Подвиг майора<br />(Рассказ об одном герое)

К счастью, им удалось найти надёжное убежище. Как-то, ещё в самом начале боёв за форт, его защитники по приказанию майора пытались прорыть проход сквозь толщу вала. В кирпичной стене каземата была пробита дыра, и несколько бойцов поочерёдно стали прокапывать в валу небольшой туннель.

Работы пришлось вскоре прекратить — вал оказался песчаным и песок всё время осыпался, заваливая проход. Но остались дыра в стене и глубокая нора, идущая в глубь вала. В эту нору и забрались Гаврилов и пограничник в то время, как уже совсем рядом слышались голоса гитлеровцев, обшаривавших соседние помещения.

Оказавшись в узком проходе, майор и пограничник начали руками прокапывать себе путь. Сыпучий песок легко поддавался, и они постепенно стали продвигаться вперёд по ту сторону кирпичной стены каземата, отходя всё дальше от пробитой в нём дыры, причём Гаврилов копал влево, а пограничник— вправо. Они работали с лихорадочной быстротой и, подобно кротам, отбрасывали за спину вырытый песок, засыпая за собой путь. Прошло около получаса, прежде чем в каземат вошли солдаты противника, а за это время командир и боец успели уйти каждый на два-три метра в сторону от дыры, пробитой в кирпичах.

Сквозь стену Гаврилов ясно слышал, как немцы переговариваются, обыскивая каземат Он притаился, стараясь ни одним движением не выдать себя. Видимо, автоматчики заметили отверстие в стене — кто-то из них дал туда очередь. Потом они несколько минут стояли, прислушиваясь, и, убедившись, что там никого нет, пошли осматривать другие казематы.

Гаврилов провёл в своей песчаной норе несколько суток. Ни один лучик света не проникал сюда, и он не знал даже, день или ночь сейчас на воле. Голод и жажда становились всё более мучительными. Как ни пытался он растянуть два сухаря, оказавшиеся у него в кармане, они кончились. Жажду он научился немного успокаивать, прикладывая язык к кирпичам стены каземата. Кирпичи были холодными, и ему казалось, что на них осела подземная влага. Сон помогал забыть о голоде и жажде, но спал он урывками, опасаясь выдать себя во сне неосторожным движением или стоном. Враги ещё были в форту — их голоса слышались то дальше, то ближе, и раза два солдаты заходили в этот каземат.

Он не знал, жив ли его товарищ-пограничник, отделённый от него слоем песка в несколько метров толщиной. Он боялся окликнуть его даже шёпотом — фашисты могли оказаться поблизости. Малейшей неосторожностью он мог испортить всё. Теперь важно было только одно — выждать, пока гитлеровцы уйдут. Лишь в этом были спасение и возможность снова продолжать борьбу. Мучимый голодом и жаждой в этой подземной норе, он ни на минуту не забывал о борьбе и не раз заботливо ощупывал в кармане несколько оставшихся гранат и пистолет с последней обоймой.

Голоса немцев слышались всё реже, и наконец всё вокруг, казалось, затихло. Гаврилов уже решил, что наступило время выходить, как вдруг над его головой, на гребне вала, затрещал пулемёт. И по звуку выстрелов он безошибочно определил, что это советский ручной пулемёт Дегтярёва.

Кто стрелял из него — наши или немцы? Несколько часов он пролежал, мучительно думая об этом. А пулемёт время от времени посылал короткую, скупую очередь. Чувствовалось, что пулемётчик экономит боеприпасы, и это вселило в Гаврилова смутные надежды. Зачем было бы немцам беречь патроны?

Наконец он решился и шёпотом окликнул пограничника. Тот отозвался. Они вылезли в тёмный каземат и прежде всего напились из вырытого тут колодца грязной, затхлой воды. Потом с гранатами наготове осторожно выглянули в узкий дворик. Стояла ночь. Чьи-то негромкие голоса доносились сверху. Это была русская речь.

