Баллада о сломанном носе

— В «Макдоналдс»?

— Нет, в настоящий ресторан. В индийский, например?

— Индийской еды я никогда не пробовал.

— Значит, идем!

В «Макдоналдсе» и «Бургер Кинге» выбирать проще простого: и те и другие торгуют бургерами, почти одинаковыми на вкус. Салатов и куриных наггетсов я никогда не заказываю. А вот в индийском ресторане нам выдали целую брошюру с названиями блюд, названия которых произнести совершенно невозможно: мург масала, бегум бхара и дхуан гоши. Бабушка посоветовала мне взять курицу тандури, и я согласился. Нам принесли лепешку размером с пиццу, которая называется нан, много риса и горячую курицу на небольшой сковородке. Никогда прежде я ничего подобного не ел. Кушанья были острыми, непривычно пряными и вкусными.

— А у тебя хватит на все это денег? — спросил я бабушку.

Задавать такие вопросы неправильно, я знаю, но я боялся, что бабушка натворит глупостей.

— Сорить деньгами иногда бывает полезно. Бабушка вообще никогда не сорит, поэтому я так и не понял, что она имела в виду.

— А завтра нас ждет отличный завтрак! — добавила она.

В половине седьмого я встретился с Адой в Опере. Ада нарядилась так, словно собралась на бал.

— Я сдал свой костюм в химчистку, — сказал я.

Ада засмеялась: она прекрасно понимала, что это неправда. Мы подошли к кассе.

— Добрый вечер. Меня зовут Барт, — сказал я.

— Очень приятно, — ответила кассирша.

— Э-э… Ну да…

— Брин Таффель обещал оставить нам два билета, — вмешалась Ада.

— Терфель, — поправила ее кассирша, — учитесь говорить правильно, юная леди. Вот ваши билеты.

Она протянула нам конверт, в котором действительно лежали два билета.

— О нет, — сказал я, всмотревшись в них, — они все перепутали и написали, что мы — участники оркестра.

Ада опять рассмеялась.

— Если тут написано «оркестр», это значит, что мы сидим прямо рядом с оркестром. Это лучшие места!

— Сам знаю! Ты часто здесь бываешь?

— Перед Рождеством мы смотрим «Щелкунчика». Порой мне кажется, что я воспитывался в волчьей стае и не имею ни малейшего представления о том, как живут люди. И потому иногда не знаю совершенно элементарных вещей. С другой стороны, я могу жить с волками, а никто из этих людей — нет.

Мы вошли в зал и уселись на два места в самом центре четвертого ряда партера. Большинство зрителей здесь были ровесниками моей бабушки, но встречались и молодые, в основном девушки в юбках.

Начался концерт — а через мгновение он уже кончился. Во всяком случае, мне так показалось. Наверное, я сидел с разинутым ртом все время, пока голос Брина Терфеля наполнял наши уши и заставлял сжиматься желудки. Слушать его в наушниках — это одно дело, а вот видеть, как меняется у него выражение лица, горят глаза и округляется рот, — совсем другое. Музыка словно переполняла его легкие, так что звуки выплескивались через край.

По окончании представления Ада сказала, что концерт продолжался почти два часа. Пришлось ей поверить. И, опять же по Адиным словам, концерт получился хороший, разве что слегка скучноватый.

— Что-о? — переспросил я. — Скучноватый? По-твоему, это называется «скучноватый»?

Домой мы добирались на метро, и я никак не мог прийти в себя.

— Я вполне могу себе представить, как однажды на такой сцене будешь стоять ты, — сказала Ада.

Я слегка придвинулся к ней. Даже не знаю зачем. Ведь она назвала концерт «скучноватым». Но зато от нее пахло дыней.

Завтра наверняка полшколы узнает, что мы ходили на концерт. Иногда хорошо, что Ада такая болтушка.

Моя двенадцатая глава

— Сегодня вечером тебе желательно прийти на репетицию, — сказал мне учитель.

— Мне надо к доктору — нос проверить.

— Что, вечером?

— Да, он хочет его как следует осмотреть. Бывает, что в ноздрях застревают осколки кости. Сегодня днем доктор собирался кататься на лодке, но я сказал, что он непременно должен принять меня до представления — это жизненно важно.

