Время нас подождёт (СИ)

Итак, выбор небольшой: либо я куда-нибудь сбегаю и подставляю Кольку, любо остаюсь и принимаю на себя удар. А он может быть очень сильным, судя по тому, как обращалась со мной компания Перца раньше…

Оставался ещё последний, самый подлый и пакостный выход, суливший мне отсрочку на несколько дней… быть может, до Юркиного приезда… Откупиться. Только для этого придётся стащить у них деньги. У Юры, или у Наташи.

Я ударил кулаками по горячей воде. Они слезами осели на щеках, заблестели на чистом зеркале. Нет…

А если бы здесь были мои родители, то смог бы я?! А как потом с ними общаться, после такого?

Если бы они были живы, наверное, такого бы не было. Мы бы жили в другом городе, я бы и не знал эту банду… С другой стороны — а что, в других городах их нет? Или только те, кто живет без родителей — встречаются с хулиганами?

Скорее всего, нет. Юра жил с мамой. И бандиты были в его классе… Да и вообще… Все есть так как есть. Не надо думать — если бы, не если бы. Это как задачка, как уравнение с двумя переменными — цифры не поменяешь, оно перед тобой, и надо его решать, как ни барахтайся. Поэтому будем решать из того, что есть.

Если стащить деньги и откупиться… Мих, да ты ведь знаешь, что если будет мало — не отстанет. Если много — он только рад будет сделать из тебя дойную корову. Или отстанет? Не верится что-то. Да и какая разница? Не в этом дело. Конечно, ему нужны деньги для каких-то своих целей, но важнее для Перца — почувствовать себя хозяином. А меня сломать, как спичку. Сделать рабом, который будет его кормить.

Дать бы отпор — такой, чтобы он больше не лез. Раз и навсегда. Но как?

Я выключил воду, выбрался из ванной, вытерся мохнатым полотенцем — широким, мягким — его почти сразу, как я сюда переехал, подарила мне Наташа, когда узнала, что я люблю купаться. Прошлёпал в комнату — босиком по пушистому ковру, оделся… стал бродить по комнате зачем-то. Я знал, где лежали деньги на разные мелочи — на хлеб, картошку, на ручки или тетрадки. Обычно я спрашивал у Наташи, или она давала мне их сама. Постоял возле шкафа, кутаясь в полотенце, отвернулся и стал смотреть на фотографию на стене.

Юрин брат смотрел на меня и улыбался. Но смотрел твердо так, решительно. Сразу понятно — характер у него был такой… крепкий. Был бы у меня такой брат… наверное, надавал бы подзатыльников и пошёл бы сам драться. Но точно бы в беде не оставил.

Юра тут совсем мелкий — он просто смеялся. Не знаю отчего — от радости или оттого, что на море, и все хорошо: и солнце, и брат, и ветер хороший дует, теплый и такой, будто от него крылья вырастают. Казалось, что ничего на свете он не боится. Конечно, а чего можно бояться, когда рядом есть старший брат и отец?

Но потом они погибли. А он и дальше не стал бояться. Как-то жил, выкарабкивался… Но у него был друг. И у меня есть друг, Колька. Посоветоваться с ним?

Не хочется его вмешивать в эту историю, но если другого выхода нет…

Я оглянулся на шкафчик с деньгами. Сжал пальцы в кулаки. Это что же получается — таскать ему наши деньги?! Мы, значит, работали — вставали ни свет ни заря и тащились в Москву с большущими сумками, ходили там, фотографировали… А ведь Наташе уже тяжеловато столько ходить, я сам вижу. Она не жалуется, не говорит ничего, но иногда то запыхается, то просто по глазам видно, что устала она… И Юрка, значит, вкалывает там, я терплю тут без него, и все для того, чтобы снести эти деньги Перцу?! Да ни за что!

Ладно, тогда как быть? Думай, Мишка, думай. Нельзя, чтобы Колька попался им. Но и башню надо закрыть. И лучше это сделать утром, потому что мало ли, когда дядя Васе захочется туда пойти, или в школе задержат… Как бы не проспать и уйти незаметно?

Я походил по комнате, вышел в коридор, повесил на крючок куртку. Рюкзак отнес в комнату. Заглянул на кухню, зачем-то налил воды в чайник и поставил греться. Пока смотрел на него — вспомнил, как привёл меня сюда Юра — мокрого, злого и голодного, и какими вкусными были котлеты… Как же хорошо в семье, дома! И почему кто-то хочет эту жизнь здесь, в семье, у меня отнять?!

