Муха с капризами

"Эх вы, слюнтяи! Это называется крик? Разве так орут? Вы думаете, он обратит внимание на такой жалкий писк?"

Потом он созвал ватагу старых, самых отважных крикунов и перелетел с ними на окно. Забарабанили в оконные стекла, в подоконник, в карниз.

"Ты что спишь?! - кричал Бесхвостый, заглядывая в комнату через стекло. - Не видишь, что на дворе уже белый день и мы давно ждем завтрака?"

Шум услышала Катерина. Она вышла в сад. Патриарх увидел ее и сразу повернулся к ней хвостом. Не любил он Катерину! Не мог ей простить, что перед самым его носом она заперла слуховое окно чердака, когда он подбирался к сушившимся там семенам.

- Ага, явился, старый жулик! - не особенно учтиво приветствовала его Катерина.

Она поглядела на липу, увидела возмущенных воробьев и пошла ко мне:

- Наши прошлогодние нахлебники уже тут как тут! Это они в окно лупят! Ужас, сколько этой прелести расплодилось за год! На липе просто черно.

Я подошел к окну. Бесхвостый увидел меня и как закричит:

"Наконец встал, лежебока! Хотим есть! Есть! Есть!" И весь воробьиный хор повторил: "Есть! Есть! Есть!"

Что было делать? Я открыл окно. Воробьи на всякий случай упорхнули на липу. "Что? Что? Что?" - волновались молодые. "Как - что! - прикрикнул на них Бесхвостый. - Сейчас насыплет нам корму. Пусть бы попробовал не насыпать!"

"А я не верю! Не верю! Не верю!" - голосила маленькая воробьиха с самой верхушки дерева.

Я насыпал на подоконник крошек, немного каши, набросал кусочков булки. И закрыл окно. Бесхвостый торжествующе чирикнул:

"Ну что? Не говорил я вам? Видите - он совсем ручной! Он все сделает, только надо с ним построже! Да не толкайтесь вы! Становитесь в очередь! В очередь!" - кричал он на воробьев, которые тучей налетели на корм.

"А я все равно не верю! Не верю! Не ве..." - крикнула маленькая воробьиха с верхушки липы и не закончила, заметив, что я появился во дворе.

"Спасайся кто может!" - завопили молодые и мгновенно очутились на дереве. На окошке остался только Бесхвостый и еще несколько старых воробьев.

"Трусы! - крикнул Бесхвостый молодым. - А вы знаете, зачем пришел человек?" Молчание. Ни один воробей даже пискнуть не смел. "Человек принес пшенной каши нашему старейшине! - сказал Бесхвостый. - Внимание! Смотрите! Сейчас увидите своими глазами".

"А я не верю!" - вполголоса чирикнула упрямая маленькая воробьиха и замолчала. И как зачарованная следила за тем, что происходит.

Я подошел к скворечнику и говорю старому воробью:

- Ну как дела, старик? Не забыл меня?

А он - ничего. Делает вид, что не слышит. Только смотрит на меня исподлобья. Протягиваю к нему ладонь, а на ладони - пшенная каша. Мне известно, что старик обожает пшенную кашу. Держу руку над головой и не шевелюсь. Воробей не спускает с меня глаз и тоже не шевелится.

Начинаю тихонько насвистывать. Была у нас такая воробьиная песенка, хорошо нам обоим знакомая еще с прошлого года.

Воробушек наклонил головку, прислушался. Пересел на другую сторону и снова прислушался.

"Так! - чирикнул он мне. - Да! Знаю эту песенку! Ты все тот же!"

Я старался убедить его, что он может мне доверять. Смотрел ему в глаза так же, как и год тому назад, насвистывал ту же самую мелодию и предлагал ему такую же золотистую, как и прежде, кашу.

Воробьи на липе наблюдали за нашей встречей с разинутыми от изумления клювиками.

"Свистит, как дрозд! Человек свистит, как дрозд! - шепнул один, и все подхватили: - Как дрозд! Как дрозд!" И вдруг замолчали. Поглядывали то на меня, то на Патриарха. Старик прошелся по прутику и отскочил. Прошелся еще раз и опять отскочил. Дошел до самого конца, взмахнул крылышками и...

"Сел человеку на голову!" - шепнул с ужасом Ячменек - вожак молодых воробьев.

"Не хочу на это смотреть! Ой-ой! Худо мне!" - чирикнула в отчаянии молодая воробьиха и тяжело, камнем, слетела вниз, в густой куст шиповника.

А Патриарх перепорхнул с головы на мою вытянутую руку. Заглянул мне в глаза своими умными глазками:

"Каша отличная!" - весело чирикнул он и стал подбирать с моей ладони золотистые зернышки.

- Дядя, погладь его, - шепнула Крися, стоявшая за моей спиной.

"Ты знаешь, что я не люблю, когда меня гладят, и вообще остерегаюсь резких движений, правда?" - чирикнул мне воробей.

- Знаю, знаю, старина, - успокоил я его. - Можешь быть уверен, что я не шелохнусь... А ты, Крисенька, имей в виду: если хочешь с кем-нибудь подружиться, уважай его обычаи, иначе ты не сумеешь жить с животными в на стоящей дружбе, - сказал я Крисе.

Патриарх, подбирая кашу, вкратце рассказывал мне, что произошло в воробьином мире за то время, что мы не виделись.

"Будем тут у тебя зимовать", - сказал он напоследок. И перелетел на приступку скворечника.

"Ну что? Видели?" - крикнул Бесхвостый остальным.

"Чудо! Диво!" - дружным хором отвечали воробьи.

"Совсем ручной человек, правда? - похвастался он. - Только помните - строже с ним! Никаких церемоний! Понимаете?"

"Понимаем!" - отвечали воробьи. А маленькая самочка тихонько пискнула с куста шиповника:

"Не хочу на это смотреть! Не хочу ничего понимать! Добром это не кончится!"

Но никто ее не слушал. Все воробьи, во главе с Бесхвостым, бросились на оконный карниз. В мгновение ока подобрали все дочиста. И тогда-то начался первый урок! Трудно мне повторить, даже примерно, как нехорошо, нетактично со мной поступали. Ни одного доброго слова! Сплошь крик и брань!

Напрасно маленькая самочка предупреждала, что так вести себя не следует и все это плохо кончится. Бесхвостый поколотил ее, и она притихла. А сам Бесхвостый, не помня себя, кричал:

"Проучите его! Нечего с ним цацкаться! Никаких телячьих нежностей! Так его! Строже!"

Но и у меня есть самолюбие! Я не дал крикунам ни половинки зернышка. Только после обеда они получили что им полагалось. И уже не на карнизе, а в воробьиной столовой, то есть на фрамуге, оставшейся в замурованном окне. И с этого памятного утра началась наша совместная жизнь.

Жаловаться я не могу. Сложилась она вполне сносно. Если и бывали у меня неприятности, то только тогда, когда я запаздывал с едой. Беда мне, если воробьиный завтрак или обед опаздывал хотя бы на минуту или даже на несколько секунд. Доставалось тогда мне на орехи! Что поделаешь! Порядок, конечно, должен быть. И приходилось мне сокрушенно бить себя в грудь и говорить: "Сам виноват, милый мой!"