Баллада о сломанном носе

— Это ты его нашел? — спросил я.

— Нет, этот придурок, — и Чарли кивнул в сторону оставшегося на улице дядьки, — он увидел Гейра и начал его колотить, думал, что так быстрее оживит его. На людей сейчас всем наплевать, главное — деньги.

— Гейр выживет?

— Не знаю. Но эти ребята как раз и кормятся тем, что оживляют таких, как Гейр. И у него это не первый передоз.

— Как по-твоему, кто-нибудь придет в больницу его навестить?

— Ему никакие посетители не нужны, ты уж мне поверь.

Чарли ушел к себе, а я остался стоять на лестнице. На полу валялся шприц с какой-то розоватой жидкостью. Я поднял его и со всего маха шваркнул о стену.

Моя тринадцатая глава

— Во сколько начинается это ваше школьное мероприятие? — спросила бабушка.

— Это летний праздник. И начинается он в шесть, — хрипло ответил я. Хрип этот не похож на тот, что бывает при простуде, а скорее из тех, которые появляются, когда ты чем-то расстроен и немного злишься. Бабушка подошла ко мне и погладила по голове.

— Переживаешь, да?

Отвечать мне не хотелось. Этот новый «я» — честный и прямой — запросто может выложить бабушке намного больше, чем требуется. К тому же я не рассказывал ей о том, что в больницу придет папа. Я надеялся, что он принесет цветы.

— Главное, прийти в больницу ровно к четырем, — сказал я.

— Чтобы успеть потом на твой летний праздник? — спросила бабушка, убирая в шкаф одежду.

— И поэтому тоже. Слушай, бабуль… а ты никогда не пыталась узнать про моего папу?

— Для меня это было неважно. А вот для тебя важно — оно и понятно. Ты все же не забывай, что многие дети растут без отцов, за всю жизнь так ни разу их и не увидев. В наши дни ничего странного в этом нет, и вырастают из таких детей вполне обычные люди.

— Но что, если папа вдруг объявится? Ты бы этому обрадовалась?

— Если он будет хорошим отцом, обрадовалась бы. У твоей мамы дела сейчас не очень, поэтому… да, отец тебе не помешал бы.

В дверь позвонили. Мы с бабушкой переглянулись.

— Ты кого-то ждешь? — тихо спросила она.

Я покачал головой. Бабушка посмотрела в глазок и подозвала меня. Я прильнул к глазку. Стоявшую за дверью женщину я, кажется, видел и раньше, вот только забыл где. Но затем я опустил взгляд и увидел, что рядом с ней стоит кое-кто еще, пониже ростом. И его-то ни с кем не спутаешь. Я так не хотел открывать дверь, что под ложечкой у меня засосало.

— Кто это? — спросила бабушка.

Но вместо ответа я собрался с духом, ухватился за ручку двери и нехотя повернул ее. В следующую секунду я уже смотрел на бесконечно грустное лицо Августа.

— Привет, Август.

— Привет, — ответил Август.

— А вы?.. — спросила его мама, заметив позади меня бабушку.

— Я его бабушка.

— Ясно. А его мама?..

— Она в больнице.

— Понятно. Август хочет вам кое-что сказать.

Август опустил глаза. Этот стоявший передо мной Август был вообще почти не похож на того, которого я встречал каждый день в школе. Мама Августа положила руку сыну на плечо.

— Прости, что я тебя ударил, — тоненьким голоском проговорил он.

— Ничего страшного, все в порядке, — быстро ответил я в надежде, что теперь-то они уйдут.

— Я хотела бы кое-что выяснить… — неуверенно проговорила мама Августа.

Только бы бабушка не вздумала предложить им кофе!

— Это правда, что Август столкнул с лестницы твою маму? То есть вашу дочь… Или это неправда?

— О чем вы? — не поняла бабушка.

— Август этого не делал, — сказал я.

— Понятно. Тогда почему так говорят в школе?

Я мог бы сказать, что не знаю, и даже рассказать, что с матерями подобное иногда случается. Все мы иногда страдаем от сплетен. Порой эти сплетни — вранье. Потому они и называются сплетнями. Ее сыну больше не стать популярным. Здесь, на самых нижних ступеньках школьной иерархии, нас таких много. Теперь он один из нас. Ничего, от этого никто еще не умирал.

