Пират, еще один

Леппилюнтль вздохнул, разлил в кружки остатки грога - Феде больше, себе меньше, и сказал:

- Не говори ерунды, Федя. Все действительно хорошо. У нас есть Колька, Ветер, команда, мы с тобой, наше прошлое и наше замечательное будущее. Все еще наладится, нас простят...

- Меня, ты хочешь сказать, - грустно сказал доктор.

- Тебя, Федя, нас. Я тебя уверяю, мы еще переживем настоящее. Что-нибудь случится. Не бывает такого, чтобы чего-нибудь стоящего не случилось. Пойдем проветримся.

Встали из-за стола. Доктор захватил пустой кувшин - помыть. Леппилюнтль поддержал пошатнувшегося доктора на верхней ступеньке, и они вышли на ют.

Прекрасное море несло на себе прекрасный корабль. Вахтенные сидели под лампой, прикрытой так, чтобы летучие рыбы в море не могли увидеть ее свет и разбиться обо что-нибудь на палубе.

- Смотри! - вдруг прошептал доктор, - Дыквы?

Мимо них в полукабельтове проходил корабль, больше Ветра, с лучшей и большей парусностью. Молчаливый черный корабль, где люди на мостике не смотрели в сторону "Ночного ветра", а значит, хотели оскорбить, если проходили так и так близко от корабля знаменитого пирата.

- Дыквы, - сказал капитан, - К Побережью, наверно...

- А мы! - доктор перехватил поудобнее кувшин и швырнул его в черный корабль.

Кувшин упал в волны моря, они увидели всплеск, но не услышали всплеска. А дыквы легко обходили "Ночной ветер", не обращая на него внимания, явно это показывая. Они заметили его раньше, чем заметили их, а на корме написано название судна, и ночь лунная, и читать они умеют. Они знали, что это была не их добыча, потому что единственное, что дыквы уважают, так как не понимают и не могут объяснить своим детям в школе, это право на существование сверхъестественного. Они не хотели связываться, потому что у "Ночного ветра" была тайна сверхъестественного.

- Даже эти шакалы! - сказал доктор.

Федор Иванович и Леппилюнтль опустились по каютам, а "Ночной ветер", хорошо выдерживая заданный курс, стремился к острову Сокровищ.

Наутро Леппилюнтль пришел к бабушке. Поздоровался и сел в углу. Бабушка обсуждала с коком свой рецепт приготовления сушеных акульих плавников, и кок никак не мог понять, где он возьмет пастернак, и где это видано, чтобы в тушеные плавники с бататами клали пастернак.

Но, естественно, когда пришел капитан, кок согласился со всем и ушел, чтобы Леппилюнтль мог поговорить с бабушкой. Тем более, что он все равно не собирался портить продукт с помощью какого-то там пастернака.

- Бабушка, - сказал Леппилюнтль, - Я к вам по поводу Кольки зашел.

- Леппилюнтль, ты что это как классная дама разговаривать начал, рассеянно спросила бабушка, думая о коке и пастернаке.

- Да нет, что вы! Просто вырвалось, Федя меня вчера расстроил. Опять стал говорить о том, чтобы оставить его, что он нам всем мешает. Не знаю, что и делать...

- Что? Ну, оставить его где-нибудь на берегу, раз он просит. Так ты думаешь?

- Как же! Это нельзя. Я сам, если решил так плавать, значит так до конца и надо.

- Ну конечно, Леппилюнтль, так ты решил, теперь ты должен до конца жизни плавать по кругу. Раз он твой друг.

- Почему до конца жизни?

- Потому что док не старше тебя, а если ты обещал, то от слова тебя может освободить только смерть кого-нибудь из вас. И ты должен знать, ты знаешь, конечно, что дыквы грабят Побережье, наши города, уничтожают все мирное и доброе, потому что им так надо, а тебе надо защищать Побережье, пока ты жив, потому что ты самый лучший пират Барбейского моря. Ты должен защищать море, которое болеет из-за них. Ты знаешь это?