Чайник пошумел и выключился, а я так и остался сидеть. Я понял, что нужно делать.

Чтобы уйти незаметно, надо уйти сегодня!

И переночевать в башне. Ну и что, подумаешь… ничего страшного. Войти со стороны решётки, а утром пораньше позвонить Кольке, чтоб он принес замок. Можно будет даже самому попробовать выбраться наверх и открыть задвижку… Правда я не уверен, что смогу это сделать, но можно ведь попробовать. Я попробую, а если пойму, что не смогу — то оставлю это дело и дождусь Кольки. Веревка там осталась, надо только взять фонарик… эх, жаль, что нет налобного!

Я вытащил из шкафа фонарь, подумал и сделал себе бутерброды с колбасой. (Мурзик так терся о мои ноги, что с ним пришлось сразу поделиться). Отыскал пустую пластиковую бутылку, налил туда воды из фильтра. Что ещё нужно? Одеяло бы или пенку — на полу будет холодно сидеть. Да где ж его взять? Пенку я где-то видел. Точно, она лежала свернутая в рулончик на шкафу. С ней не замерзнешь! Как-то мы ходили в поход, ещё в том, старом детдоме, на озеро, с ночевкой. Ловили рыбу, жгли костры и слушали песни, которые пел под гитару наш учитель физкультуры. Он и поход этот пробил, как рассказывали, в качестве «спортивно-оздоровительного мероприятия». Идти надо было долго — это, наверное, и относилось к разряду «спортивного», ну а сон в лесу на свежем воздухе в спальных мешках и все остальное — к «оздоровительному». Так вот, под мешки мы клали пенки. И было тепло. Ни лесная сырость, ни холод через них не просачивались.

Пенку я вынес в подъезд, в угол, где обычно хранились коляски. Сунул её туда, чтобы Наташа не заметила. Поднялся домой и стал дожидаться её или бабушку.

Ждать пришлось недолго — только я заварил чай — хлопнула входная дверь, и из коридора донёсся звонкий Наташин голос:

— Есть кто дома?

— Ага! — я вышел вслед за Мурзиком, взял из её рук тяжеленный пакет. — Ого!

— Спасибо! — она заулыбалась, присела на стул. — Покупала всего понемножку, а набралось много. Бабушки нет?

— Неа. Я пришел — её не было.

— Ясно. В гости, значит, ушла, она давно собиралась. Обедал?

Я помотал головой.

— Не… Я чаю согрел. И заварил. Вместе пообедаем.

— Правда?! — Наташа удивленно подняла брови. — Давай. — Она наклонилась и стала расстегивать блестящие сапожки.

— Юра звонил, вас обоих велел поцеловать.

Её рука замерла в воздухе.

— Когда звонил? Не сказал когда приедет? — В Наташиных глазах зажглась едва заметная искорка радости.

— Неа. Там вообще связь плохая была, сказал, что всё нормально, в сроки укладываются…

— Понятно… — она вздохнула и сняла сапожки. — Ну что, идём обедать?

За обедом я ещё раз передал наш с ним разговор, терпеливо ответил на вопросы про школу, съел весь борщ, выпил весь чай и умоляюще посмотрел на Наташу.

— Наташа, а можно я сегодня у Кольки переночую? Мы уроки вместе сделаем.

— Ммм…

— Ну, пожалуйста! Он мне русский поможет сделать, и вообще… мы долго не будем сидеть, в школу не проспим.

— Да это я знаю, у него ведь мама строгая. Она-то дома будет?

— Да… Можно? — я заглянул в её глаза — внимательные, чуть тревожные и добрые: она была не против. Ура!

— Можно. Только имей ввиду — я тебе позвоню!

Глава 36.

Ночь в башне.

Решетку я отыскал быстро. Добрался до парка, свернул влево, к площадке, дошёл до кустов, и вот она — пожалуйста. Я тревожно огляделся: никого. Только на площадке на качелях катаются две девчонки, можно подождать, пока они уйдут. Вряд ли они там засидятся или ещё кто придет: близились сумерки, и последние лучи солнца словно выпустили вечерних зайчиков на верхние окошки дома напротив площадки, золотили края синеватых облаков. Небо было ещё светлым, но я знал, что пройдет ещё пару часов — и на город опустится ночь.

Спешить был некуда — я побродил рядом с площадкой, делая вид, что кого-то жду — смотрел на телефон и оглядывался. Наконец девчонки ушли. Площадка опустела. Сумерки сделались густыми и прохладными. Зажигались лампочки на подъездах. Откуда-то издалека, с вокзала, протрубил вечерний поезд — и затих.