Али-баба и Куриная Фея

Все засмеялись. Инга Стефани откинулась на спинку стула:

— Вы должны радоваться. Теперь, по крайней мере, вы больше не сможете устраивать всякие глупости. — Она лукаво улыбнулась и этим себя выдала.

— Фрейлейн Стефани, вы, конечно, сами забили окно! — закричала Лора.

Инга Стефани посмотрела на Занозу.

— Можно мне сказать несколько слов?

Она поднялась, но произнесла не несколько слов, а целую обвинительную речь. Девушкам из «Ласточкина гнезда» здорово досталось.

— Вас бы следовало лишить отпуска, — сказала она, — но поскольку Рената вчера вечером пришла ко мне сама и всё мне рассказала, я смягчу ваше наказание. Вы будете дежурить по интернату две недели вне очереди.

— Слава богу!

Стрекоза, Лора и Бритта с облегчением вздохнули. Пристыженная Рената опустила глаза.

— Ну, а теперь говорите обо всём, что у вас наболело.

Малыш — маленький бледный мальчуган, настоящий малыш, — смахнул со лба пряди светлых, как солома, волос.

— У меня пропала мыльница! — сказал он.

— Это меня не удивляет…

Инге Стефани представилась возможность вспомнить о своём утреннем обходе.

— Ребята, прошу вас соблюдать порядок и чистоту.

Всё, что она может сказать на эту тему, не ново. Ученики слушают её со скучающими лицами.

Заноза обводит глазами присутствующих.

— Кто ещё хочет выступить? — спрашивает он, подумав про себя: «Будем надеяться, что собрание скоро окончится».

Все молчат!

Инга Стефани подымает голову.

— Хорст Эппке, в седьмой комнате есть свободная кровать. Сейчас же собери свои вещи и переселяйся туда. Тебе будет полезно иметь взрослых и сильных соседей, тогда ты, по крайней мере, не будешь больше переворачивать чужие кровати.

— Уфф! — Али-баба широко раскрыл рот от изумления. Он даже забыл произнести своё излюбленное восклицание: «Фу-ты ну-ты!» Он должен переехать. Уж не сошла ли Инга Стефани с ума? Али баба собирается возразить, но обитатели седьмой комнаты опережают его.

— Пусть это чучело ночует в коридоре! Спасибо вам за такой подарок! У нас не колония для малолетних! — ворчат Карл Великий, Факир и Заноза.

Карл Великий внезапно вспоминает, что он староста седьмой комнаты.

— Так дело не пойдёт, — говорит он басом, подражая заведующему, хозяйством. — Не пойдёт, фрейлейн Стефани. В будущем году у нас выпускные экзамены. Нам необходима спокойная обстановка, чтобы мы могли скон… сконцентрироваться. Так подсказывает логика.

— Ах, вы должны сконцентрироваться! — подчёркнуто любезно отвечает ему Инга Стефани. — Это очень хорошо. Это как раз то, что нужно вашему другу Эппке. Советую вам сконцентрировать своё внимание и на нём. Если вы действительно такие достойные молодые люди, какими стараетесь казаться, ваш долг позаботиться о вашей смене.

Карл Великий чувствует насмешку. Не зная, что возразить, он разевает рот, как рыба, вынутая из воды. Он сердится, что дал маху.

— А ты что скажешь, Заноза? — вывёртывается Карл. — Ведь ты член совета интерната, а совету тоже надлежит сказать своё слово. Конечно, фрейлейн Стефани заранее обсудила это дело с вами. Так подсказывает логика. Не зря же мы выбирали вас в этот совет…

Но Заноза качает головой. Он сам только что услышал об этой истории. Али-баба учится в интернате первый год — значит, он должен жить с младшими ребятами.

— Браво! — кричит Факир.

Карл Великий торжествует:

— Вы слышали, фрейлейн Стефани? Наш школьный совет не согласен с вами!

Он развалился на стуле. В стёклах его очков поблёскивает свет лампы.

Инга Стефани чувствует, что её загнали в тупик.

— Решение совета интерната для меня не обязательно, — говорит она раздражённо.

Её слова вызывают волнение. В столовой становится шумно.

— Так не годится, фрейлейн Стефани! Так дело не пойдёт! Это тирания. А ведь у нас демократическое самоуправление!

Инга Стефани бледнеет. Её возмущает, что об этом говорит не кто иной, как Карл Венцель. Тот самый Карл, который не желает принимать участие в общественной работе и в интернате живёт, как в гостинице, предъявляя различные претензии.

