Штурм Рейхстага

— К нам вернешься или поедешь домой?

Семечкин задумался.

В это время в палату вошла женщина в белом халате, показавшаяся мне очень знакомой. Семечкин посмотрел на нее и улыбнулся.

— Не узнаете? — спросил он меня. — Даша, моя жена и друг. Маршал Жуков разрешил ей ухаживать за мной.

Ну, конечно, она мне знакома! Семечкин не один раз показывал нам фотографию своей Даши.

Даша почему-то смутилась, а когда оправилась, сказала:

— Вы уж не обижайтесь на Степу, если он не заедет в свою часть. Нам маршал товарищ Жуков приказал из госпиталя ехать прямо домой… У нас ведь с ним четверо детей. Ждут-то как папу! А работы сколько дома!

Не верилось, что надо прощаться со Степаном Семечкиным навсегда. Ведь мы были больше чем родные!

— Ну что же, Степа, выздоравливай и не забывай наш полк! — сказал я ему.

Он обнял меня, поцеловал, а Даша тихонько всплакнула.

До свидания, богатырь, живи долго, на совесть трудись, расти для Родины своих ребят… Знаю, на таких людей, как ты, можно положиться!..

Герои штурма рейхстага — мирные советские люди

Как-то летом, было это в прошлом году, в моей квартире раздался звонок телефона. Ничего необычного, сверхъестественного в этом не было. Мы привыкли к телефону, как к радиоприемнику, телевизору, книжному шкафу. Трубку взял мой сын Володя.

— Да, квартира Самсоновых, — говорил сын. — Я тоже Самсонов. Какого вам Самсонова надо, старшего или младшего? А, старшего, тогда это папу, а я младший… Папа, это тебя!

Я в это время умывался. Положил полотенце, взял трубку.

— Слушаю… Мелитон? Кантария? Здорово, дружище! Звонил ли Егоров? Какой Егоров, наш? Тоже должен был приехать? Нет, пока не звонил. Приезжай, жду…

Не более как через полчаса Кантария приехал к нам. Все такой же веселый, черный от южного солнца, а в смоляных волосах его попрежнему ни одной седой пряди.

— Какими судьбами? Как жизнь? Где работаешь?

Десятки вопросов, торопливые ответы, неизбежные «да», «гм», возгласы удивления.

В глазах у Мелитона я с первых же минут заметил какие-то лукавые огоньки.

— Что ты придумал, Мелитон? — спрашиваю.

Улыбается, а лукавые огоньки все горят и горят.

Сын прилип к Кантарии и не отходит от него. Как же, еще один герой штурма рейхстага да такой, кто собственной рукой ставил на его куполе Знамя Победы!

Телефон затрезвонил еще. На этот раз трубку взял я.

— Да, подполковник Самсонов у телефона. Кто, Неустроев? Здравствуй, здравствуй… А у меня Кантария. Егорова еще нет…

— Егоров здесь! — пробасил голос в коридоре.

— Егоров здесь! — сказал я Неустроеву.

Оказалось, что Кантария, Егоров и Неустроев, списавшись, сговорились в один и тот же день приехать в Москву и в промежуток от семи до девяти часов утра собраться у меня.

Я позвонил в свое учреждение и попросил у старшего начальника разрешение провести этот день дома.

Пока домашние собирали стол, у нас без умолку шел разговор.

Кантария после демобилизации из армии работал звеньевым в своем родном колхозе, а теперь стал горняком в Ткварчели. Неустроев сразу же вернулся к своей мирной профессии металлурга. Недавно он назначен мастером одного металлургического завода на Урале. Егоров был председателем колхоза на своей родине, в Смоленской области, потом окончил партийную школу и теперь работает на одном из предприятий.

Я рассказал, что окончил Академию имени Ленина и продолжаю службу.

— Где Иванов? — спросил Неустроев.

Я взял последнее письмо старшины запаса Иванова и передал Неустроеву.

— Читай вслух, — сказал Кантария.

«Привет из Казахстана, товарищ подполковник!» — начал Неустроев.

— Стесняется своего командира назвать по имени! — заметил Егоров.

