Муц-Великан

Сыр-в-Масле разъярился, неожиданно повернулся и крикнул:

— Спустите собак! — и два лилипутских бульдога с хриплым лаем выскочили в сад.

Ах, как быстро вскочил на ноги Муц! Как крепко прижал он к себе пряничный балкон! Как отчаянно стал кричать и отбиваться ногами от бульдогов. Только с большим трудом ему удалось вырваться от цепных собак. Правда, они были не крупнее наших крыс, но гораздо свирепее.

Оскалив зубы, они продолжали бросаться Муцу на ноги, выгнали его шаг за шагом из сада и так вцепились в икры, что он закричал, стал топать о землю, крепче прижал к груди пряник и убежал.

Он улепетывал по полям и лугам, пока не затих собачий лай, вернулся обратно на дорогу, тяжело дыша прислонился к дереву и не знал, радоваться ли или стыдиться, что ему удалось убежать. О, если бы не эти два пса. Но два против одного… это позор! Он бросал сердитые взгляды на сверкавший за холмом замок, потрясал спасенным пряником, храбро откусил кусок и, жуя, пошел дальше.

Но всякий желудок когда-нибудь бывает полон, — даже у шмеркенштейновских мальчиков. Муц не смог доесть остатки балкона, и всунул их в карман. Перила балкона так уперлись в стенки его желудка, что лицо его искривилось и он никак не мог понять, почему в человеке все так устроено навыворот. В продолжение стольких часов Муц так торопился навстречу запаху пряника! Теперь его карманы были доотвалу набиты лакомствами, а желудок… категорически отказывался их принимать. Это еще не все. Даже нос его, и тот стал церемониться: ему опротивел запах пряника… С Муцом повторилось то, что произошло дома на масленице, когда он объелся пышек и потом его тошнило при виде печенья.

Наевшись досыта он вспомнил про нужду и страдания вечно-голодных лилипутов.

«Если бы они хоть раз поели как следует пряников, их горе прошло бы мигом» — вертелось у него в голове. Но эти мысли быстро рассеялись от множества жалобных криков, которые послышались из канавы. Там корчились и взывали к нему лилипуты, среди которых не было ни одного, кто не имел бы какого-нибудь увечья.

— Ты пришел, наконец, освободитель! Мы — инвалиды! Помоги нам! Одна нога — не две ноги. Жители Страны Чудес сделали из нас калек!

— Они отсекли мне руку!

— Эти негодяи раздробили мне руку и ногу!

— Теперь ни один толстосум не возьмет нас на работу. Одна нога — не две ноги.

И все они постукивали при этом костылями, деревянными ногами и руками.

Но Муц не в силах был долго смотреть на этих несчастных. Он высыпал им лакомства из двух карманов и пошел дальше. Размышляя о страданиях лилипутов, он незаметно набрел на группу в синих передничках, копавшую картошку на поле у самой дороги. У многих носы были повязаны платочками. Они были слабы, не могли выдержать запаха пряника и быстро валились с ног.

Все опустили мотыги, взглянули на дорогу, закивали и зашумели:

— Он идет нас спасать! — воскликнул один — и Муц встрепенулся.

— Еще бы! Ведь, мы молились ему и приносили жертвы целых пять дней! — Муца передернуло.

— Быть может, небо пошлет нам другого освободителя. Этот показывает чудеса только с едой! — кричал третий, У Муца стал не совсем гордый вид.

— Он разорил нас своим аппетитом, — жаловался четвертый. Муц сильно покраснел.

— И бесновался сегодня утром, как дикарь, когда у нас не хватило еды, — добавил пятый.

Муц опустил глаза, полез в карман, бросил лилипутам полную пригоршню пряников, отвернулся и торопливым шагом направился в Беличий бор. Ему хотелось бежать, скрыться, исчезнуть куда-нибудь, чтобы больше не встречаться с лилипутами. Ему было стыдно, очень стыдно, что он пять дней смеялся над нуждой лилипутов.

О разбойниках и беглеце Буце

Муц осмелился поднять голову только тогда, когда он окончательно скрылся из глаз бедняков и забрался в глубь Беличьего бора. Последний получил это название потому, что на его деревьях прыгало множество белок.

