Отдай свое сердце

Глава IV

ШУТОЧКИ ПОДСОЗНАНИЯ

— А-а-а-а-а-а… — продолжал вопить Генка, лежа в постели. Он проснулся от собственного крика. Сердце колотилось. Мысли путались. Где он?! Что с ним?.. Самокатов лихорадочно озирался. Знакомая вроде бы комната… На стенах — постеры рок-звезд и знаменитых спортсменов… Ой, да это же его квартира! Но ведь он только что упал с платформы, и на него, пронзительно гудя, надвигался электровоз… Значит, это был всего лишь сон… Сон?.. Но почему же тогда болит голова, будто он и вправду стукнулся головой о рельсы?..

Генка нащупал на затылке здоровенную шишку. Он тотчас вспомнил о царапинах на шее, появившихся у него после вчерашнего сна. И вот теперь — шишка… В голову полезли разные мысли. В основном неприятные. А вдруг это вовсе не сны, а глюки, во время которых он в беспамятстве царапает себя ногтями и бьется головой о стенку? Самокатов даже вспотел от такого предположения. Да нет же! Никакие это не глюки!.. На самом деле все очень просто: как только родители уехали, он набрал в видеопрокате кучу кассет с «ужастиками»; и вот досмотрелся до того, что ему начали кошмары сниться.

«Ну а царапины с шишкой откуда?» — напомнил Самокатову внутренний голос. На этот вопрос у Генки ответа не было. И он отправился под душ — чтобы хоть немного успокоиться. Но спокойствие так и не пришло. Самокатов не мог отделаться от мысли, что его сны — вовсе не сны. «Да почему же не сны?! — сам с собой спорил Генка. — Я же просыпаюсь…» Да если б это была явь, он бы сейчас не под душем стоял, а лежал под колесами товарняка…

Но сколько Самокатов себя ни убеждал, все равно оба сна казались ему явью. Генка даже путаться начал — что ему снилось, а что было на самом деле. Ну, то, что он в Курочкину превратился — это, конечно, сон. А вот когда он пошел в школу и спорил там с Максом насчет все той же Курочкиной — это сон или не сон? Вроде не сон… А может, сон?..

«Двойка!!» — сверкнуло у него в голове. Ему же Нестерова пару влепила!.. Генка быстро достал дневник и перелистал… Есть! Вот она!.. Самокатов обрадовался стоящей в дневнике двойке, как пятеркам никогда не радовался. Значит, то, что было вчера в школе, произошло на самом деле. Он поболтал с Горохом, схватил двойбан, вернулся домой и…

И что?

Генка опять оказался в тупике. Потом позвонила Рита Курочкина и пригласила его на свидание. Выходит, с этого момента и начался сон? Но тогда получается, что, придя из школы, он сразу же лег спать (это в три-то часа дня!) и проспал до следующего утра. Фигня какая-то… Спать он обычно ложился в одиннадцать, а с отъездом родителей — в двенадцать. Ночи, разумеется, а не дня. Да, но если он, вернувшись из школы, не лег спать и не ездил на Фарфоровскую — что же в таком случае он делал с трех до двенадцати? Вот этого Самокатов, как ни старался, вспомнить не мог.

В общем, наскоро перекусив, Генка потопал в школу. И встретил там Макса.

Горох, как всегда, был в своем репертуаре:

— Зацени, Самокат. Вчера на дискотеке две девчонки из-за меня подрались.

На сей раз Генка ничего «заценивать» не стал.

— Макс, — сказал он, — я задам тебе несколько вопросов. Ты на них просто отвечай и ни о чем меня не спрашивай.

Горохов окинул друга недоуменным взглядом.

— Самокат, ты в последнее время какой-то прибабахнутый.

«Будешь тут прибабахнутым», — подумал про себя Генка, а вслух сказал:

— Ну, ты усек?

— Усек, усек, — ответил Макс и тотчас спросил: — А почему я не должен ни о чем спрашивать?

— После объясню, — пообещал Генка и начал задавать вопросы: — Я вчера в школе был?

— А ты что, сам не…

— Отвечай на вопрос!

— Ну, был.

— Мы о Курочкиной говорили?

— Ну, говорили.

— Раньше ты о ней слышал?

— Нет, не слышал.

— Мы с тобой после школы куда-нибудь ходили?

— Нет, не ходили… Слушай, Самокат, — не выдержал Горохов, — а ты случайно не шизанулся?

— Вполне возможно, — со вздохом произнес Генка и рассказал Максу обо всем, что с ним произошло. И во сне, и наяву.

