Сильвия и Бруно

Льюис Кэрролл

СИЛЬВИЯ И БРУНО

П Р Е Д И С Л О В И Е

Приведённый в последней главе рассказ о том, как проводят воскресные дни дети нынешнего поколения, процитирован мной дословно из речи, произнесённой специально для меня одним моим маленьким приятелем, и из письма, присланного мне одной моей взрослой приятельницей.

Главы, называющиеся «Фея Сильвия» и «Месть Бруно», являются перепечаткой с незначительными изменениями небольшой сказки, которую я написал в 1867 году по просьбе покойной миссис Гатти для издававшегося ею «Журнала тётушки Джуди».

Я припоминаю, что идея сделать эту сказку ядром более обширного рассказа зародилась у меня в 1874 году [1]. В течение многих лет я кратко записывал в свободные минуты всяческие свободно возникающие эксцентричные мысли и обрывки диалогов, приходящие на ум — кто знает, откуда? — с такой мимолётной внезапностью, что мне оставалось только схватываться и записывать там и сям, иначе их ожидало немедленное забвение. Иногда всё же удавалось проследить исток таких беспорядочных вспышек сознания — например, они могли оказаться навеянными читаемой книгой, либо же высеченными из «кремня» собственного разума «кресалом» случайного замечания приятеля, — но чаще они возникали совершенно самостоятельно — из ничего, кстати сказать: образчиками такого безнадёжно алогичного явления, как «следствие без причины». Таковой была последняя строка «Охоты на Снарка», пришедшая мне в голову (как я уже писал об этом в статье, помещённой в журнале «Театр» за апрель 1887 года) совершенно внезапно во время прогулки в одиночестве; таковыми, опять же, были те отрывки, что являлись во сне, и которые я вообще не могу свести к какой-либо предшествующей причине. В данной книге имеется, по крайней мере, два места, внушённые сном. Одно из них — замечание «миледи»: «Это наследственное, как и любовь к пирожным», а другое — ироничный рассказ Эрика Линдона о своём продвижении по службе.

Так вот и случилось, что я оказался обладателем огромного количества кипучих сюжетов — в том смысле, что они образовывали громоздкие кипы, — которые нуждались в том, чтобы их всех связали вместе нитью последовательного рассказа, и получилась бы предвкушаемая книга. Но! C самого начала эта задача виделась совершенно безнадёжной, ибо стоило мне к ней подступиться, как до меня впервые дошёл смысл слова «хаос», и я осознал, что пройдёт лет десять, если не больше, пока я добьюсь успеха в попытке настолько упорядочить все эти разрозненные обрывки, что смогу углядеть, в какой же рассказ они слагаются, ибо ведь рассказ должен вырастать из эпизодов, а не эпизоды из рассказа [2].

Я сообщаю всё это не из самолюбования, а лишь потому, что в самом деле предполагаю у некоторых моих читателей интерес к подробностям «зарождения» книги, сюжет которой выглядит таким простым и прямолинейным, когда он уже выстроен, что им может показаться, будто она была написана на манер обычного письма — от начала и до конца одним махом.

Можно, без сомнения, писать книги и таким образом; скажу даже, если это не будет с моей стороны нескромностью, что я и сам сумел бы — например, находясь в удручающем положении (ибо я считаю это за подлинное несчастье) человека, обязанного выдавать определённое количество беллетристики за определённое время, — и я сумел бы «выполнить задание» и произвести свою «историю из кирпичиков», как это делают другие работяги. Одно я, по крайней мере, мог бы гарантировать относительно произведённой таким образом книги — что она будет в высшей степени банальной, не предложит никакой новой мысли и окажется очень утомительной для чтения!

Этот род литературы получил весьма подходящее название «вода», или «набивка», — его уместно растолковать как «то, что все могут писать, но никто — читать». Не отважусь на заявление, будто предлагаемая книга вовсе лишена писанины подобного рода; время от времени, стремясь поместить какую-нибудь сценку в подходящее место, я вынужден был восполнять страницу двумя-тремя побочными линиями; однако честно могу сказать, что делал такие вставки не чаще, чем в самых необходимых случаях.

Мои читатели, возможно, найдут развлечение в собственных попытках обнаружить на той или иной странице эту самую «воду» в развитии сюжета. Например, готовя гранки, я заметил, что отрывок, ныне занимающий страницы с начала … до середины … , оказался на три строки короче. Я восполнил недостаток, но не вставкой слова туда и слова сюда, а дописав три следующие одна за другой строчки. Интересно, смогут ли мои читатели догадаться, в каком месте?

Для более трудной головоломки — если желаете трудностей — подойдёт песня Садовника: определите, в каких случаях (если такие случаи были) куплет подогнан по содержанию к обрамляющему тексту, а в каких случаях (если таковые были) текст подогнан под куплет.

Возможно, труднейшая штука в литературной деятельности (по крайней мере, я нашёл её таковой; никаким волевым усилием не могу этого добиться, а вынужден принимать, как выходит) — это написать нечто оригинальное. И, возможно, самое лёгкое — это, когда оригинальный сюжет уже измыслен, придерживаться его и писать побольше на один и тот же мотив. Не знаю, является ли «Алиса в стране чудес» оригинальной сказкой — я, во всяком случае, не был сознательным подражателем при её написании — но, как мне известно, со дня её выхода в свет появилась по крайней мере ещё дюжина книжек, созданных по такому же образцу. Путь, который я несмело разведал — веря, что вступаю «в предел безмолвных вод, непройденных широт» [3], — ныне является проторённой дорогой; все придорожные цветы давно уже втоптаны в пыль, и для меня пытаться писать в этом ключе вновь — значит накликать на себя беду.

В результате при написании «Сильвии и Бруно» я постарался — не знаю, насколько успешно, — изобрести другой, непохожий путь; хорош он или плох, но это лучшее из того, что мне удалось. Книга написана не ради денег и не ради славы, но в надежде подать тем детям, которых я люблю, несколько мыслей, не чуждых, на мой взгляд, часам невинного веселья, которые и есть самая жизнь Детства, а также в расчёте предложить читателю некоторые размышления, могущие оказаться, как я слабо надеюсь, не полностью лишёнными созвучности печальным каденциям Жизни.

Если я ещё не истощил терпения моих читателей, то уж использую эту возможность — вероятно, последнюю, когда я могу обратиться к стольким моим друзьям сразу, — чтобы оставить им несколько посетивших меня идей касательно книг, которые стоило бы написать; я и сам с большим удовольствием принялся бы за эту задачу, только вряд ли хватит у меня времени и сил для завершения, — в той надежде, что если мне не удастся (да и годы очень уж быстро уносятся прочь) выполнить задуманное дело, другие руки смогли бы подхватить его.

Во-первых, Библия для детей. Только самое существенное, тщательно отобранные фрагменты, пригодные для детского чтения, и картинки. Сам я стою за тот принцип отбора, который преподнёс бы ребёнку религию как откровение любви — не нужно огорчать и смущать юный ум историей преступления и наказания. (Согласно этому принципу я бы, например, опустил рассказ о Потопе.) Подбор картинок не составит значительных трудностей: новых не нужно, ведь уже существуют сотни превосходных иллюстраций, на которые давно истекли авторские права и для репродуцирования которых подошла бы простая фотоцинкография или какой-нибудь схожий метод. По размеру книга должна быть карманной, в красивой привлекательной обложке, отпечатанной чисто и разборчиво, но прежде всего — побольше картинок, картинок, картинок!