Муц-Великан

— Почему?

— Это неприятная история.

— Неприятная история? — стал добиваться Муц. Ну, расскажи, расскажи! — Он вытерся рубашкой, оделся, не спуская глаз с забавного и шустрого человечка и продолжал настаивать:

— Ну, расскажи, расскажи!

Хутцебуц положил дубинку на плечо, скрестил ноги и начал рассказывать.

История беглеца Хутцебуца

Три года тому назад, — начал он, — как известно в королевском замке в столице строилась огромная марципановая башня. Строили ее тогда двести лилипутов, все время держа платок у носов. Полгода! Один я не нуждался в платке. Я никогда не принадлежал к тем слабым, которых валит с ног аромат пряника или прельщают лакомства. Но, чорт возьми, как-раз в тот день, когда возводили большой марципановый купол, я видно мало поел картофеля. А тут еще купол издавал очень свежий, крепкий аромат. Короче говоря, мне так захотелось наверху полакомиться, мне так нехорошо стало, что я поскользнулся, докатился до карниза башни, ухватился руками и зубами за марципановый зубец. Он отломался. Я упал с высоты семи метров, и, падая, проглотил кусок марципана. Трах! Я стал преступником.

Вместе с тем, я сломал левую ногу. Меня отнесли в больницу, потому что у меня не было родных. Мать умерла, а отец погиб на войне с жителями Страны Чудес; нашими северными врагами, негодяями, дьяволами! Короче, когда я выздоровел, меня должны были посадить в тюрьму: ведь, я при падении, проглотил кусок марципана!

Само собой разумеется, что в одну туманную ночь Буц бежал и скрылся в Беличьем бору.

Когда я на третий день бегства лежал во мху утомленный и размышлял над своей бедой, неожиданно сзади послышался густой бас:

— Бодрись, скоро кончится ваша нужда!

Я вскочил на ноги с быстротой молнии и увидел пред собой старого-престарого лилипута, с белой, как лунь головой, потухшими глазами и бородой, доходившей до пояса. Его руки покоились на дубинке, которая доходила ему до подбородка. Он протянул мне эту дубинку со словами:

— Буц, возьми ее, возьми, эту дубинку! Она не сгибается, не трескается, она — как сталь и бьет за троих. Она сломается только, когда придет свобода.

— Я с удивлением взглянул на дубинку, но, когда я снова поднял глаза, старец уже исчез. По всему лесу, однако, еще звучал как бы издалека его бас:

— Она — как сталь и бьет за троих: она сломается только, когда придет свобода…

С тех пор я не выпускаю этой дубинки из рук. Она защищала меня и от полиции, и от разбойников. У кого она затанцует на спине, тот пускается в пляс и бежит прочь, а я так привык к ней, что владею ею одной рукой.

Как поймали Муца и Буца

Косые лучи заходящего солнца уже ложились на верхушки деревьев, Буц давно уже закончил свой рассказ, а Муц все еще продолжал стоять с разинутым ртом. Он закрыл его только тогда, когда сумерки уже спустились на кусты и деревья и точно не знал, что больше взволновало его в истории Буца — дубинка или замок из марципана. Видимо, победил интерес к лакомствам, так как первый его вопрос был:

— Неужели вся башня сделана из настоящего марципана? — Он помирал со смеху. — Неужели из марципана?

В кармане его что-то хрустнуло, он полез туда, вытащил последний кусочек пряника и соблазнительно поднял его в воздух.

— Видишь, Буц? Ты получишь его, если останешься со мной и поведешь меня к марципановой башне. По рукам, Буц!

Лилипут уставился в посыпанный сахаром пряник, и в упоении протянул ручонку, которая исчезла в руке Муца. Затем он с треском откусил кусочек пряника и восторженно повел глазами.

А Муц, мечтая о марципановой башне, снова расхохотался и вдруг услышал, что у него что-то булькает в кармане. Он залез в карман и вытащил оттуда что-то стеклянное — какую-то бутылку.

— Быть не может. Я утащил с собой всю бутыль.

Он посмотрел на отливающую золотом жидкость и вытащил пробку. Посмотрели б вы на Буца!

— Брось! — взволнованно крикнул он, проглотил остаток пряника и выронил дубинку. Брось, брось!

Но Муц уже сделал порядочный глоток.

— Брось! Брось эту чертовщину! — настойчиво кричал Буц.