Бабушка помолчала и улыбнулась капитану и похлопала его по плечу - так все делали пираты, когда говорили обидное, но не желали этим обидеть. Бабушка продолжала:

- И ты знаешь, что должен жизни тем, что ты счастлив в этом нашем море, тем, что защищаешь свое счастье, отстаивать наше, оберегать, пока жив. А Федя не имеет права делать это из-за вины. И, мой капитан, это не только твой долг, или совсем не твой долг, а это тебе нравится больше всего, это твое главное счастье, быть настоящим благородным пиратом... да, ты все это знаешь. А ты вынужден работать экскурсоводом для самого близкого своего друга, который потерял право даже быть в детской без истинного ребенка... Ты сам помнишь, что недавно ему можно было играть здесь, быть здесь без ребенка, а до этого он был настоящим пиратом, а что будет теперь, какой следующий шаг будет того, что он предал всего один раз... Леппилюнтль, ты думал, что Федя скоро умрет?

Леппилюнтль опустил голову, как кивнул согласно, а потом поднял голову и, пересилив себя, сказал твердо:

- Но я и о своей смерти думал, как об освобождении.

- Ну да, на то ты и капитан. Но ты несчастлив?

- Да... Ведь вы знаете, я здесь очень давно, но я не думал, что здесь можно желать чьей-либо смерти, хоть даже своей. Я не думал, что в сказках есть смерть.

- Но ты видел, как умирали дыквы, когда ты и твои пираты с ними сражались.

- Ну, дыквы!.. Это же отрицательные герои, то есть, они плохие и... - он понял, что ошибся, сказав такое слово - плохие.

- А мы хорошие, капитан?

- Нет, но все-таки, что они плохие, говорят и лучшие из нас.

- ...Ты хотел спросить о Кольке.

- О Кольке. Мы завтра будем у острова Сокровищ, может быть, ему не стоит видеться с Салли, сходить на берег?...

- Я не пойму, почему ты не хочешь, чтобы он виделся с девочкой.

- А вдруг он и она влюбятся друг в друга, им ведь по восемь, они ровесники. Может, тогда все кончится, и он не захочет быть с нами в море.

- Ты так говоришь, словно надеешься на это. Ну, ты же не для того взял его с собой, чтобы воспитывать, ты сам знаешь, здесь никто никого не воспитывает. Но а если он влюбится с первого взгляда, то это быстро пройдет, в этом возрасте такое проходит. А если у них вдруг случится настоящее, то сначала они как раз невзлюбят друг друга, и все равно сначала расстанутся. Или ты не хочешь их любви любой?

- Любовь в восемь лет? Она слишком заполняет не свое в душе. Может, лишает всего остального... А в Салли стоит влюбиться, будь мне восемь лет, я бы так влюбился. Поэтому, может быть, не надо этого? Вы как думаете?

- Я так думаю, что тебе надо поступить в педагогический институт на заочный, когда ты начал так рассуждать, Леппилюнтль. Пусть все идет, как идет, как должно. Надо оставить наших детей в покое. Мы с тобой не знаем, как должно, поэтому давай их оставим в покое в пути.

Леппилюнтль ушел, и к бабушке приходили, а потом уходили: старший канонир Квест с долгим и бессмысленным разговором про ржавеющие от бездействия пушки, третий штурман, спросить, откуда бабушка знает про слепой дождик и его маму, снова кок, выяснить, можно ли чем-нибудь заменить этот дурацкий пастернак, Федор Иванович на примерку свитера. А последним пришел Ворс, перед самым ужином, растрепанный и оскорбленный на этот раз Кулебякой, после неудачной попытки похитить из дальней шхеры собачью кость.

Бабушка взяла кота на колени, почесала его круглую глупую голову, и через несколько минут он замурлыкал так, что за ушами затрещало. Под мурлыканье заснули и бабушка, и кот.

Мама и Люда вышли из дома без трех двенадцать. Они, конечно, были совсем готовы уже перед "Временем", но без двадцати двенадцать возникло множество неотложных дел. Люда начала смывать лак с ногтей, мама писать еще одну записку сыну, если он вдруг вернется раньше нее, потом Люде понадобилось в туалет, но туда первой успела мама, ну, еще что-то по мелочи обе позабыли взять.

Наконец Люда закуталась в офицерскую плащ-палатку, повесила через плечо сумку с комплектом ОЗК и ножом, влезла под рюкзак с продуктами, полотенцами, ночными сорочками, зубными щетками, колготками, штанами, свитерами, мылом, дезодорантом, чаем, сигаретами, нитками, иголками, ложками, мочалками, куском поролона два на три, лезвиями, бритвенными станками, чем-то еще и не влезла в лифт. Пришлось спускаться по лестнице. Еще интересно: что же могло быть в чемоданах?