Плохо нарисованная курица

Жил-был один такой сторож парка, он курил трубку, ходил с палкой, все лето разгуливал по дорожкам туда и обратно и следил, чтобы дети не бегали по газонам.

А дети говорили:

— Этот сторож нас нисколько не любит, все время так и смотрит за нами. Хоть бы отошел куда-нибудь на минутку.

Однако сторож находился в парке с утра до вечера. И лишь осенью, когда дождь льет как из ведра и в парк уже никто не ходит, он убирал опавшие листья, уносил красные скамейки, укутывал пионы, чтобы они не померзли, и отправлялся домой.

И вот идет он так однажды и встречает кассиршу из кинотеатра.

— Вот, — говорит сторож, — иду спать. Теперь уже с парком ничего случиться не может. Ну кто украдет дорожки и газоны? Осень, в это время в парк уже никто не пойдет.

— На вашем месте я бы так спокойно себя не чувствовала, — говорит пани кассирша, — кто знает, всякое может случиться.

И пошла к себе в кассу.

Рядом с парком и кинотеатром находилась школа, и в ту школу ходило много детей. Прибегут, переобуются в домашние тапочки, а ботинки оставят в раздевалке. Нельзя сказать, что в раздевалке царил порядок. Валялось там по крайней мере пар сто грязных, в песке ботинок. И поскольку о порядке в раздевалке дети не заботились, там хозяйничали сороконожки. Им беспорядок нисколько не мешал.

И вот, стало быть, гуляет по раздевалке одна старая сороконожка и рассуждает вслух:

— На улице грязно, становится все холоднее и холоднее. Если мне захочется выйти куда-нибудь, гулять будет неприятно. У меня сорок ног и ни одной пары обуви, а ходить по дождю босиком врачи не рекомендуют. Будь у меня ботинки, я бы пошла в парк. Говорят, там красивые красные скамейки, надо бы хоть раз на них взглянуть.

Рассуждает это она таким образом, и вдруг ее осенило: а что, если договориться с ботинками?

— Не хотите ли прогуляться куда-нибудь? — спрашивает она их. — До конца занятий мы успеем вернуться.

Дважды повторять ботинкам не пришлось. «Вместо того, чтобы тут валяться, можно сходить в кино или в музей, где выставлены первые в мире ботинки», — решили они и сказали сороконожке, что не возражают против небольшой прогулки. Сороконожка, мол, обуется, и они пойдут вместе.

Но стоило им выйти на улицу, и дождь полил как из ведра. Кое-кому из ботинок идти расхотелось, они стали выкрикивать:

— Чего ради мы будем шлепать под дождем!

Но сороконожка сказала:

— А ну, тихо! Я и слушать не хочу! От нескольких капель дождя ничего с вами не станет. Впрочем, мы можем пойти в парк и спрятаться там под скамейками.

Ботинки стали смеяться:

— Чокнулась наша сороконожка! Где это видано — прятаться под скамейки. Сразу ясно, что скамейку она в жизни не видела. Пошли в кино или музей!

Но сороконожка рассвирепела и закричала:

— С каких это пор ботинки командуют, куда надо идти? Я хочу в парк! И точка!

И они все пошли в парк.

В парке голо и пусто, дождь течет сороконожке за шиворот. Огляделась она и думает: «Где же красные скамейки? Нет тут ничего, только несколько дурацких дорожек да песок, который липнет к ботинкам».

И действительно: идет она по дорожке, а песок с каждым шагом прилипает к ботинкам, чем дальше, тем все больше и больше.

— Да что же это такое! — кричат ботинки. — К нам прилипли все дорожки! Пойдемте отсюда, пока не унесли на себе весь парк!

Но сороконожка упряма, она хочет видеть красные скамейки и поэтому бродит по парку вдоль и поперек, бродит до тех пор, пока к ботинкам не прилип парк целиком со всеми дорожками, газонами, пионами, укутанными на зиму, и эстрадой-раковиной для музыкантов.

«Ничего себе дела! — думает про себя сороконожка. — Парка больше нет, весь он у меня на ботинках, как только кто-нибудь это заметит, плохо мне будет».

И бросилась из парка.

