Тысяча и одна минута. Том 4

Был там правда один товар такой, над которым продавцы, как собачонки сердечные, кричат, рвутся, лезут из шкуры вон… «купите почтенной, купите! право довольны останетесь, большое удовольствие получите… а продам дешево, ей Богу за свою цену уступлю; ради почину в убыток отдам!..» Товар этот был книжки печатные, да видно мало надобился: немного находилось охотников их и в руки брать; и как ни кричали бедные торгаши, все у них не было такого сборища, как там, где торговали разными белендрясами… Уж начто наш Мирон, и тот, глядя на их неудачу, подумал себе на уме: чай-де эти продавцы, хваля вслух свой товар, как честят про себя и его и тех; кто его выдумывает! А и он тоже, глядя на других и не подошел к ним, а отправился туда, где народу больше толклось.

Подшел, видит, какие-то все железки лежат, а те, кто около стоит, берут в руки разные из них и осматривают… и Мирон к одной железке руку протянул… как зыкнет на него продавец: «тебе чего борода?.. что лапами-то хватаешься? али хочешь стащить что нибудь? Говори языком чего надобно… ну? чего тебе?»

– Да вот это, сказал оробевши Мирон, не зная что спросить поскорей, и показал на съемцы, которые в боярском доме видывал, и слыхал для чего идут они.

«Это, ай это?» спрашивал продавец, показывая на съемцы и на старую вилку, которая подле валялася.

– Да и это, сказал Мирон обрадовавшись, что увидал еще штуку знакомую.

«Давай рубль серебром» сказал продавец.

– Я думал, возьмешь три гривенника, примолвил тихонько Мирон, а на уме он держал, что такое старье и гривны не стоит, да нельзя же было ее посулить после рубля серебром; и так, думает себе, торговец непременно спятится.

«Ну вынимай деньги чтоль» – сказал продавец, и стал съемцы с вилкой в бумагу завертывать.

Что делать, дорога покупка пришлась, а нельзя спятитьсл… Вынул кошель Мирон, взял съемцы да вилку и отдал продавцу три гривенника.

Пустился поскорей к лошади…. ан она уже в пути-дороге давно: молодец-проходец тотчас спелеплял ее, как только Мирон ушел из виду. Хоть взвыть Мирону пришлось… кинется он туда и сюда, смотрит во все стороны: нет кляченки, точно и не было. Боится сказать-закричать, что лошадь увели; совался-совался, умаялся, махнул рукой и вымолвил: лихая вас возьми, коли так, и с лошадью, у меня дома еще дне есть, а вы хоть пропадайте здесь, теперь меня в город и калачем не заманите!

Жалко Мирона, а и то сказать: сам виноват, не умничай; на зеркало неча пенять, коли рожа крива.

Выплелся Мирон из города, пошел опустивши голову, с досадою, и назад не глядит; уже после, спустя несколько времени, когда вспомнил, как он будет в деревне дивить всех городскими рассказами, развеселился Мирон и опять приподнял голову; особенно ему большая радость своими покупками домашним задачу задать…

Идет Мирон с этими мыслями, и видит что-то на земли светится поднял: то был железный кочедык, чем лапти плетут, только старый-истертый, и светился точно вылощеный. Мирон в палатах боярских видал то, чего ему, мужичку, видеть пользы не было, а не видывал того, что в деревенском быту требуется… поднял кочедык Мирон, оглядел его кругом и рассмеялся-таки: ну, говорит, надула меня Москва, надул же и я ее: нашел ковыряльце чуть ли не серебряное!

Взял его бережно, завернул в бумажку, где съемцы с вилкой были завернуты и уложил за пазуху.

Пришел Мирон домой. А как он припожаловал поздо вечером, то и не заметили, что он прикатил на своем на двоем.

«Ну, что?» спрашивают домашние «видел город?.. что, каков показался тебе?»

– Каков?.. может вам в диковинку, а по мне так и говорит про него нечего.

«Да как же, говорят, город ведь вишь помещенье великое…»

– Экое диво, я и больше видал.

«А гдеж ты видал?»

– Вот, где видал!.. Да на картинах у барина такие ли города видывал?.. И с разными озерами, и со всякою животиною… а то ваш город эка невидаль!

«Однако же все подивился небойсь?..»

