Месть Бруно

И тут я испытал радостное волнение, ибо заметил, что дырочки размещались таким образом, что из них складывались буквы: на трёх листиках были буквы «Б», «Р» и «У», а, немного поискав, я нашел ещё два, с «Н» и «О».

К этому моменту «феерическое» ощущение снова вернулось, и я вдруг заметил, что сверчки перестали трещать; поэтому у меня появилась уверенность, что «Бруно» — это эльф и что он находится где-то совсем близко.

Так оно и оказалось — причём так близко, что я чуть не наступил на него, сам того не заметив, что было бы ужасно, если представить, что на эльфов вообще можно наступить, — я лично думаю, что они что-то вроде блуждающих огоньков и наступить на них просто невозможно.

Представьте себе любого знакомого вам хорошенького мальчугана, довольно упитанного, с розовыми щеками, большими тёмными глазами и копной каштановых волос, а потом представьте, что он настолько мал, что без труда поместится в кофейную чашку, и у вас получится весьма недурное представление о том, как выглядело это создание.

— Как тебя зовут, малыш? — спросил я как можно тише и спокойнее. И, кстати, это ещё одна любопытная вещь, которую я никак не могу до конца понять, — почему мы всегда начинаем разговор с маленькими детьми с вопроса о том, как их зовут; не потому ли, что нам кажется, что они недостаточно большие, и имя поможет сделать их чуть постарше? Вот ведь вам же не придёт в голову спрашивать у настоящего, взрослого, большого человека, как его зовут, верно? Впрочем, как бы там ни было, я посчитал необходимым узнать его имя; а так как он не ответил на мой вопрос, я задал его снова, чуть погромче: — Как тебя зовут, маленький человечек?

— А тебя? — спросил он, не поднимая головы.

— Меня — Льюис Кэрролл, — сказал я вполне вежливо, потому что он был слишком мал, чтобы сердиться на него за то, что он ответил мне так невоспитанно.

— Какой-нибудь гегцог? — спросил он, бросив на меня мимолетный взгляд и снова вернувшись к своему занятию.

— Совсем не герцог, — сказал я, испытывая некоторую неловкость из-за того, что мне пришлось в этом признаться.

— Ты такой большой, что тебя хватило бы на целых двух гегцогов, — заявило маленькое создание. — Я полагаю, в таком случае, ты какой-нибудь сэг?

— Нет, — ответил я, чувствуя себя всё более и более неловко. — У меня нет никакого титула.

Похоже, эльф решил, что в таком случае я не стою того, чтобы со мной разговаривать, поскольку молча продолжал копать и рвать цветы на части сразу же, как только ему удавалось выкопать их из земли.

Через несколько минут я сделал ещё одну попытку.

— Пожалуйста, скажи мне, как тебя зовут.

— Бгуно, — ответил малыш с большой готовностью. — А почему ты ганьше не сказал «пожалуйста»?

«Это что-то вроде того, как нас учили в яслях», — подумал я, мысленно возвращаясь на долгие годы назад (примерно лет на сто пятьдесят), в то время, когда я и сам был маленьким мальчиком. И тут мне в голову пришла одна мысль, и я спросил его:

— А ты случайно не один из тех эльфов, которые учат детей, как им следует себя вести?

— Ну, нам пгиходится иногда это делать, — подтвердил Бруно, — и всё это ужасная могока. — Сказав это, он со злостью разорвал пополам анютин глазок и растоптал обрывки лепестков.

— А что это ты там делаешь, Бруно? — спросил я.

— Погчу Сильвии сад, — это всё, что сначала ответил Бруно. Но, продолжая рвать цветы на мелкие клочки, он бормотал себе под нос: — Пготивная злюка — не газгешила мне сегодня утгом пойти гулять, хотя мне так этого хотелось. Сказала, что я сначала должен закончить угоки, надо же, угоки! Ничего, я ей еще устгою!

— Ой, Бруно, не нужно тебе этого делать! — вскричал я. — Разве ты не знаешь, что это месть? А месть — это нехорошая, жестокая, опасная штука!

— Сместь? — переспросил Бруно. — Какое смешное слово! Навегное, можно назвать сместь жестокой и опасной, потому что если пегестагаться и чего-нибудь такого намешать, то потом будет совсем плохо.

— Нет, не сместь, — пояснил я, — месть. — Я произнёс это слово очень медленно и отчётливо, подумав, что Бруно очень хорошо объяснил предыдущее слово.

