Али-баба и Куриная Фея

— Будь умницей, Нати, милая, — просит Стрекоза, — а то фрейлейн Стефани за это не выпустит нас в следующее воскресенье из интерната.

— Не беспокойся, голову она нам не снимет.

Рената сбегает по лестнице. Ступеньки скрипят. Инга Стефани, которая как раз собиралась удостовериться, лежит ли уже Профессор на починенной кровати, преграждает ей путь.

— А ты что бродишь здесь, словно привидение? — удивлённо спрашивает она.

— Фрейлейн Стефани, я…

Рената смущённо дёргает молнию на своём тёмно-коричневом костюме.

— Я хотела вам только сказать… что всю эту историю с водой и сажей устроили мы, потому что…

Инга Стефани в отчаянии машет рукой. На сегодня ей достаточно. Голова трещит невыносимо.

— Рената, неужели это в самом деле ты? — спрашивает она огорчённо. — Ладно, иди спать, завтра мы всё выясним.

Неделя начинается с понедельника

«Подъём в 5.30, завтрак в 6.00, распределение работы в 6.30.» — Так записано в распорядке дня интерната, который висит в вестибюле, так должна начинаться неделя. Должна! Но маленький будильник, который стоял на столике у кровати Инги Стефани, в положенный час не зазвонил. Он молчал. Вчера вечером, ложась спать, Инга Стефани забыла поставить его на бой, как она делала это всегда. Приняв пару таблеток от головной боли, она сразу же закуталась в одеяло и, пожелав сама себе спокойной ночи, крепко заснула.

Будильник тикал, стрелки двигались: 5.30, 5.40. Время шло. Когда Инга Стефани в конце концов открыла глаза, было уже без десяти шесть. Теперь нельзя медлить ни секунды.

Она быстро разбудила учеников. Понедельник начался шумно и суетливо.

— Эй, вставайте скорей, скорей!

Умываясь, одеваясь и убирая кровати, ребята толкались и мешали друг другу. То и дело раздавались возгласы:

— Не толкайся!

— Отдай моё мыло!

— Кто это машет у меня под носом рубашкой?

В умывальной разбили стакан. Повидло никак не мог попасть ногой в свой сапог; Стрекоза искала платок; у Карла Великого лопнула резинка для носков; Рената не могла закрыть шкафчик: ей мешал наспех повешенный спортивный костюм.

— Быстрее! Идите завтракать! Вы опоздаете!

Юноши и девушки устремились в столовую. Они стоя выпили по чашке жидкого суррогатного кофе и сделали несколько бутербродов, чтобы взять их с собой на работу. Большинство положило колбасу на хлеб прямо в целлофановой упаковке. Жуя на ходу, они быстро завернули свои завтраки в бумагу, положили их в карман и с полным ртом, держа в руках недоеденные куски хлеба с повидлом, понеслись по большой каменной лестнице, ведущей от интерната к конторе.

Скорей! Уже шесть тридцать пять. Господин заведующий хозяйством имения Александр Кнорц ждать не любит.

В конюшнях горит свет. Лошади уже накормлены и вычищены. Конюхи запрягают их в плуги. Рабочий день в народном имении начался ровно в шесть тридцать. Тракторы заведены, в кузнице полыхает огонь. Звенят вёдра, слышны чьи-то возгласы, работает электрическая корморезка.

Три полевые бригады собрались во дворе имения. Бригадиры уже получили задания на сегодняшний день. Заведующий хозяйством Кнорц вынул из кармана свои старомодные часы и открыл крышку. Прошло уже пять минут сверх положенного времени. Куда же делись ученики? Кнорц переступает с ноги на ногу. Пока в интернате нет воспитателя, в его обязанности входит ежедневное распределение работы между учениками. Заведующий хозяйством нетерпеливо посматривал в сторону интерната. В своей зелёной грубошёрстной шляпе, зелёной куртке, зеленоватых штанах и обмотках цвета «хаки» он очень похож на тирольского охотника.

— Сюда, господа! Давай-давай! Хорошо ещё что вы соизволили явиться до обеда, — приветствовал он учеников, которые, отдуваясь и дожёвывая хлеб с повидлом, наконец собрались около него. — Так дело не пойдёт! — продолжал Кнорц сердито. — Я сумею приучить к порядку лодырей, которые по воскресеньям отдыхают, а в понедельник опаздывают на работу! Поняли?