– Да чему дивиться там?.. Мне у барина показывали раз на стене такую штуку: бумага огромный лист, и на нем точно куры бродили – разные черточки… ан вишь на этом листе весь свет как на ладони стоит!.. Так уж после этого всякий город, какой он хочешь будь, дело не важное…

Домашние не стали перечить, знали что Мирона не переговоришь, если уже он уверяет в чем. Только вышел кто-то из избы, а после вернулся и спрашивает: «Мирон, гдеж лошадь-то? ее полно не украли ли?..»

– Конечно украли; да чтож за беда?

«Как, где украли?»

– В городе.

«Да как же украли, с ума чтоль ты сошел; ведь лошадь-то одна рублей тридцать стоила..»

– А хоть бы и сто, чтож делать, там на это не глядят, брат, там народ такой продувной, пожалуй шапку с тебя… да что шапку, голову сорвут, но спохватишься. Я однакож помучил воров не мало, чай у них рубаха вспотела у каждого, за мной ухаживавши.

«Как же это сталося, что лошадь-то украли у тебя?»

– Да так: стою я подле лошади, да поглядываю туда и сюда; вот пришел один мошенник… ходил-ходил около меня, так и сяк заговаривал, и мужичком называл… я думаю себе: нет, любезный, ты это воду мутишь, чтобы я дна не видал, подальше проваливай, не на дурака напал!.. Другой пришел то же с разговорами, точить мне балясы…. я и этого с тем же отпустил; насилу-насилу уж третий украл!..

Поругали домашние Мирона за его некошные хитрости, потужили о коне, да так и оставили: Мирон ладит, что не он виноват, вольно же на свете родиться мошенникам. Ну да, говорит, я не в большом накладе остался-таки.

Вынул Мирон находку и покупку свою, развернул, и прежде кочадык показывает…

– Это что?

«Кочадык» отвечают ему.

Мирон посмотрел еще немного – и впрямь кочедык; а он думал, что это и Бог весть что; думал, если его на тот базар отнесет, где съемцы купил, то ему за него бояра пригоршни денег дадут…. повертел – повертел Мирон его еще в руках и вымолвил: ну, качадык, это я знаю, что кочедык; я только вас хотел испытать, вы догадаетесь ли… Потом вынул вилку… А это что?

Видно и впрямь просты были домашние и вилки не видывали, посмотрели-посмотрели… «не знаем, говорят, «видно какое нибудь шило особенное…»

– Вот то-то, что не шило, сказал Мирон усмехался, а это вилкой зовут.

«Вилкой, а на что оно?..»

– На то, что вы глупы, не знаете!.. Вот на что: взял Мирон в руки вареную картофелину, насадил на вилку и в рот понес… Видите?.. Потом вынул съемцы: а это что?

Опять принялись домашние рассматривать…. «видно, говорят, на то, чтоб уголья брать…»

Мирон тешился-тешился над ними…. Эх, говорит, головы!.. это вот для чего… Дайте-ко огню; вот я для того добыл огарок, чтобы показать вам, на что эта железка устроена… смотрите сюда!..

Как разгорелся сальный огарок, Мирон снял с него светильню пальцами, вложил в съемцы и придавил рукой… это вот на что!.. ну, что теперь скажете? а?

«Да что сказать» молвил один смышленый парень: «если картофель можно руками есть, то, по-моему, его на железку насаживать не для чего, а кто не имеет свечей, а лучиной освещает избу, тому не надо таких снарядов иметь, какие при свечах требуются.»

Однако на Мирона эти слова не подействовали; до старости дожил, все умничал, хотя в город больше не ходил, однако как в городе жить, всегда людей учил.

XIII. Разная небывальщина

Жил-живал, топор на ногу надевал, топорищем подпоясывался, мешком подпирался, шел не спотыкался… Езжал на конях, по снегу в колымаге, по земле в санях; лавливал волков меж сизых облаков, шукивал журавлей по лесу… Видал зверин таких поганых, что гадко взглянуть: примерно, пасть волчья, а хвост как у лисы юлит: видал и таких, что и ноги имеют, и голова торчит посверх туловища, а не ходят как надо, чередом, все ужем вьются, или жабой ползают!.. Слыхивал, как лица учат курицу цыплят выводить, как волки сбираются дружно с овцами жить…

Я, признаться, я волкам веры не имел, а в частую их лавливал и шкурки снимал, да на базаре и морочил господ, продавал волчьи шкуры за соболиные; один такой барин, вот этот, что на запятках торчит позадь кузова, купил у меня их чуть не с полдюжины, да еще похваливал…