Мальчик из Гоби

Распахнулся полог, и в юрту вошел высокий мужчина, одетый по-европейски.

— Сайн байна уу! [27] — поздоровался он по-монгольски.

— Сайн. Та сайн байна уу, [28] — тихо ответила Чимэддолгор, усаживая гостя в почетном углу юрты.

Буян, полуоткрыв глаза, рассматривал его лицо, освещенное мерцающим светом коптилки. «А он похож на того, на портрете, особенно нос», — подумал он.

Русский сел, что-то сказал на своем языке.

— Как мальчик? — перевел Соном, раскуривая трубку.

— Совсем плохой, — вздохнул отец.

Доктор подошел к Буяну, внимательно вгляделся в его лицо, приложил ко лбу свою мягкую, прохладную, большую ладонь. Потом сунул Буяну под мышку термометр, вытащил из кармана пиджака деревянную трубку и стал прикладывать ее то к груди, то к спине мальчика. Вынув градусник, доктор посмотрел на него и покачал головой.

— Ваш сын заболел воспалением легких. Надо было сразу же показать его мне. Теперь все очень запущено.

Чимэддолгор ахнула:

— Но вы спасете его, доктор?

— Постараюсь, — кивнул головой русский. — Вы только не волнуйтесь, держите себя в руках. Думаю, что сумею поставить вашего мальчика на ноги. А что до козней дьявола, — он покосился на Сэнгэ, — то, полагаю, они ни при чем. И наказание за грехи — тоже. Просто он, наверное, попал под дождь. А может, ветром продуло.

— Да, да, — встрепенулась Чимэддолгор. — Тогда начался град, пришлось ему с овцами провести всю ночь в степи. — Она повернулась к мужу: — Смотри, какой человек! Все знает…

— Да, — протянул Сэнгэ. — Может, он на камнях гадает?

— Да что вы, — засмеялся старый Соном. — Просто он — доктор, образованный и в болезнях разбирается по-ученому. Вот увидите, он его вылечит, сделает крепким, выносливым.

У Сэнгэ и Чимэддолгор отлегло от сердца, посветлело на душе.

А доктор извлек из своей кожаной сумки коробки и какие-то порошки и таблетки в маленьких конвертиках. Две он дал проглотить Буяну. Потом он велел развести огонь и долго что-то варил в блестящей коробочке, сказал, что это шприц для укола. А потом пришлось Буяну потерпеть, когда доктор уколол его выше локтя в руку. Но самое страшное были банки — так назвал доктор маленькие стеклянные стаканчики. Буян только зубы сжал, но ни слова жалобы никто не услышал.

А Сэнгэ и Чимэддолгор во все глаза смотрели на все это. Особенно напугал их огонь, когда доктор ставил банки на спину Буяну. Они изо всех сил сдерживались, боясь обидеть доктора.

— Вы ложитесь спать, отдыхайте! — сказал он Сэнгэ и Чимэддолгор. — А я подежурю — ему нужно давать лекарства строго по часам.

— Как можно! — ахнула Чимэддолгор. — Вы же вон откуда приехали! Устали… Надо вам отдохнуть с дороги!

— Ничего, я привык, — улыбнулся доктор. — Ложитесь, ложитесь, я посижу.

«Какой он хороший…» — подумал Буян. Ему стало тепло и спокойно. Глаза закрылись сами собой, он глубоко вздохнул и заснул. Заснули и его родители: усталость взяла свое.

Чимэддолгор проснулась рано утром. Вскочив с постели, она бросилась к Буяну. Тот мирно спал. Лицо его было спокойно.

— Сэнгэ! — растолкала она мужа. — Смотри скорее, кажется, ему полегчало. А все доктор, благодетель наш!.. Может, подарим ему скакуна?

Сэнгэ, не веря собственным глазам, вглядывался в лицо сына.

— Да, да, — кивнул он. — Ему стало легче…

Буян проснулся, когда уже вскипел чай.

— Ну, как ты? — осторожно спросил Сэнгэ.

— Лучше…

— Чай пить будешь?

— Ага…

Чимэддолгор подала ему большую кружку, и он, жмурясь от удовольствия, большими глотками принялся пить душистый горячий чай.

— Молодец парень! Сайн! [29] — Наблюдавший за ними доктор поднял большой палец правой руки.

После обеда доктор хорошенько укутал Буяна и отвез его в хошунный медпункт.

