Тысяча и одна минута. Том 4

«Ну полно притворяться, честный Еврей» прибавил цыган, который еще прежде нащупал куренка в жидовской суме «полно морочить, там что-то у тебя еще, кроме хлеба, лежит… я давно чую, что жареным попахивает, да только молчу: авось-де Иоська хитрый угостить не откажется…»

Делать нечего, полез Иоська в суму, запустил руку и разинул рот, как будто дивуючись: и то, что-то есть! смотри пожалуста, я как взял котомку в дорогу, так ее и не оглядывал… и вынул жид цыпленка жареного.

Цыган взглянул и видит, что птица небольно велика «эх, говорит он Иоське хитрому, ведь это, честный Еврей, по настоящему и одному мало съесть!»

– И вестимо мало, вскрикнул Еврей, не из чего и хлопотать за ним, вишь, какая дрянь…. харр-тьпфу… брошу ж я его в котомку опять, пусть он себе хоть пропадет там, не стоит и биться из этого, Урывай сердце мое!

«Э, нет, на чтож в сумку опять, это опасливо: оно, конечно… диких зверей тут почти не водится, ну а если на ту беду откуда нибудь теперь голодный волк сорвался… ведь он сейчас почует жареное… прибежит сюда вовремя нашего сна, да вместе с куренком пожалуй еще и тебя скомкает, почетши за барана сушеного; нет, честный Еврей, уж делать нечего, надо съесть; а если его мало двоим, то вот как мы сделаем: давай жеребей метать на счастливого, кому цыпленок достанется, тот пусть и съест один.»

– Пожалуй, Урывай, душа моя, пожалуй, я не прочь от этого, да как же, чем же, как мы будем метать жеребий?

«Да вот хоть на этой палке, аль на узел давай!» Ухватил цыган в обе руки полы у кафтана своего, свернул узелок на одной и говорит Иоське: «ну, тащи теперь!» Потянул Иоська и вытянул конец с узелком. «Ну вот,» говорит цыган а вот, чтож станешь делать, такая участь твоя: ты узелок выбрал, а я куренка возьму. Ну давай, делать нечего, хоть тебя б огорчить не хотелося, да знать судьба такая на этот раз!» И полез цыган за цыпленком в сумку жидовскую.

– Нет, Урывай, жизнь моя, закричал Иоська, ухватившися за жареное, по нашему он мой, коли мне узелок пришлося достать, я не раз метал жеребий и всегда уж порядок такой…

«Видишь ведь ты какой завистливый; и узелок тебе и цыпленок тебе!.. нет, брат, это разве у вас только так, а по нашему что нибудь одно выбирай.»

– Ну им ладно, Урывай жизнь моя, если ты не хочешь так, то давай иначе гадать, кому достанется.

«Пожалуй, я не в тебя, я уступчив, брат; ну давай, как же, на палке, что ль?»

– Нет, сказал Еврей, придумывая, давай не много соснем на скорую руку и кто лучше сон увидит, то тому и есть жареное.

«Пожалуй, пожалуй, молвил цыган, давай!.. Кладиж твою котомку в головы, что бы мне и тебе на нее прилечь, что бы обоим увидеть хороший сон.»

Положили котомку в головы, улеглися на ней и давай хитрый жид придумывать, какой лучше сон рассказать. Цыган Урывай ничего больше не придумывал, а запустил руку в котомку поверьх головы, вытащил ловко цыпленка жареного, съел его и с косточками, да потом уже и уснул, чтобы сон увидать.

Долго жид думал, ворочался, и перекусить то хочется, да и сон-то поди выдумай!.. наконец таки-выдумал; толкает цыгана хитрый жид… Урывай, Урывай сердце мое! вставай скорей, я расскажу сон, вставай скорей!

«Завтра расскажешь.» отвечал цыган.

– Какой завтра, мне теперь есть… то бишь-разсказать хочется.

«Ну так говори пожалуй, я слушаю.»

– Вот видишь ли… такой сон мне привидился, что никогда никому и наяву не видать. Только заснул я, и вижу будто в нашем кагале стою, и что нам наш Раввин читает слушаю, а потом будто мы, Евреи, начали все кричать молитвы… и закричал я громче всех… и вдруг растворилось небо и явился наш старый Раввин, что умер с год тому назад, явился, подошел ко мне и говорит…» Ну, честный Иоська!.. ты хорошо на свете жил, по субботам в руки ничего не брал, вина не пил и нечистого мяса (трефного) не ел, хорошо закон исполнял, – пойдем же, я тебя отнесу к отцу Соломону и к прочим, пойдем!.. «Взял меня старый Раввин легонько за песики, поднял и понес на небо… Все Евреи в кагале инда рты поразинули от изумления, потом попадали ничком и начали меня восхвалять!.. Вот Урывай, сердце мое, пот какой я видел дивный сон!. Ну а ты, что видел? говори скорей!