А Неустроев продолжал читать:

«Считаю своим долгом сообщить вам, что в моей жизни произошла большая перемена. Вы знаете, что я был библиотекарем. Дело свое любил, отдавал ему всего себя. Потом задумался. По мужским ли силам это дело? Удобно ли здоровому мужику сидеть в такое горячее время в теплом и уютном помещении и выдавать разным посетителям книжки? И почему на целину, на наши казахстанские просторы едут люди бог ее знает откуда, бросая ради этого родной дом, любимые профессии, а я, коренной житель Казахстана, сижу в Алма-Ате и выдаю книжки? Книги — вещь великая. Я их знаю хорошо, люблю. Многие читатели полюбили книги только потому, что я им сумел раскрыть необоримую силу книги. Но ведь это с успехом может делать и девушка и женщина! Больших трудов мне стоило перебороть себя. Помог райком партии. Первый секретарь прямо сказал:

— Я сам очень люблю книги. Но поднятие целины для нас сейчас самое важное…

Если вы обратите внимание на конверт, то увидите, что на нем новый штамп. Это название районного центра в Кустанайской области. Я здесь работаю инструктором райкома партии по зоне одной из МТС.

Шесть месяцев учился в Алма-Ате на курсах. Изучал полеводство, сельскохозяйственную технику, политическую экономию и сейчас вот уже второй месяц тут.

О работе скажу одно: настоящая работа!

Если вы переписываетесь с Кантарией, Егоровым и другими нашими товарищами, — горячий привет им. Я, например, переписываюсь только с одним Семечкиным…»

— У него настоящее сердце разведчика! — сказал Кантария. — Не может долго сидеть в тылу, тянет на передний край.

— Целина — настоящий передний край! — согласился Егоров.

— Где же остальной наш народ? — спросил Неустроев.

Я рассказал о тех товарищах, за судьбой которых следил.

— Офицеры Негода и Зинченко — на разных постах в армии. Давыдов тоже в армии. Малинский работает в органах связи.

— А где Степа? — перебил меня Егоров.

— Могу прочитать письмо от него.

Сын, жадно слушавший нас, достал письмо Семечкина из шкафа и протянул мне его.

«Дорогой Константин Яковлевич, а также Анна Михайловна, Вера и Володя! В первых строках моего письма примите лично от меня, от моей Даши, от моих Сережи, Пети, Вани, Нюры, Оли, Нади и совсем маленького Степы…»

— Отец-герой! — перебил меня Кантария. — Да он перегнал всех нас!

— Не мешай! — недовольно заметил Егоров.

«…сердечные приветы. Мы все живы, здоровы, чего и вам от души желаем. В Москве я непременно в этом году после навигации буду и, конечно, зайду в ваш гостеприимный дом на улице Горького. Что у нас нового? Да считай что ничего. Ребятишки учебный год закончили неплохо, вот только у Пети двойка по математике. Осенью будет пересдавать. Сережа простился с нами и уехал в летное училище. Он у нас энтузиаст реактивной авиации. Мы его, конечно, особенно не держали и не отговаривали. Больше того, мне даже приятно, что из большой семьи у меня один будет военный. Однако вот беда — ростом он вышел в меня. Какая же ему нужна будет кабина в самолете? Нюра тоже покидает нас. Поступила в мореходное училище в Ригу. И как только туда девчонок принимают! Даша все заведует детским садом. Ну, а я бригадирствую в порту. Скучновато без тяжелой физической работы. Все краны, везде машины, а силу человеку применить негде. Конечно, это очень хорошо, но мне все же иногда удается тряхнуть стариной…

Да, Константин Яковлевич, что это за последнее время кое-кто в Америке, да и в других подручных ей странах стал голос повышать на нас? Подумаешь, атомная бомба! Что они, дураки, что ли! Атомная бомба и у нас есть. Но в ней ли прок? Думается мне, что сила не в этой бомбе, а в нас — в тебе, во мне, в моем сыне Сережке. Не хочется думать о войне, уж больно хорошо жить, когда мир, но иногда зло берет. Чего лают!? Ведь так стукнем, что и костей не соберут!

Так я говорю?

А, впрочем, ну их к дьяволу… Приехали бы, Константин Яковлевич, ко мне в отпуск. Волга, красавица Ока, прекрасный город. Квартира у меня просторная. Приезжайте, рад буду!..»

Володя протянул мне письма, полученные от Еремина и Савенко.

— А где они, наши боевые друзья? — не утерпел Егоров.