На валу оказались двенадцать бойцов с тремя ручными пулемётами. Как и Гаврилову, им удалось укрыться в одном из казематов, когда форт был захвачен, а после ухода автоматчиков они вышли и снова заняли оборону. Днём они прятались в каземате, а ночью вели огонь по одиночным солдатам противника, появлявшимся поблизости. Гитлеровцы полагали, что в форту никого не осталось, и пока не успели обнаружить, что именно оттуда раздаются пулемётные очереди, тем более что вокруг повсюду ещё шла перестрелка.

Ещё били пулемёты около внешних валов крепости, стреляли в районе домов комсостава, и то затихающая, то возобновляющаяся пальба вперемежку со взрывами мин и снарядов доносилась с Центрального острова.

Гаврилов решил попытаться вывести эту группу в Беловежскую пущу. Но для этого надо было пока что не обнаруживать себя. Вокруг крепости ещё стояло много войск врага, и сейчас выбраться за валы было невозможно даже ночью. Оставалось ждать, но при этом быть готовыми в любой момент принять бой, если фашисты снова придут в форт.

Днём на валу оставляли только наблюдателя, а ночью наверх поднимались все и, если представлялся удобный случай, вели огонь. Так прошло несколько дней. Бои не затихали, поблизости по-прежнему то и дело появлялись группы немецких солдат, и выйти из крепости всё ещё было нельзя. Защитникам форта уже нечего было есть. Небольшой запас сухарей, оказавшийся у бойцов, кончился. Люди теряли последние силы. Гаврилов уже подумывал о том, чтобы сделать отчаянную попытку прорыва, но внезапные события нарушили все его планы.

Наблюдатель не заметил, как группа автоматчиков днём зачем-то пришла в форт. Здесь они и обнаружили советских бойцов. Гаврилов дремал в углу каземата, когда рядом во дворике послышались крики: «Рус, сдавайся!» — и громыхнули взрывы гранат. Автоматчиков было немного, и почти всех тут же перебили, но нескольким солдатам удалось удрать, и час спустя «подкова» снова была окружена.

Первые атаки были отбиты. Но гитлеровцы подтащили сюда орудия и миномёты, и вскоре среди немногочисленных защитников форта появились раненые и убитые. А затем последовала атака одновременно со всех сторон, и враг одолел числом — автоматчики взобрались на вал и забросали двор гранатами.

И снова пришлось укрываться в той же норе. Только теперь они забрались в неё втроём — Гаврилов, пограничник и ещё один боец.

Наступила ночь, и фашисты не решились в темноте обыскивать казематы. Но Гаврилов понимал, что утром они обшарят форт сверху донизу и на этот раз, возможно, обнаружат их убежище. Надо было предпринимать что-то теперь же, ночью, не откладывая.

Они посовещались и осторожно выползли в каземат. Здесь никого не было. Не было гитлеровцев и во внутреннем дворике. Но когда они ползком пробрались к выходу из форта, то увидели, что совсем близко горят костры, вокруг которых сидят солдаты. Противник в ожидании рассвета кольцом окружил форт, чтобы на этот раз не выпустить ни одного из его защитников.

Надо было прорываться с боем. Решили, что по команде Гаврилова каждый бросит по одной гранате в сидящих у костров немцев и все трое тотчас же кинутся бежать в разные стороны: пограничник — на юг, к домам комсостава, боец — на восток, к внешнему валу, а Гаврилов — на запад, в сторону дороги, ведущей от северных ворот на Центральный остров. Его направление было самым опасным, так как по этой дороге часто ходили и ездили гитлеровцы.

Они обнялись и договорились, что тот, кому посчастливится остаться в живых, будет пробираться в заветную Беловежскую пущу.

Потом Гаврилов шёпотом скомандовал: «Огонь!» — и они метнули гранаты.

Гаврилов не помнил, как пробежал линию постов. В памяти остались только грохот гранатных разрывов, вопли солдат, вспыхнувшая вокруг стрельба, свист пуль над головой и глубокая темнота ночи, сразу сгустившаяся перед глазами после яркого света костров. Он бежал изо всех сил, сжимая в руках вторую гранату и пистолет, бежал, не чуя под собой ног, и слышал за спиной крики, выстрелы и топот сапог. Он опомнился, когда пересек дорогу, на счастье оказавшуюся в этот момент пустынной. Лишь тогда он на секунду приостановился и перевёл дух. И тотчас же над его головой просвистела пулемётная очередь.