Сильвия и Бруно

Дверь тут же отворилась, и Профессор выглянул из-за неё.

— Чей это плач я только что слышал? — вопросил он. — Это плачет человеческий детёныш?

— Это плачет мальчик, — ответила Сильвия.

— Надо полагать, ты его дразнила?

— Да нет же, — нетерпеливо ответила Сильвия. — Я никогда его не дразню!

— Хорошо, хорошо, мне нужно расспросить об этом Другого Профессора. — Он нырнул обратно в кабинет, и мы услышали его бубненье. — Маленький человеческий детёныш... говорит, что не дразнила его... вид, называемый «Мальчик»...

— Спросите её, что это за Мальчик такой, — произнёс иной голос. Голова Профессора вновь появилась в дверях.

— Что это за Мальчик — такой, что ты его даже не дразнила?

Сильвия сверкнула мне глазами.

— Мой милый старичок! — воскликнула она и встала на цыпочки, желая поцеловать его, в то время как он степенно склонился, чтобы милостиво принять этот знак приветствия. — Всегда вы меня запутываете! На свете много мальчиков, которых я никогда не дразнила.

Профессор вернулся к своему коллеге, и тогда второй голос произнёс: «Скажите ей, пусть ведёт их сюда, всех разом!»

— Я не могу, да и не хочу я! — воскликнула Сильвия в ту секунду, как Профессор вновь появился в дверях. — Тот, кто плакал, это был Бруно, он мой брат, и сейчас мы хотим пойти к нему, оба, только он не может, понимаете? Он слишком мечтательный, — это она произнесла полушёпотом из боязни, что я могу обидеться. — Позвольте нам пройти через Дверь из Слоновой кости!

— Я спрошу, — сказал Профессор и опять исчез, чтобы столь же молниеносно вернуться. — Он говорит, что вы можете пройти. Следуйте за мной, только на цыпочках.

Но для меня загвоздка была не в том, на цыпочках идти или нет. Я вообще не в состоянии был дотянуться ногами до пола, пока Сильвия тащила меня через кабинет.

Профессор забежал вперёд, чтобы отомкнуть нам Дверь из Слоновой кости. Мне только на одно мгновение удалось бросить взгляд на Другого Профессора, который читал, сидя к нам спиной, как Профессор уже выпроводил нас в пресловутую Дверь, вошёл сам и запер её за собой. А за Дверью стоял Бруно, спрятав лицо в руки и горько плача.

— Что случилось, мой милый? — спросила Сильвия, обнимая его за плечи.

— Я сильно-пресильно поранился, — всхлипнул бедный малютка.

— Какая жалость, мой милый! Как же ты ухитрился?

— Потому что я хитрый! — ответил Бруно, улыбнувшись сквозь слёзы. — Что думаешь, только одна ты такая хитрая?

Ого, Бруно принялся рассуждать — значит, дело пошло на поправку!

— Ну, давайте послушаем, что же произошло, — предложил я.

— Я поскользнулся на склоне и полетел вниз. И налетел на камень. И ударил об камень ногу. А потом я наступил на Пчелу. А Пчела ужалила меня за пальчик! — И бедный Бруно опять принялся всхлипывать. Выложив полный перечень своих бед, он вновь пал духом. — Она же знала, что я нечаянно на неё наступил! — добавил он, обозначив кульминацию всей драмы.

— Пчеле должно быть стыдно, — возмущённо отозвался я, а Сильвия нежно обняла и принялась целовать раненого героя, пока его слёзы не просохли.

— Теперь мой пальчик почти не жгёт, — сообщил Бруно. — Для чего на свете существуют камни? Господин сударь, вы не знаете?

— Они нужны... для чего-то, — ответил я, — даже если мы не знаем, для чего именно. Для чего, например, нужны одуванчики?

— Как для чего? О-диванчики — ведь они и есть диванчики, потому что они мягкие-премягкие, а камни всегда такие твёрдые-претвёрдые! А вы любите собирать о-диванчики и складывать из них диванчики, господин сударь?

— Бруно! — укоризненно зашептала Сильвия. — Ты должен говорить либо «господин», либо «сударь», а не то и другое одновременно! Запомнишь ты когда-нибудь?

— Но ты всё время твердишь мне, чтобы я говорил «господин», когда говорю о нём, и «сударь», когда говорю с ним.