Но он мог бы также называться и Разбойничьим бором, потому что в его чаще, как и во всех лесах Лилипутии, кишмя-кишели разбойники. То были лилипуты, которые полакомились сладким добром толстосумов и бежали от полицейских в лес, где с течением времени, одичали. По ночам они иногда нападали толпой на какой-нибудь плохо защищенный пряничный замок, выгрызали большие куски из стен, и с набитыми ртами удирали, прежде чем их успевали схватить полицейские собаки. Если же им не удавалось напасть на замок, они нападали на большой дороге на лилипутов и обирали их до ниточки. Так одичали разбойники в Лилипутии.

Муц, конечно, не заметил ни одного из этих господ, несмотря на то, что они сидели на корточках за папоротниками и с изумлением наблюдали за великаном. Муц все время думал о том, что его — такого большого великана — кормили бедные лилипуты, что они ухаживали за ним и развлекали его, а он издевался над ними, когда они молили о помощи. Ему показалось, что деревья и кусты шелестят за его спиной:

— Бесстыдник! Бесстыдник! Ты — великан и не помогаешь маленьким.

А в щебетаньи птиц ему слышалось:

— Фи, великан! Фи, великан! Фи-фи…

Ах, как плохо чувствовал себя Муц! Ему хотелось бежать от самого себя, он ругал и упрекал себя, и стал думать о том, как бы освободить лилипутов. Он чуть, было, не угодил в лесную реку, которая широким изгибом окаймляла луг и убегала вдаль. Волны журчали: «купать-ся купать-ся!..»

Тут Муц вспомнил, что он давно уже как следует не умывался. Лицо его пылало от солнца и досады, было покрыто потом, а волны звали, — купать-ся! купать-ся! Короче говоря, Муц не был бы шмеркенштейновским мальчиком, если бы не — раз, два, три — он не снял с себя платье, швырнул его в сторону и не прыгнул с разбега в воду. Прыжок вышел очень удачным, — как-раз до самой середины реки. Муц окунулся, поплыл и собирался после купанья залезть бодрым и свежим в рубашку. А когда купающийся мальчик думает о рубашке, он поглядывает на берег и обычно радуется, если, по крайней мере, рубашка еще на месте.

Но Муцу не пришлось радоваться, когда он взглянул на свое платье. Он пришел в ужас: его белье и одежда вдруг зашевелились. Штаны тронулись с места и побежали через лесной луг в кусты, как-будто у них появились ноги. Мгновение спустя куртка, жилет и рубашка — шмыг! шмыг! побежали вслед за штанами, как на тысячах ног. Вслед за ними двинулись ботинки.

Тут и у Муца появилось проворство в ногах. Он вылетел стрелой из воды и помчался через поляну за движущимся платьем.

— Эге! Так вот что это за таинственные ноги! Пять, шесть, семь оборванных лилипутов с всклоченными бородами возились в кустах с курткой, штанами, рубашкой и ботинками Муца.

Вдруг оттуда послышался громкий возмущенный голос лилипута:.

— Негодяи, грабители! Вы думаете, что я не заметил вашей проделки. Воры вы этакие!..

Подоспевший Муц увидел, как один лилипут длинной дубинкой отважно колотил семерых разбойников, нападавших на него с маленькими ножиками. Они рассыпались в зарослях шиповника, как кроты, когда показалось голое тело великана… Все кончилось. Остался только лилипут с дубиной, вытиравший кровь с раны на лбу.

Он, видимо, был не стар, у него была стройная юношески-гибкая фигура, на подбородке высыпал белокурый мох, а ясные глаза светились бодростью. Его серый камзол был порван, загорелые ноги были босы, зато на зеленой шапочке развевалось огромное перо.

Этот проворный человечек вскочил со своей дубинкой на пень, уселся на нем, заклеил рану на лбу пластырьком и молвил, даже не посмотрев на Муца:

— Однажды эти воры содрали с меня куртку, когда я спал.

— Кто ты, собственно, такой? — спросил с удивлением Муц.

— Беглец Буц Хутцебуц.

— Буц Хутцебуц! — рассмеялся Муц и уперся руками в бока. — Скажи, неужели ты меня совсем не боишься?

— Бояться? А что это значит? — заболтал тот ногами и сделал любопытное лицо.

— Неужели ты не знаешь, что я ваш спаситель…

— Я не нуждаюсь ни в каких спасителях. Вот мой спаситель. — И он поднял свою коричневую дубинку, почти такой же величины, как он сам. — Если бы не она, полиция давно бы меня уже схватила.