Но потом у меня появилась идея. Довольно опасная, потому что ни одна мать не станет плохо думать о собственном ребенке. Однако остановиться я уже не мог.

— Это я придумал, — признался я.

— Н-но зачем? — пробормотала мама Августа.

— Иначе Август стал бы похваляться, что расквасил мне нос, и тогда у меня появилась бы куча проблем. Но тут все стали болтать о том, будто он толкнул мою маму, и Август хвастаться прекратил.

Возможно, мне стоило еще сказать, что Август — заводила из тех, кто другим не дает житья, и привык к тому, что ему подчиняются. Я мог бы даже сказать, что он вовсе не всегда жесток и время от времени совершенно нормален, особенно со своими друзьями. Внезапно меня осенило: а что, если нам с Августом подружиться? Может, не такая уж это и бредовая идея?

— Это правда? — спросила мама Августа, повернувшись к сыну.

— У меня есть предложение, — встрял я, не дав Августу ответить. — Если мы с Августом сделаемся друзьями, то на уроке я встану и расскажу всему классу, что на самом деле произошло с моей мамой.

— А сейчас вы не дружите? — Женщина вновь посмотрела на Августа.

— Я ни с кем в классе особенно не дружу, — ответил я. — Одноклассники ведут себя так, словно меня не существует. Я не хочу, чтобы Август приходил сюда и прикидывался лучшим моим другом. Но пускай в школе мы будем как бы приятелями.

Больше мама Августа не успела ни о чем спросить — Август протянул мне ладонь.

— Договорились, — сказал он.

Я поспешил пожать руку Августа, чтобы помешать его маме заговорить.

— Значит… теперь все в порядке? — спросила бабушка.

— Похоже на то, — ответила мама Августа.

Как принято у взрослых, бабушка и Августова мамаша обменялись любезностями. Я заметил, что не званная нами гостья старается заглянуть в нашу квартиру — ей, похоже, было интересно, как живется в трущобах. Никаким нормальным родителям не захочется, чтобы их дети общались с обитателями подобных тараканников. Но она прекрасно понимала, что сейчас Августа спасет только наш уговор. Мама у Августа вполне смышленая. «Спассите! Мне неч-чего надеть!» — заорал из комнаты Гудлайк.

После их ухода бабушка спросила, правда ли все, о чем говорилось.

— Да.

— Ох, как же давно я училась в школе…

Сидя в трамвае по дороге в больницу, я смотрел в окно. Папа, Гейр, мое выступление — от этого любой бы задергался, но у меня внутри было пусто, словно в спортивном зале после уроков. Мне никак не удавалось собраться с мыслями. За окном проплывали дома и люди, собаки и машины, но я ни на что не обращал внимания. Я словно вообще ничего не видел.

— Ты что-то все молчишь, — заметила бабушка.

Я улыбнулся ей. У нынешнего дня пока есть все шансы стать лучшим в моей жизни. На это и нужно настраиваться.

По дороге от остановки до больницы я спросил:

— Можно сперва я один зайду к маме?

— Ну конечно, если хочешь.

— А ты приходи чуть попозже. Мне хочется поговорить с ней… наедине.

— Конечно, так и сделаем. Посижу немного на солнышке, погреюсь.

В моем животе вдруг все сжалось: зря я наврал бабушке. Но, расскажи я ей о папе, она засыпала бы меня вопросами, ответить на которые у меня вряд ли хватит смекалки.

Бабушка уселась на скамейку, а я направился к входу. Папу я видел еще с улицы — он кругами расхаживал по больничному холлу с огромным букетом в руках.

— Привет, — поздоровался я, раздумывая, можно ли мне сегодня его обнять.

Его, похоже, тоже мучили сомнения на этот счет, поэтому мы вновь лишь обменялись рукопожатием. Папа заговорил о том, как сложно выбирать цветы — ведь, говорят, за каждым из них закреплено определенное символическое значение: какие-то приносят только на похороны, другие дарят, когда хотят сделать признание в любви. А ему просто хотелось принести красивый букет, без всякого подтекста. Так что на всякий случай он купил разных цветов.

— Красивые, — сказал я, чтобы закрыть эту тему: честно говоря, мне было не до цветов.