— Но одновременно ты же этого не делаешь!

— А вот и одновременно, сестрица! — победно воскликнул Бруно. — Сейчас я говорю с Джен… меном, и я спрашиваю о Джен… мене. Что же мне и говорить, кроме «господин сударь»?

— Ты всё делаешь правильно, Бруно, — заверил я его.

— Конечно, правильно! — подхватил Бруно. — Сильвия в этом не разбирается.

— Такого нахала ещё свет не видывал! — произнесла Сильвия, нахмурив брови до такой степени, что они совсем укрыли её глаза.

— Такой непонимаки ещё свет не видывал! — ответил Бруно в том же духе. — Пойдём собирать о-диванчики. Только на это она и годна! — добавил он в мою сторону очень громким шёпотом.

— Не «о-диванчики», Бруно. Правильно будет «одуванчики».

— Это всё потому, что он постоянно подпрыгивает, — сказала Сильвия и засмеялась.

— Да, поэтому, — не стал возражать Бруно. — Сильвия говорит мне слова, но потом я начинаю прыгать, и они все перебалтываются у меня в голове.

Я заверил его, что это, конечно же, всё объясняет.

— Ну, идите же, да сорвите для меня парочку о-диванчиков?

— Сорвём, сорвём! — встрепенулся Бруно. — Айда, Сильвия! — И счастливые дети вприпрыжку понеслись по траве с быстротой и грацией молодых антилоп.

— А вы так и не отыскали дорогу назад в Запределье? — спросил я Профессора.

— Разумеется, отыскал! — ответствовал тот. — Правда, мы не попали на Людную улицу, но я нашёл другую дорогу. С тех пор я уже несколько раз сбегал туда и назад. Я, видите ли, должен был присутствовать на Выборах — как автор нового Финансового Закона. Император был так добр, что доверил это дело мне. «Будь что будет» (я помню императорскую речь слово в слово) «и если дело повернётся так, что Правитель окажется жив, то вы засвидетельствуете, что изменения в чеканке монеты были предложены Придворным Профессором, а я ни при чём!» Ну меня и возвеличили в тот момент, скажу я вам! — При этих воспоминаниях, не совсем, по-видимому, приятных, по его щекам заструились слёзы.

— Так Правителя сочли умершим?

— Да, таково было официальное заявление, но, между нами, лично я никогда в это не верил! Подтверждений, как таковых, не было — одни только слухи. Бродячий Шут со своим Танцующим Медведем (которого как-то раз даже допустили во Дворец) — так он толковал встречному и поперечному, что идёт, дескать, из Сказочной страны, и что наш Правитель там скончался. Я пожелал, чтобы Вице-Премьер хорошенько порасспросил его, но, к большому сожалению, они с миледи всегда отлучались из Дворца, когда Шут крутился поблизости. Вот все и решили, что Правителя нет больше в живых, — и по его щекам опять ручьём потекли слёзы.

— А что нового внёс в жизнь Финансовый Закон?

Услышав такой вопрос, Профессор просиял.

— Инициатива принадлежала Императору, — пустился он в объяснения. — Его Величество пожелали, чтобы каждый житель Запределья стал вдвое богаче — ну, просто ради популярности нового Правительства. Однако в Казне не оказалось достаточно для этого денег. И тогда я предложил другой путь: увеличить вдвое достоинство каждой монеты и каждой банкноты в Запределье. Простейшая штука. Удивляюсь, почему никто раньше до этого не додумался! А такой всеобщей радости вы ещё не видывали. Магазины были с утра до вечера полны народом. Все всё покупали!

— А как они вас возвеличили?

Весёлое лицо Профессора омрачилось.

— Это произошло, когда я возвращался домой после Выборов, — печально ответил он. — У них в мыслях не было ничего плохого, но мне всё равно пришлось не сладко! Они махали вокруг меня флагами, пока я почти не ослеп, звонили в колокола, пока я не оглох, и усыпали дорогу таким толстым слоем цветов, что я всю дорогу увязал в них и падал! — Бедный старик скорбно вздохнул.

— А далеко ли отсюда до Запределья? — спросил я, чтобы сменить предмет.

— Примерно пять дней пути. Но туда приходится возвращаться — время от времени. Понимаете, я, как Придворный Учитель, всегда должен быть к услугам Принца Уггуга. Императрица очень сердится, если я оставляю его хотя бы на час.