники с самой высокой температурой она потом убирала в специальный ящик стола и время от времени по вечерам, когда пила чай, любовалась ими.

Сегодня она решила лекарств еще не принимать. У нее имелись очень сильные средства, и если принять их, так к утру от болезни и следа не останется. Приготовила отвар шиповника с медом, но и его пить не стала, чтобы не мешать нормальному течению болезни. Она поставила отвар на столик у кровати — теперь все было как полагается. Нужно сказать, Баба-Мора обожала болеть.

Она легла в постель и сунула под мышку градусник. Температура была за сорок, так что ртутному столбику уже некуда было ползти. Бабу-Мору кидало то в жар, то в холод.

— Бедна Морушка, до чего ж у тебя высокая температура, — произнесла она с радостным огорчением.

Бабе-Море было очень хорошо. Ее сотрясали приступы сильнейшего кашля.

— Бедная Морушка, — хрипела она, задыхаясь, — даты кашляешь, как лошадь!

Кашлять было очень приятно, но в конце концов это надоело Бабе-Море. И хоть ей и было жалко расставаться с таким исключительным кашлем, она не выдержала и приготовила настой из трав. Она решила испробовать одну давно задуманную смесь, которой до сих пор еще не пользовалась. Баба-Мора взяла листьев болотной мяты, шалфея, корень лапчатки, медуницы, зверобоя и полыни и чуть-чуть нераскрывшихся почек тимьяна. Из всего этого она сварила крепкий-прекрепкий и такой горький напиток, что слезы брызнули из глаз, а кашель как рукой сняло. От медуницы она пропотела, а от этого падает температура. Зверобой снял колики в животе, шалфей вылечил горло, а тимьян, как ни мало его было, прогнал прострел.

Баба-Мора скинула одеяло и распахнула настежь окно, чтобы удержать температуру. Правда, оставался еще сильный насморк. Сквозняк пришелся насморку очень кстати — из носу потекло, как из березы сок по весне, запас носовых платков уменьшался на глазах. Кашель совсем перестал ее донимать, но чихала она на славу.

— Ах ты, бедная Морушка, — с радостным возбуждением сказала Баба-Мора, — этот насморк тебя доконает.

Она чихала и сморкалась изо всех сил. Одно было плохо: от постоянного сморкания заболел, распух и до крови покраснел нос. К тому же Баба-Мора вдруг вспомнила, что все эти грязные носовые платки ей же придется потом стирать. Она тяжело вздохнула, вылезла из постели и втянула в нос целую пригоршню растертой в порошок руты. Разумеется, насморк тотчас прошел. И хоть смейся, хоть плачь, но от руты перестала болеть и поясница.

К счастью, оставался жар. Замечательно высокая температура с сильными приступами лихорадки и ноющей болью в суставах. Баба-Мора решила, что позволит себе хоть побредить как следует.

— Бедная Морушка, — сказала она. — Неужто твои дела так плохи? Ты бредишь?

Увы, и с бредом ничего не получилось. Мысли были на редкость ясные. Баба-Мора снова вылезла из постели и хлебнула порядочную порцию настойки спорыньи, чтобы в голове помутилось. Но то ли она в горячке перепутала настойки, то ли спорынья подействовала наоборот, только температура начала теперь быстро падать и боли в суставах прошли.

— Ну, Мора, — сказала она недовольно, — похоже, ты идешь на поправку.

С досады Баба-Мора выпила остывший отвар шиповника и крепко заснула.

Наутро Баба-Мора была совершенно здорова. Она вздохнула и сказала:

— Бедная Морушка, поболеть как следует и то не можешь.

Прошло некоторое время.

Как-то после обеда Баба-Мора сидела в муравейнике и лечила муравьиными укусами свой ревматизм. Вдруг она увидела в просвете между соснами резиновую лодку, приближавшуюся к острову. Баба-Мора выбралась из муравейника, вытряхнула из одежды и волос муравьев и помчалась к берегу встречать гостя.