— А! — протянул Бруно, широко распахнув глаза, но не сделал попытки повторить слово.

— Ну, давай же! Попробуй, повтори, Бруно! — подбодрил его я. — Месть, месть.

Но Бруно только тряхнул маленькой головой и сказал, что не может; что его рот не приспособлен для подобных слов. И чем больше я смеялся, тем мрачнее он становился.

— Ладно, забудем, малыш! — сказал я. — Может, помочь тебе?

— Да, пожалуйста, — молвил Бруно, вполне успокоившись. — Вот только, если бы мне пгидумать что-нибудь такое, что досадило бы ей еще сильнее. Ты даже не знаешь, как тгудно её гассегдить!

— А вот ты послушай меня, Бруно, и я научу тебя замечательной мести!

— Чему-то, что здогово ей досадит? — спросил Бруно, сверкая глазами.

— Чему-то, что здорово ей досадит. Во-первых, мы вырвем все сорняки в её саду. Видишь, их здесь очень много, — из-за них цветов почти и не видно.

— Но это ведь ей не досадит, — озадаченно заметил Бруно.

— После этого, — продолжил я, не обращая внимания на его замечание, — мы польём вон ту самую высокую клумбу — вон там. Видишь, она начинает засыхать и покрываться пылью.

Бруно посмотрел на меня с любопытством, но на этот раз ничего не сказал.

— Потом, после этого, — продолжал я, — нужно немного подмести дорожки; и, я думаю, ты можешь срезать ту высокую крапиву, — она растёт так близко к саду, что просто мешает...

— О чём ты говогишь? — с нетерпением прервал меня Бруно. — Это ей нисколечко не досадит!

— Разве? — невинно спросил я. — Тогда, предположим, что после этого мы разложим эти цветные камешки, — просто, чтобы отметить границу между различными видами цветов. Это будет создавать очень милое впечатление.

Бруно повернулся и снова на меня уставился. Наконец в его глазах появилась странная искорка, и он произнёс уже с совсем другой интонацией:

— Хогошо, давай газложим их гядами — все кгасные вместе и все голубые вместе.

— Это будет просто замечательно, — одобрил я. — И ещё: какие цветы Сильвия больше всего хотела бы иметь в своем саду?

На это Бруно не смог ответить сразу, ему пришлось сунуть большой палец в рот и немного подумать.

— Фиалки, — сказал он наконец.

— У озера растёт целая россыпь фиалок...

— Ой, давай пегенесём их сюда! — воскликнул Бруно, подпрыгнув в воздух. — Вот! Хватай меня за гуку, я тебе помогу. Тут по догоге довольно густая тгава.

Я не смог удержаться от смеха: он совершенно забыл, с каким большим существом разговаривает.

— Нет, Бруно, ещё рано, — сказал я. — Сперва нам нужно подумать, с чего лучше начать. Ты же понимаешь, нам предстоит непростая задача.

— Да, давай подумаем, — согласился Бруно, снова засовывая в рот палец и усаживаясь на дохлую мышь.

— Для чего ты держишь эту мышь? — спросил я. — Тебе нужно или похоронить её, или выбросить в озеро.

— Да ты что, я же ею мегяю! — вскричал Бруно. — Как можно устгаивать сад без мыши? Мы делаем каждую клумбу по тги с половиной мыши в длину и две в шигину.

Я остановил его, когда он ухватился за мышиный хвост и потащил её, чтобы показать мне, как ею пользоваться, потому что у меня было опасение, что «феерическое» ощущение исчезнет раньше, чем мы закончим приводить в порядок сад, и тогда я больше не увижу ни его, ни Сильвию.

— Я думаю, лучше всего будет, если ты прополешь клумбы, а я в это время отберу камешки, которыми мы потом разметим дорожки.

— Точно! — воскликнул Бруно. — А пока мы будем габотать, я гасскажу тебе о гусеницах.

— Ну что ж, давай послушаем о гусеницах, — согласился я, собрал камешки в одну кучку и начал их раскладывать.

И Бруно продолжил тихой скороговоркой, так, словно говорил сам с собой:

— Вчега я видел двух гусениц, когда сидел возле гучья, как газ там, где ты входил в лес. Они были совсем зелёные и с желтыми глазами, и они меня не видели. И одна из них собигалась тащить кгылышко мотылька — знаешь, такое оггомное когичневое кгыло, совсем сухое, с пёгышками. Так что, думаю, вгяд ли она собигалась его съесть, — может, хотела сделать себе на зиму накидку?