Его отрывистый, хриплый голос напоминает потрескивание соломорезки.

— Все здесь?

Кнорц пересчитал своих подопечных. Потом он заглянул в записную книжку, чтобы установить, кто из них на прошлой неделе работал на животноводческой ферме. Уходу за животными ребята обучались по очереди. За два года каждый ученик должен был четырнадцать дней отработать в конюшне, овчарне, хлеве и так далее, с тем чтобы постичь все тайны ухода за лошадьми, овцами, свиньями и птицей. В коровнике срок обучения длился дольше. Под началом старшего скотника Эмиля Кабулке ученики находились четыре недели: они должны были как следует научиться доить коров.

Кнорц спрятал в карман записную книжку. Ученики, работавшие в коровнике, не обязаны были являться во двор имения, и о них он, слава богу, мог не беспокоиться. Зато ему ежедневно приходилось выделять двоих пастухов. Кнорц окинул взором стоявших перед ним ребят:

— Кто хочет пасти коров?

Мгновенно поднялись десятки рук. Стрекоза, чтобы привлечь к себе внимание, пощёлкала пальцами.

— Эй, Профессор, ты в прошлый четверг уже ходил на пастбище! — сердито заметил Малыш Куниберту Мальке, который тоже поднял руку.

Лиза и Ганна, две девушки, обучавшиеся в интернате первый год, кокетливо улыбнулись Кнорцу:

— Ах, господин Кнорц, разрешите пойти нам!

— Только не бросайтесь мне на шею. Так дело не пойдёт!

Кнорц взмахнул руками так, будто собирался разогнать стаю гусей. Ребята окружили его со всех сторон. В такую тёплую и сухую погоду, как сегодня, все хотели пасти коров.

Кнорц кивнул Лизе и Ганне.

— Отметьтесь у старшего скотника, но живее, дорогие барышни, иначе коровы не попадут на пастбище до захода солнца. Поняли? Давай-давай!

«Давай-давай» было любимым выражением Кнорца.

«Веселей, господа! Давай-давай» — это напутствие ученики слышали ежедневно. Неудивительно поэтому, что заведующего хозяйством в интернате втихомолку окрестили «Давай-давай»…

Остальных учеников Кнорц разбил на две группы. Одну из них он послал на вокзал грузить картошку, другую — убирать свёклу вместе с третьей бригадой.

— Давай-давай, утро уже почти прошло!

Ученики заворчали. Вот уже десять дней, как они только и делали, что грузили картошку или гнули спину, убирая свёклу.

— А вы не можете послать нас на другую работу? — спросил Детлёф Шюрман, крепкий парень в застиранной гимнастёрке, — а то всё одно и то же. Так мы ничему не научимся.

Заведующий хозяйством не любил пререканий, особенно с учениками.

— Ага! Значит, так вы ничему не научитесь! — возразил он резко. — Здорово! Но от картошки вы не отказываетесь и от сахара тоже. За обедом готовы слопать по целому котелку картошки, а в чай кладёте по фунту сахара. Нет, так дело не пойдёт! — кричал он с угрозой. — Довольно болтать! Я достаточно долго работаю заведующим хозяйством и знаю, что мне делать! Пока картошка и свёкла на поле, пока урожай не убран, каждый будет гнуть спину, а господа ученики — наравне со всеми прочими. Ну, а теперь марш на работу!

Ученики повиновались.

Александр Кнорц смотрел им вслед до тех пор, пока они не исчезли за воротами. «Эти балбесы корчат из себя невесть что! А мне не хватает рабочих. Просто голова кругом идёт!» — сердито думал он.

Затем Кнорц отправился в контору и, бросив свою шляпу на стол, начал изливать душу бухгалтеру:

— Так дело не пойдёт, коллега Пинке. Лучше стеречь мешок блох, чем возиться с этим сбродом.

Утренний туман, словно серая пелена, покрыл поля. Стало прохладно. Рената, которую послали убирать свёклу, зябко куталась в свою куртку. Ей очень хотелось знать, сердится ли ещё Инга Стефани из-за этой истории с Кабулке.

У кругленькой толстушки Лоры, которая бежит, переваливаясь, рядом с ней, насморк. Она всё время сопит и хлюпает носом.

— Разве у тебя нет носового платка?

— Есть, но мне не хочется снимать перчатки — руки так хорошо согрелись!