— Если кто-либо спросит у вас, куда подевался парк, то вы ничего не знаете, — говорит она ботинкам. — А теперь пойдем в кино. Знайте, я хорошая сороконожка.

А сама думает: «В кинозале темно, там на нас никто не обратит внимания».

Идет она, стало быть, с ботинками в кинотеатр, шагает тяжело, едва волочит ноги, до кинотеатра добралась вся взмыленная.

— Один детский билет в первый ряд, — говорит сороконожка, потому что у нее в кармане всего-навсего одна крона.

Но пани кассиршу не проведешь, она видит, что перед нею старая сороконожка, и говорит ей:

— Не кажется ли вам, что для детского билета вы староваты?

Но у сороконожки нет денег на взрослый билет, и она говорит:

— Если я ношу детские ботинки, может, это дает мне право на детский билет?

А вот этого ей говорить не следовало. Пани кассирша высунулась из окошка, посмотрела на сороконожкины ботинки и воскликнула:

— Как вам не стыдно приходить в кинотеатр в таких грязных ботинках? Да ведь на ваших ботинках три вагона песку, уйма травы, обернутые на зиму пионы и какая-то концертная раковина, похожая на ту, что в нашем городском парке.

А потом, присмотревшись, как закричит:

— Ну, конечно же! Вы украли целый парк! Помогите! Воры!

И бросилась к ней.

Видит сороконожка — дело плохо, повернулась и бежать со всех ног. Но ботинки тяжелые, сороконожка едва волочит ноги. И около буфета пани кассирша ее догнала.

— Свяжу-ка я вам шнурки, чтобы вы не сбежали, — сказала она сороконожке, — и позову сторожа. То-то он удивится!

Связала она шнурки у ботинок, закрыла кассу, пришла к сторожу, разбудила его и говорит:

— У вас парк украли! Что? Удивляетесь?

Сторож даже с кровати свалился.

А когда они с пани кассиршей прибежали обратно в кинотеатр, то увидели: стоят возле буфета ботинки, связанные шнурками, а сороконожки нет. Она разулась и удрала.

Сторож взял ботинки в том виде, как они были — связанные шнурками, перекинул через плечо, отнес на то место, где был парк, отряхнул с них весь песок и траву, вернул на свое место дорожки, и газоны, и укутанные пионы, и концертную раковину, привел весь парк в порядок и чистые ботинки отнес в школу.

Приходит он туда и слышит — звонок звенит-заливается, как раз кончились уроки. Дети из классов бегут в раздевалку и видят сторожа, у которого через плечо висят их ботинки, совершенно чистые.

Дети улыбаются сторожу, им немного стыдно за грязные ботинки. А сторож улыбается детям, и ему также немного стыдно за украденный парк. И все приходят к согласию.

«Ну, что было, то прошло! Зачем про это вспоминать? Давайте думать о весне, о пионах и зеленой траве, о большом прекрасном парке, где мы будем играть вместе — и дети и сторож».

О хомяке, который съел Деда Мороза

У хомяков толстые щеки. Это потому, что за щеки они складывают еду про запас. Если кому-нибудь удастся заглянуть за щеку хомяка, он увидит, как здорово у него там все устроено. Там у него полочки, на полочках нарезанные бумажки, а на них лежат лук и чеснок, немного гусиного жиру, кусок свиного сала и, разумеется, несколько сортов варенья. Варенье стоит на самом верху, так что, когда хомяк хочет его оттуда снять, ему приходится становиться на цыпочки.

Кладовка для хомяка штука важная. Еду он должен запасать себе на всю зиму, на то время, когда он ничего не делает, а только спит себе да спит. Ну, а что, если он вдруг неожиданно проснется и захочет поесть? Вот тогда-то он подкрепится из своих запасов и снова уснет.

У хомяков имеются большие будильники, только вместо часов на них обозначены месяцы. Перед тем как улечься спать в октябре, они устанавливают стрелку звонка на март. Установят, зевнут и засыпают. Некоторые перед спячкой немного читают. Эти засыпают только в ноябре. Но и у них будильники начинают звонить тоже в марте. Проснувшись, хомяки потягиваются, вылезают из постели, чистят зубы, позавтракают и выходят наружу — взглянуть, как там обстоят дела с весной?