— …Вот такие у меня примочки, — мрачно закончил Самокатов свой рассказ. — Что ты на это скажешь?

Горохов дурашливо похлопал друга по плечу.

— Чего тут говорить? Становись на учет в психдиспансер.

— Да иди ты!.. — вспылил Генка, развернулся и пошел. Злой, как черт.

Макс кинулся следом.

— Эй, я же просто пошутил.

— Отвали!

— Да не заводись ты, Самокат! Че ты такой нервный?

— Посмотрел бы я на тебя, если б тебе каждую ночь кошмары снились! — с горячностью воскликнул Самокатов.

— Ой, как будто мне кошмары не снятся. Я вон недавно чумовой «ужастик» видел. «Отрубленные пальцы» называется. Так потом я от этих пальцев две ночи подряд во сне удирал.

— Ты хоть удирал, — ответил Генка несколько поспокойнее. — А я на рельсы упал и ни рукой, ни ногой шевельнуть не могу. А электровоз надвигается…

— Все это лажа, — сказал Горохов, — причем полная.

— Да? А шишка v меня на затылке откуда?

— Ударился обо что-то.

— О подушку, что ли?

— Почему о подушку?! О кровать, например.

— А шею кто мне оцарапал?

— Да ты сам ее себе оцарапал. Вон у тебя ногти какие.

— Хорошо. А с Курочкиной как быть?

Здесь Макс вынужден был согласиться:

— Да, с Курочкиной неврубон. Ты действительно видел ее в нашем классе?

— Как тебя сейчас. И на уроках, и на переменах… Слушай, Горох, — Самокатов понизил голос, — а вдруг у меня и вправду крыша едет?

— Это легко проверяется. Есть специальные тесты.

Генка поморщился.

— Что мне — в психбольницу идти?

— Не обязательно. Я могу тебя проверить.

— Ты?!

— Ну да. У меня же отец психиатр… Вот закрой глаза.

— Зачем?

— Да не бойся, закрывай. Я тебе точно скажу, рехнулся ты или нет.

Самокатов закрыл глаза.

— А теперь дотронься указательным пальцем до кончика носа.

Самокатов дотронулся.

— Зашибись! — сделал вывод Горохов. — Ты в полном порядке.

— Да уж, в порядке, — вздохнул Генка, но на душе у него стало чуточку спокойнее.

— Ты просто заучился, Самокат, — сказал другу Макс. — Видеокамера — это, конечно, круто, — Горохов был в курсе Генкиных дел. — Но и за нее особо корячиться не стоит.

— Да я особо и не корячусь.

— Не заливай. Кто на каждом уроке первым лезет отвечать?

Генка промолчал. А Макс продолжал:

— У нас же сейчас самые клевые годы. Нам надо не учебники зубрить, а отрываться. А когда вырастем — начнется скучная взрослая жизнь… — Горохов скорчил кислую гримасу.

— Да, взрослая жизнь — это гадость, — тоже скривился Самокатов.

— Вот и давай сегодня махнем на дискотеку, — предложил Макс. — Классных девчонок подцепим…

— Я уже одну подцепил, — буркнул Генка. — А она меня — бац! — и под товарняк.

— Ты, главное, думай об этом поменьше.

Но Самокатов не мог не думать.

— Нет, все же странно…

— Да что странно-то?!

— Ну понимаешь, эти сны — будто и не сны.

— Фу-у, — отдувался Горохов, — ты меня уже заколебал своими снами. Ну ладно, давай посмотрим фактам в лицо.

— Давай.

— Значит, в первом сне ты превратился в какую-то Курочкину…

— Ага. А во втором сне она меня на рельсы толкнула. А утром появилась шишка. — Генка непроизвольно пощупал свой затылок.

Макс задумался. Прошла минута.

— Эй, Горох, ты что, уснул? — толкнул друга Самокатов.

— Подожди, я размышляю, — солидно ответил Макс.

Поразмышляв, он сказал:

— Знаешь, Самокат, я думаю, это были не сны.

— А что тогда — глюки?

— И не глюки.

— А что же?

— Шуточки твоего подсознания, — выдал Макс.

— Чего-чего?

— Того самого. Ты хоть знаешь, что такое подсознание?

— Ну, так, смутно.

— А я точно знаю. Мне папаша объяснял. У человека мозг на девяносто процентов не работает. Мы мыслим одной коркой… — Горохов для наглядности постучал себя по лбу. — А что заложено в подкорке — неизвестно.