Как Гитлер украл розового кролика

— К сожалению, — сказал папа. — Поэтому я принес ее обратно.

Человечек ничего не ответил.

— Я был бы очень вам благодарен, если бы вы вернули мне мои деньги.

— О нет! — воскликнул человечек. — Не могу. Сделка есть сделка.

— Но машинка не работает, — повторил папа.

— Послушайте, сэр, — сказал человечек, на мгновение отвлекаясь от тигровой шкуры. — Вы приходите сюда и покупаете машинку. Потом вы передумываете и хотите получить свои деньги назад. Так дела не делаются. Сделка есть сделка — и все тут.

— Я совершенно с вами согласен: сделка есть сделка, — сказал папа. — Но машинка не работает.

— Где? — спросил человечек.

Папа не очень уверенно показал.

Но человечек возразил:

— Подумаешь, несколько неисправных деталек. Ничего не стоит их заменить. В конце концов, чего вы хотели? Купить превосходную машинку за ту цену, которую вы заплатили?

— Нет, конечно. Но так как она вообще не работает, не согласитесь ли вы взять ее обратно?

— Нет, — отрезал человечек.

Папа совершенно растерялся, и Анна почувствовала, что деньги на новые туфли ускользают. Она понимала, что папу одурачили и что папа это понимает. Но папа был не из тех людей, которые способны силой вернуть свои деньги. Анна вздохнула. Однако она не учла, что вместе с ними пришла мадам Фернан.

— А теперь послушайте, что я скажу, — заявила мадам Фернан таким громким голосом, что несколько прохожих обернулись. — Вы продали этому человеку обломки швейной машинки, выдав ее за работающую. Это противозаконно. Я сейчас же сообщу в полицию! И не сомневаюсь: полицию очень заинтересует тот мусор, который вы тут продаете.

— Нет, мадам! Пожалуйста! — вскричал человечек. Его глаза вдруг широко открылись.

— И не убеждайте меня, что вы приобрели этот хлам законным путем, — продолжала кричать мадам Фернан, презрительно дернув за тигровую шкуру. — Вы нечистоплотный делец! И когда полиция с вами разберется, я попрошу своего мужа-журналиста написать об этом в газете…

— Мадам, пожалуйста! — взмолился человечек, роясь в кармане своего неопрятного жилета. — Произошло маленькое недоразумение! — и он сунул папе в руки несколько банкнот.

— Это вся сумма? — строго спросила мадам Фернан.

— Кажется, да, — пробормотал папа.

— Тогда пошли отсюда, — скомандовала она.

Не успели они сделать несколько шагов, как человечек бросился за ними вдогонку. «Что еще?» — забеспокоилась Анна.

Человечек вежливо обратился к папе.

— Извините, сэр, вы не возражаете?..

Папа огляделся и обнаружил, что все еще держит швейную машинку в руках. Он быстро поставил ее на землю.

— Извините, пожалуйста! — воскликнул он. — Боюсь, я немного запутался.

— Конечно, сэр. Естественно, сэр, — сказал человечек без всякого осуждения.

Через пару мгновений Анна, обернувшись, увидела, что он с мрачным видом водружает швейную машинку на тигровую шкуру.

Папа и Анна проводили мадам Фернан до ее станции метро.

— Не устраивайте ерунду из-за этих швейных машинок, — сказала мадам Фернан перед тем, как с ними расстаться. — Вы в любой момент можете обратиться ко мне. И скажи своей маме, — добавила она, обращаясь к Анне, — что завтра утром я забегу и помогу ей с починкой вещей.

Потом мадам Фернан взглянула на папу с чувством, похожим на восхищение.

— Вы оба… — сказала она. — Двух других таких непрактичных людей в целом мире еще поискать!

Анна и папа пошли домой. Было холодно, но небо над головой сияло голубизной. И хотя никаких видимых признаков весны еще не было, возникло чувство, что она уже не за горами. Утром в школе Анна получила семь баллов из десяти возможных за диктант: она сделала всего три ошибки! Деньги на новые туфли в целости и невредимости лежали у папы в кармане.

Анна была совершенно счастлива!