— Барт, твое выступление завершает концерт, а мы тебя до сих пор не слышали. Это как-то странно.

— Все будет хорошо, вот увидите.

Вчера я написал текст о боксе. Сперва собирался говорить об истории этого вида спорта, но вышло бы как на уроке. Поэтому я вспомнил несколько смешных баек про Мохаммеда Али и рассказал, почему я сам начал ходить на тренировки. Причин для этого оказалось десять, и три из них — настоящие. Для создания настроения во время моей речи будет играть музыка, а Кристиан с Робертом покажут на сцене боксерский поединок.

Учитель махнул на меня рукой — видимо, поняв, что на генеральную репетицию меня не затащить. Я не особо разбираюсь в нервных заболеваниях, но учитель выглядел каким-то нездоровым.

На следующий день маму должны были прооперировать. Иногда во время операций люди умирают, а бывает, что врачи забывают скальпель во внутренностях пациента. В общем, поводов для тревоги вполне достаточно. Но я почему-то радовался — возможно, надеясь, что мама очнется и почувствует себя лучше. Впервые за долгое время на уроке я слушал объяснения учителя, и мои мозги словно вернулись домой после каникул.

Похоже, Ада никому не разболтала о вчерашнем концерте — может, потому что в такие места ходят одни старики, а может, оттого что была там со мной. Некоторых людей не поймешь.

На перемене я ненадолго оказался в одиночестве. Случилось это оттого, что все прежние позиции вдруг переменились. Например, я обнаружил, что Бертрам больше не изгой — у него появилась своя компания, состоявшая из таких же, как он сам, — тех, кто в других сообществах не ужился. Там, где раньше стоял я сам. Но прежде чем я успел заволноваться, произошло нечто непредвиденное. Ко мне подошли Ада с тремя подружками и двое мальчиков из «Б» класса. Мне даже пришлось несколько раз мысленно прошептать себе: «Смотри! Они идут к тебе…»

О чем же мы болтали? Совсем из головы вылетело. О чем-то таком, что сам я обсуждать не привык. Разве я для них подходящая компания? Да у некоторых из них носки дороже, чем вся моя одежда.

Помню, я склонял голову, показывая, что внимательно слушаю, и всем своим видом будто бы говорил: «Ух ты, вот это круто!» или «Вон оно как, ну надо же…» Когда я корчил подобные гримасы, нос начинал ныть, но я не обращал на это внимания. Я все время боялся, что выгляжу как-то странно и что мои новые приятели вот-вот свалят и я вновь окажусь в одиночестве. Может, это всего лишь злая шутка с их стороны?

— А правда, что ты поешь, как в опере? — спросил мальчик из «Б» класса, и все посмотрели на меня.

Наверное, достаточно было бы просто сказать «да». Но такой ответ почему-то показался мне чересчур коротким и невежливым.

— Если я стану крупнее — не разжирею, а именно стану крупнее, то не исключено, что смогу петь и в опере. Но тогда надо, чтобы я мог открыть окно и запеть на всю улицу, — вот такой мне нужен голос.

— Э-э… запеть на всю улицу?

— Ага, или еще в каком-нибудь людном месте. Многие оперные певцы высовываются в окна и поют. Просто… об этом мало кто знает.

— И что, на праздник окно с собой притащишь? — с легкой иронией спросил «бэшник».

— Нет, там я просто встану посреди сцены, и все. Оперные певцы обычно не устраивают шоу и на зрителей не прыгают… вроде как.

— Особенно если они жирные.

— Ага, такой и раздавит запросто.

Все пошло не так, как я ожидал. Но болтать я не особенно умею. И оттого, что все засмеялись, легче мне не стало. Остальные принялись обсуждать праздник, и я напрочь забыл, что нужно притворяться, будто мне интересно.

— Как твоя мама себя чувствует? — спросила Ада, когда мы возвращались обратно в класс.

— Обещает, что теперь все наладится.

— Но это же хорошо, правда?

— Она и прежде так говорила.

— А что, если на этот раз она сдержит слово?

— Я об этом много думал.

Мы уселись за парты.

— Кстати, я сегодня уроки сделала! — вспомнила Ада.