— Ты называешь это тиранией? — кричит она. — По мне, можешь думать как хочешь. Но пока вы ведёте себя, словно маленькие дети, пока у вас на уме одни глупые шалости, я плюю на ваш совет и на вашу болтовню. Да! Ваш хвалёный совет интерната пока что не помогает мне работать. Напротив, я всё должна делать сама и сама вычищать за вами всю грязь. И скажу тебе ещё, Карл Венцель, что, хотя я не училась в институте и не сдавала экзаменов, под настоящей демократией и настоящим самоуправлением я понимаю нечто совсем другое, а не вашу безалаберную жизнь. Во всяком случае, Хорст Эппке сегодня же вечером переедет в седьмую комнату. Я настаиваю на этом. Баста!

Стефани в изнеможении опускается на своё место. У неё дрожат колени. В висках ломит. «Почему я всегда так волнуюсь?» — думает она.

Собрание окончено. Большинство ребят уже разошлись по своим комнатам. Али-баба не знает, что ему делать. Он обращается к Занозе, но тот не удостаивает его ответом.

— Фу-ты ну-ты! Скажите же мне что-нибудь! — кричит Али-баба.

— Чего ты хочешь? — Рената смотрит на него уничтожающим взглядом. Её серые глаза гневно блестят. — Если бы я была на месте фрейлейн Стефани, тебе не пришлось бы переезжать: ты бы у меня в два счёта вылетел из интерната.

— Ну! — отвечает Али-баба и ещё глубже засовывает руки в карманы брюк. Он сердится.

«Когда-нибудь я ещё покажу этой жабе Ренате!» — думает он.

Инга Стефани по-прежнему сидит за столом. Рената замечает, что лицо у неё помрачнело. Наверняка фрейлейн Стефани опять думает о том, как бы ей уйти из интерната. Ренате хочется подойти к заведующей, но её опередил Карл Великий. Разыгрывая из себя кавалера, он небрежным жестом открывает свой портсигар.

— Не хотите ли закурить, фрейлейн Стефани? Ну и дали вы нам жару! — Он ухмыляется. — Чёрт возьми! Это был настоящий фейерверк!

Хлопнув дверью, Али-баба уходит в свою комнату.

— Фу-ты ну-ты! Тут действительно всякое терпение лопнет, — ворчит он сердито.

Али-баба вынимает из шкафа свои вещи, их у него совсем немного. Он перебирается в седьмую комнату, к «большим». Свои рваные сапоги он забывает взять. Их ему приносит позже Профессор.

Свиное сало

— Доброе утро. Ну как, все тут? Тогда начнём…

Александр Кнорц глубже нахлобучивает на голову свою старую шляпу. За ночь стало ветрено. На башне помещичьего дома скрипит заржавевший флюгер. С деревьев облетают последние листья. Ученики, собравшиеся во дворе имения, жмутся друг к другу. Рози мёрзнет. «А ведь ещё только октябрь, что же будет зимой?» — думает она боязливо. Кнорц распределяет всех учеников.

— Ты да ты, вы пойдёте пасти коров. Но прошу вас, господа, поторопиться. Давай-давай! — Затем он по очереди оглядывает всех ребят. — Сегодня нам надо возить удобрения. Мне потребуются два крепких парня. Они должны уметь обращаться с лошадью! Господа, кто хочет возить навоз?

Рената поднимает руку.

Александр Кнорц немедленно отмахивается.

— Можешь опустить руку, — говорит он. — Так дело не пойдёт. Я не намерен нарушать правила внутреннего распорядка. Девушкам разрешено управлять лошадьми только на территории имения, тут никто не возражает. Но, если речь идёт о поездке в поле, вожжи должны быть в руках у парней. Это ясно!

Но Рената не считает, что это так уж «ясно». Она негодует.

— Это какое-то стародавнее предписание! По-моему, сейчас все мы равноправны.

— При чём тут равноправие! С равноправием это ничего общего не имеет. Вы, девушки, чересчур пугливы. Из-за всякой ерунды теряете голову. Это не упрёк. Вы не виноваты, что так созданы. Да, да, можешь не смотреть на меня с таким возмущением. Как только появляется опасность, вы кричите: «Караул!» — и закрываете лицо руками. Я это знаю. Из-за ваших слабых нервов вам и не дают в руки вожжи. Поэтому предписание вовсе не стародавнее. — Александр Кнорц разошёлся. — Забота о человеке — вот что это такое. А то, чего доброго, нам придётся вытаскивать вас вместе с поломанной телегой из какой-нибудь канавы или снимать с дерева. Вот так-то!