«Да что мне видеть?.. я, признаться, ничего не видал про себя… а вот, как тебя твой Раввин схватил за песики да понес на небо, то я только глядел в след тебе, да и подумал с глупу, что это в правду так, что ты больше не воротишься… я с тоски по тебе взял цыпленка жареного, да и съел его…»

– Как, это ты во сне-то видел, что цыпленка съел?

«Ну нет, во сне-то только ты мне грезился, а цыпленка то я наяву обгладал; вот и косточки, на, понюхай-себе!»

Хвать Иоська в сумку, ан цыпленка-то и след простыл, и напустился на цыгана и ну его усовещивать.

– Это тебе не грех, не совестно обмануть меня Еврея честного?.. а? Урывай, сердце мое, не чаял я от тебя такого дела обидного… а? ты вот как поступил со мной, Урывай душа моя!.. не хорошо, и здесь это грех, не хорошо, и на том свете будет не хорошо…

«Не знаю как на том будет, а на этом недурно голодному цыпленка съесть» подумал цыган и сказал жидку хитрому: «вольно же тебе видеть такой сон безолаберный: легко ли дело, на небо поднялся!.. ну, ты сам посуди, кто же бы на моем месте тебя дожидаться стал?

– Не хорошо, воля твоя, не хорошо, бормотал хитрый жид, желая еще больше цыгана усовестить; и долго бормотал он, думая, что тот его слушает, а цыган давно уже заснул под эту музыку.

Встали утром наши спутники и пустились в путь далее. Жид дорогою все придумывает, чем с цыгана за вчерашнего цыпленка выручить, а цыган придумывает, как бы жидка еще надуть на что нибудь.

– А что, Урывай, жизнь моя, сказал хитрый жид, нам ведь путь еще лежит порядочный; мы оба идем, оба и устанем и каждый из нас свои сапоги потрет… давай лучше так: пусть один идет, а другого на себе несет, так переменяться и станем, каждому и отдых будет и для обуви выгодней.

«Пожалуй, я не прочь, отвечал цыган, да как же мы будем, далеколь один другого нести?»

– Да мы так сделаем, Урывай, душа моя: пусть один несет, а другой ему для утехи пусть песню поет и как песню покончит, то уже он примется везть, а другой станет песню петь.

Выдумал хитро хитрый жид, он подумал себе: знаю де я песни три, а может и четыре, сложу их вместе и стану петь; цыган не поймет, подумает, что это все песни одна; а его песни коротенькие: я слышал, как он дорогой их напевал… так пусть-ко меня повезет подалее, я тем, покрайности, за своего цыпленка хоть на обуви выручу.

Цыган подумал не много, «давай» говорит «комуже вперед везти?»

– Тебе Урывай, сердце мое, тебе; ты всего цыпленка один съел, так уваж хоть за это.

«Ну, пожалуй, садись скорей.»

Взвалил цыган жидка на плеча и понес, а жид принялся свою песню петь…

Пел, пел, как ни длинны были песни жидовские, а допел до конца таки и замолчал, придумывая, не приберет ли еще песни какой… А Урывай того и ждал, только жид петь перестал, остановился, стряхнул жидка и говорит ему: «Ну, покончил песню, везишь теперь, дай же и мне проехаться.»

Делать нечего, подставил жид спину, думая себе на уме: авось длинней моей песни не выдумаешь! Засел цыган на жидка и ну распевать ти-ли-ли, ти-ли-ли!.. то протяжно, то скороговоркою.

Везет жид, надсажается, а цыган на нем тилиликает не умолкая, не останавливаясь. Долго везет Иоська хитрый жид цыгана Урывай не дай промаха, а конца песни цыганской еще не видится; ну, далека же песня, подумал жид и спрашивает: А что Урывай, душа моя, скоро твоя песня покончится?

«Ну нет; это еще только начало почти, а до середины нескоро дойдешь.»

– Вот тебе раз, думает жид, я и не ждал, чтобы у цыгана была такая песня длинная!.. Давай он Урывая уговаривать: Урывай, сердце мое, будет тебе петь, кончай скорей; я ведь не одного тебя везу, а и цыпленка моего, которого ты съел; так будет с меня и половину песни, Урывай душа моя.

«Ради этакой причины, я пожалуй тебе отдышку дам» отвечал цыган – «только после, как хочешь честный Еврей, вези опять: ты свою песню покончил и мне мою дай покончат.»