Двое суток провел Сэнгэ в большой белой юрте, ухаживая за сыном. Скоро Буян уже сидел на кровати, а на третьи сутки доктор сказал Сэнгэ:

— Возвращайтесь домой, я знаю, дел у вас много. Негоже оставлять юрту без хозяина. И Буяна я тоже скоро отправлю, так что не беспокойтесь.

Сэнгэ верил доктору, как же мог он ему не верить? Он вскочил на коня и умчался в степь. А Буян пробыл в медпункте еще десять дней и очень подружился с Васильевым. Так звали доктора.

Температура у него спала, легкие, как сказал ему доктор, очистились. Только был он весь в синих кружках — следы банок. Однажды, когда он сидел на кровати и играл в кости, в юрту вошел Васильев. На нем был свежий белый халат, глаза светились улыбкой.

— Ну, Буян! У тебя все отлично! Скоро поедешь домой!

В ответ Буян широко улыбнулся. Доктор присел на край постели, легонько потрогал амулет, висевший на его груди.

— Давно собираюсь спросить: что это?

— Талисман, — потупился Буян.

— Какой? — заинтересовался доктор.

— Там у меня и бог, и молитвенник.

Буян вытащил из мешочка заветный портрет и показал его доктору.

Васильев крепко обнял его за плечо:

— Это не бог! Это учитель Ленин!

— Ленин? — неуверенно повторил Буян.

— Да, Ленин — наш учитель и вождь!

— Ленин… А что это за человек?

— Это — великий вождь мировой революции.

Буян насупил брови. Он не совсем представлял, что это значит — вождь мировой революции. Васильев, как всегда, пришел на помощь:

— Ты слыхал о Сухэ-Баторе?

— Слыхал. О нем рассказывал Соном-гуай. Он командовал Народной армией и был вождем революции, да?

— Верно. Так вот, Ленин был близкий друг и учитель Сухэ-Батора.

— Да ну?!

Буян посмотрел на портрет с таким великим почтением, так осторожно взял в руки, что Васильев ласково улыбнулся.

И вдруг Буян вспомнил того парня, что ехал по степи в «телеге без оглоблей». Ну конечно! Он кричал ему не «возьми еэвэн», а «возьми Ленина». Буян просто ослышался и все перепутал. Захлебываясь от возбуждения, он принялся рассказывать доктору, как нашел портрет, как прятал его, как ругали его отец и мать.

Васильев внимательно слушал его, а потом сказал:

— Тебе повезло, Буян. Ты родился и живешь в счастливое время. Сейчас каждый может овладеть учением Ленина, стать образованным человеком. Поступай-ка ты в народную школу, в ту, что открылась у вас в хошуне. Окончишь ее — поедешь учиться в Москву. Ну, разве это не замечательно?

…Приближалась осень. Хотон Сэнгэ перекочевал на высокие берега реки Тэл, ближе к горам.

Однажды утром, когда пригнали с ночного лошадей, Сэнгэ поймал недавно объезженного иноходца, подстриг ему гриву и надел новое седло и сбрую.

— Ну, сынок, — торжественно сказал он Буяну, — сегодня поедем.

— Куда?

— В монастырь, к учителю Цоржи. Станешь послушником, будешь читать священные книги.

— Я в монастырь не поеду, — тихо, но твердо сказал Буян. — Я хочу поступить в школу.

— Что ты, опомнись! — вступила в разговор Чимэддолгор. — Ты ведь будешь учеником ламы!

А Сэнгэ, отгоняя дым от трубки, грустно добавил:

— Да, несчастливые мы с тобой, мать. Сколько было детей — все померли. Единственный сын остался. Я все ждал, что он выйдет в люди — станет хувара́ком [30] — и будет у него достойная жизнь в монастыре, будет он вдыхать благовония, слушать звон колокольчиков…

У Буяна от жалости защемило в груди.

— И правда, неудачники мы, — подхватила Чимэддолгор. — Это нам в наказание за грехи в прежней жизни. [31]

Затем она налила Буяну пиалу молока и попросила:

— Поезжай, сынок. Подумай о нас, твоих старых родителях.

Пока Буян пил молоко, она принесла монашеский дэл, шапку, пояс и красную накидку — орхимжу́. [32] «А, ладно, там будет видно…» — подумал Буян и стал одеваться.