Глава двадцать первая

Омама появилась у двоюродной бабушки Сары перед самой Пасхой и на следующий день зашла проведать маму и внуков. С помощью консьержки (ее нога пошла на поправку) мама вычистила и убрала квартиру настолько, насколько это было возможно, но квартира от этого не перестала быть крошечной и бедно обставленной.

— Неужели вы не могли подыскать что-нибудь попросторнее? — спросила Омама, сидя за столом, покрытым красной клеенкой, и попивая чай.

— То, что попросторнее, стоит подороже, — объясняла мама, подкладывая Омаме кусок яблочного пирога собственного приготовления. — А нам и на эту едва хватает.

— Но неужели твой муж?.. — Омама очень удивилась.

— Сейчас Депрессия, мама, — сказала мама. — Неужели ты не читала об этом? При огромном количестве безработных французских журналистов ни одна французская газета не пригласит немецкого журналиста писать для нее. А в «Парижанине» платят мало.

— Да, но… — Омама окинула взглядом крошечную комнату.

Это довольно невежливо, подумала Анна. В конце концов, все не так уж и плохо… И в этот момент Макс, как обычно, раскачивавшийся на стуле, грохнулся на пол прямо с тарелкой яблочного пирога.

— …дети в таких условиях не растут! — закончила Омама фразу, как будто Макс натолкнул ее на эту мысль.

Анна и Макс покатились от хохота.

Но мама довольно резко ответила:

— Какая ерунда, мама! — она велела Максу пойти умыться и сказала, повернувшись к Омаме. — Что касается детей, с ними все совершенно нормально, — а когда Макс благополучно удалился из комнаты, добавила: — Макс первый раз в своей жизни трудится по-настоящему.

— А я собираюсь получить certificat d’etudes, — похвасталась Анна.

Это была ее важнейшая новость. С тех пор как Анна так сильно преуспела в учебе, мадам Сократ решила, что теперь нет причин не допускать ее к летним экзаменам вместе со всем классом.

— Certificat d’etudes? — переспросила Омама. — Это что-то вроде диплома о начальном образовании?

— Во Франции такие экзамены сдают двенадцатилетние дети, — объяснила мама. — Учительница Анны считает, что Анна все достаточно быстро схватывает.

Омама покачала головой и сказала печально:

— Это все очень странно. Ты воспитывалась совсем по-другому.

Она привезла всем подарки. Пока Омама была в Париже, как и до этого в Швейцарии, она несколько раз водила маму, Анну и Макса в разные места, где было очень здорово и куда без нее они не смогли бы пойти. Но Омама совершенно не понимала, как теперь строится их жизнь.

Фраза «дети в таких условиях не растут» стала в семье крылатой. «Дети в таких условиях не растут», — говорил укоризненно Макс, когда мама забывала дать ему с собой в школу сэндвичи. «Дети в таких условиях не растут», — качала головой Анна, когда консьержка ругала Макса, съезжавшего по перилам.

После одного из визитов Омамы папа, который обычно старательно избегал встречи с ней, спросил маму:

— Ну, как поживает твоя мама?

И Анна услышала ответ:

— Как всегда, очень добра и начисто лишена воображения.

Когда Омаме настало время ехать домой, на юг Франции, она крепко обняла маму, Макса и Анну и сказала маме:

— Запомни: если вам будет очень трудно, вы всегда можете прислать детей ко мне.

Анна и Макс переглянулись и тут же хором изрекли:

— Дети в таких условиях не растут!

Оба с трудом сдерживались, чтобы не расхохотаться, — хотя Омама была к ним так добра.

Во время пасхальных каникул Анна с трудом могла дождаться, когда же в школе начнутся занятия. С тех пор как она научилась говорить по-французски, она полюбила школу. И задания теперь казались простенькими, и писать сочинения на французском ей теперь тоже нравилось. Она писала иначе, чем по-немецки. С французскими словами нужно было управляться совсем по-другому. Это так захватывало, это было так интересно! Даже домашние задания перестали быть тяжким бременем. Самым сложным было учить наизусть длинные куски текстов по французскому, истории и географии. Но Анна и Макс придумали хороший способ запоминания. Трудный кусок надо было учить прямо перед сном. Тогда утром он легко вспоминался. К середине дня выученное обычно помнилось уже хуже, а на следующий день совершенно забывалось. Тем не менее Анна и Макс могли удержать текст в памяти ровно столько, сколько нужно.