В лодке был тот самый моряк, которого Баба-Мора вытащила из воды.

— Что случилось? — закричала Баба-Мора уже издалека. — Неужели кости, что я тебе срастила, снова расшатались? Ты что так скоро вернулся?

— Нет! — откликнулся моряк, подгребая к берегу. — Никто еще лучше тебя не лечил мне переломы. Я совсем по другому делу.

— Ну? — спросила Баба-Мора.

— Я к тебе с просьбой: помоги моему бывшему капитану, — начал моряк. — Беда с ним приключилась. Катался на коньках, упал и так подвернул ногу, что пятка у него теперь спереди, а носок сзади. Бедняга совсем не может ходить. Ступит вперед, а другая нога шаг назад делает, так что Трумм не может с места сдвинуться. Из-за этого несчастья ему даже пришлось купить машину. Ни один врач не берется помочь ему, уж больно необычный случай. Вот мы с ним и подумали: раз ты меня так здорово вылечила, не сможешь ли помочь и ему?

— Гм, — скромно ответила Баба-Мора. — Прежде чем дать ответ, хотелось бы взглянуть на эту ногу.

— Так это же проще простого, — обрадовался моряк. — Прыгай в лодку — и в путь!

— Ладно, — сказала Баба-Мора. — Прихвачу только лекарства для ног.

Моряк остался ждать на берегу, а Баба-Мора поспешила домой за лекарствами. Когда она вернулась, моряк остолбенел от удивления: лекарств оказалась целая копна, так что самой Бабы-Моры и видно не было.

— Если взять все это с собой, — сказал моряк, — мы же в лодке не поместимся.

— Конечно, берем все это! — заявила Баба-Мора. — Откуда мне знать, какое лекарство может понадобиться?

Всю копну лекарственных трав она уложила в лодку, а сама уселась сверху. Лодка по самые борта погрузилась в воду. Моряк попытался было тоже сесть, но их стало заливать.

— Ты что, не видишь, что в лодке больше нет места? — рассердилась Баба-Мора. — Ведь мои травы намокнут и сопреют!

Ничего не поделаешь, обратный путь моряку пришлось проделать вплавь.

«По крайней мере, Трумм поправится», — печально думал он, рассекая сильными гребками холодную воду.

Так они добрались до большого портового города.

В гавани их встречал на своей машине Трумм. Из-за больной ноги он передвигался с большим трудом, да и то лишь вприпрыжку. Подпрыгивал он так смешно, что привлекал к себе всеобщее внимание. Люди думали, что это цирковой артист. И сейчас, пока он стоял и ждал у причала, его окружила целая толпа зевак, собравшихся поглядеть на забавные прыжки.

Бабу-Мору и моряка народ встретил тоже с большим интересом. Все решили, что и они участники представления.

— Вот это да! — сказала Баба-Мора, увидев толпу. — Такой торжественной встречи я никак не ожидала.

Она помахала рукой. Люди засмеялись и захлопали.

Баба-Мора выбралась со своими травами на причал, и Трумм вприпрыжку проводил ее к машине. За ними плелся насквозь промокший и продрогший моряк. Трумм велел ему устроиться в багажнике — иначе его мокрая одежда испортила бы сиденья новой машины.

Копну трав они привязали к крыше автомобиля.

Все свои лучшие годы Трумм провел, плавая по морям и океанам. Он пережил целых семнадцать кораблекрушений, но всякий раз благополучно спасался в самый последний момент. При этом он нерушимо следовал суровому морскому закону, по которому капитан не имеет права покинуть тонущий корабль, а должен вместе с ним идти на дно. Но, очутившись на дне, капитан освобождается от своих обязанностей и может с чистой совестью оставить судно и всплыть на поверхность. Поскольку Трумм был исключительно хорошим пловцом, он выплывал из любого положения.