Но Муц сделал уже второй, глоток.

— Ах, как щекочет, как жжет!.. — И он выпил в третий раз — гуль, гуль, гуль! — текла в рот золотая огненная жидкость, ударяя в голову.

Бутылка опустела, зато голова Муца переполнилась. Она так отяжелела, что ему вскоре пришлось лечь. Не прошло и минуты, как ему показалось, что деревья, папоротники и травы заплясали кругом в диком хороводе..

— Ох! — снова раскрыл глаза Муц. Ох, как у него стало глупо в голове! Ах, какую чепуху понесла эта глупая голова!

— Кусты… Взгляни, Буц!.. Ведь, я Муц… или не Муц?.. Меня зовут Муц… слышишь, Муц, а тебя Буц… это забавно… Почему ты не зовешься Пипин? Ваш Пипишка хотел меня убить. Подумай, Буц, совсем убить!., Почему бы тебе не быть моим носом, Буц? Или моим дядей?.. Племянница брата моего отца дяди дочери моей тети… — Так болтал он несколько минут подряд.

Буц не вымолвил ни слова, только схватил бутылку, подбежал к ближайшему пню, размахнулся и с такой силой ударил ее о пень, что она разлетелась вдребезги. Затем он стал прислушиваться, чутко прислушиваться…

Разве не послышался хруст за соседним кустом? Буц напряг зрение, снова услышал хруст и увидел двух убегающих лилипутов в зеленых куртках. Сверкающие сабли болтались у убегающих ног и Буц расслышал, как один шепнул другому:.

— Обоих поймаем! Обоих! Король затанцует от радости.

Они бежали по направлению к столице.

Буц подскочил к распростертому Муцу и стал кричать:

— Эй, Муц! Великан! Вставай! Беда! Беда! Я видел полицейских!.

Никакого ответа. Глубокий храп вылетал из полуоткрытого огромного рта великана.

Буц не терял больше слов, схватил свою дубинку, положил на нее обе руки, оперся подбородком и стал караулить. Тихо и устало плескались волны речки на поляне. Птицы забирались в свои гнезда, и вечер распростерся над ветвями, листьями и травой.

Чутко, как индеец, стоял настраже Буц, а Муц храпел так громко, что ночные птицы шарахались в сторону.

Кругом царил полуночный мрак. Серп луны повис над дремлющим бором. Буц разминал застывшую спину. Его глаза старались проникнуть в темноту, так как издали доносился придушенный лай собак и топот.

— Эй, великан, вставай! Беда!

Но Буц напрасно кричал, напрасно расталкивая спящего. Охмелевшая голова отвечала глубоким храпом.

Не удрать ли мне одному? — подумал Буц, оглянувшись на темный лес. Но вспомнил про свое обещание, про слово, данное Муцу и остался.

Топот многочисленных шагов все ближе и ближе, послышался шопот:

— Мы видели их здесь! Сюда, Полкан! Сюда!

Не удрать ли мне одному? — вторично подумал Буц, но обещание держало его на месте. Он крепче сжал в руках дубинку и подлез под куртку великана.

Вдруг раздался громовый крик одного полицейского.

— Сюда! Тсс, Полкан! Все сюда! Хутцебуц, сатана, удрал, но великан в наших руках.

Со всех сторон вылезли из кустов полицейские: пятьдесят… сто… двести. Многие притащили с собой длинные веревки и проворно связали великана. Другие вытащили сабли, чтобы угостить спящего, если он чересчур рано проснется.

— Но ради бога не убивайте! — предостерегал обер-полицейский. — Король поклялся короной, что его ждут клетка и петля…

— Ах, как наградит нас король пряником! — ликовал другой.

— Тс, тише, чтобы не проснулось чудовище! Уведите собак! — предостерегал третий.

— Фу, как от него ужасно разит, — возмущался четвертый. Многие побежали на дорогу за ожидавшими там телегами. На рассвете, при первых лучах всходившего солнца, по Беличьему бору двигалась невиданная процессия. На четырех скрепленных вместе лилипутских телегах лежал связанный Муц. В них были впряжены десять двурогих, а двести полицейских с саблями наголо маршировали кругом.

Процессия направлялась в столицу, на окраине которой возвышалась лилипутская тюрьма. Голый холм, над которым царило мрачное здание, назывался Тюремной Горой и лилипуты содрогались, когда произносили это слово.