Фото на развалинах

Около своего дома я остановился и посмотрел на окно — мать его так и не закрыла. Наверное, в квартире было уже очень холодно. По крайней мере, в гостиной. Значит, мать не там. Скорее всего, в спальне с бутылкой. Я подошёл к скамейке у подъезда и сел. Идти в дом не хотелось. Я устал. Может, пойти к отцу? Но куда? Чтобы узнать, где он, ему надо позвонить, чтобы позвонить, надо подняться в квартиру. Я впервые пожалел, что у меня нет мобильника. То есть он был, но я его потерял. И новый не просил. Всё равно мне было некому звонить, друзей у меня нет. Сейчас бы звякнул, узнал, где отец, и пошёл к нему. Хотя… Всё равно пришлось бы вернуться. Так какая разница — сейчас или через пару часов.

Я собрался с духом, встал и пошёл домой с одной только мечтой — чтобы мать уже спала. Тогда, пожалуй, и я бы сразу уснул. Рухнул среди обрывков фотографий и отрубился. Дня на два… или на три. Выспался бы как следует и потом решил, как мне жить дальше.

Пусть она спит. Я поднял глаза к потолку подъезда и попросил Бога, в которого не верю, чтобы мне дали передышку…

Бог не пошёл мне навстречу. Либо по той причине, что его всё-таки не существует, либо по той, что для него не существую я. Когда я открыл ключом дверь и толкнул её, оказалось, что дверь не открывается. Я сначала не осознал это и толкнул дверь снова. Но там, с той стороны, её что-то держало. Я налёг на дверь изо всех сил — бесполезно.

В подъезде никого не было, соседей я практически не знал. Я растерялся. Надо было открыть дверь обязательно, во что бы то ни стало, но у меня не хватало сил. Мне должен был кто-то помочь. Но кто? Никто не захотел бы мне помогать. Я был никому не нужен. Эгоистичные люди вокруг заботились только о себе. Кроме людей уж совсем больных на голову, типа историка Карбони.

Историка?

Я побежал вниз по ступенькам, уговаривая про себя несуществующего Бога, чтобы тот сделал самую простую вещь. Пусть историк будет дома, пусть не уйдёт к девушке. Пусть согласится мне помочь!

За сегодняшний день я, очевидно, достал Виктора Валентиновича больше, чем за всё время знакомства. Утром он шёл домой, хотел расслабиться, а тут я. Сейчас, наверное, отдыхает, а тут снова я. Но другого выхода не было. Перед тем как позвонить, я вспомнил, что плюнул на дверь. И протёр её спиной примерно там, куда попал. А то неудобно как-то обращаться за помощью после этого. Вот ведь правильная примета: не оставляй ничего после себя, а то вернёшься. Заодно и отдышался. От всей сегодняшней беготни я вспотел, свитер у меня прилипал к спине, и в шапке было жарко. Я стащил её, сунул в карман и позвонил.

Историк, в тапочках и с газеткой под мышкой, что-то дожёвывал и так удивился моему приходу, что жевать перестал.

— Здравствуйте, это опять я.

— Так, — он кивнул.

— Я за помощью…

— Заходи, — предложил Карбони.

— Можно мне от вас позвонить? — спросил я. — Больше неоткуда. Это срочно!

— Позвони.

Карбони пропустил меня в квартиру, показал на телефон в коридоре.

Я взял трубку, припомнил номер мобильного телефона отца и набрал его. Гудки, гудки — никто не отвечает. Я чертыхнулся и набрал номер снова.

— Что-то серьёзное? — спросил стоявший рядом историк.

Я покивал. Из трубки неслись только гудки, и с каждым следующим моя надежда на помощь отца стремилась к нулю. Либо он не отзывается, потому что незнакомый номер, либо, что вероятнее, телефон просто выложил. Или есть ещё какие-то причины. Я нажал рычажок сброса и посмотрел на историка.

— Может, с мобильного надо позвонить? — предложил тот. — Дать?

— Не поможет, — сказал я. — У меня мать забаррикадировалась в квартире. Моих сил, чтобы открыть дверь, не хватает. Мало ли что с ней может случиться. А отец, наверное, не ответит на незнакомый номер.

Тут я остановился и больше ничего говорить не стал.

— Вот что, — сказал Карбони. — Пойдём к тебе. Я возьму телефон, и сориентируемся на месте. Если что, вызовем отряд МЧС, они всё открыть могут. Чем у вас там можно заблокировать дверь?

Он начал одеваться, а я задумался. Тяжёлую мебель мать сдвинуть не могла. Разве что комод из коридора. Если напряглась, то подтащила. А потом, возможно, накидала на него что-нибудь типа книг, стулья опять же могла принести. Одному мне это не отодвинуть, с Карбони — скорее всего, справимся и без МЧС. Я почти успокоился.

Историк запер квартиру и посмотрел на меня:

— Идём? Ты опять с голыми ушами?

— А? Нет, — я вытащил из кармана шапку. Следом вывалилась упаковка от таблеток, которую я взял у Зелениной.

Карбони успел нагнуться первым. Взял коробочку, повертел в руках и уставился на меня подозрительно.

— Это не моё, — махнул рукой я. — Ну мы идём?

— Ага, не твоё, — хмыкнул историк, — и коньяк ты тогда не себе покупал, и это не твоё.

— А вы что, думаете, что я сожрал пачку таблеток и бегаю туда-сюда, как заяц?

— Я думаю, что у тебя в жизни происходит какая-то запутанная история. Ну хорошо, пойдём, потом всё выясним.

Коробочку он сунул к себе в карман. Я пожал плечами, надел шапку, и мы пошли. Очень быстро пошли, и я опять весь вспотел. Наверное, сегодня я поставил личный рекорд по беготне. Чем ближе мы подходили к дому, тем больше мне становилось всё равно, чем это всё кончится. Энергия, с которой я спасал Алиску и ощущение, что всё правильно, окончательно испарились. Я шёл к дому на автопилоте и вёл туда историка. Чтобы открыть или не открыть дверь. Лично для меня разница между двумя исходами с каждым шагом терялась. Карбони, наоборот, был сосредоточенный и целеустремленный. Он спросил у меня номер отца, забил его в свой мобильник и продолжал на ходу дозваниваться. Отец так и не отвечал.

У дома я показал на открытое окно:

— Мать утром открыла, так и открыто. Я думал, она в него кинулась. Потом она сказала, что меня не знает, и чтобы я уходил.

— И ты ушёл? — серьёзно спросил историк.

— Ушёл.

— Почему?

— К Алиске пошёл.

— Мда… Елисей…

Я понял, что он сейчас скажет: что я должен был остаться, помочь маме, а я как эгоист взял и ушёл. Я не дал ему открыть рот и показал на его карман:

— Алиска наглоталась вот этих таблеток. И мне позвонила, я к ней побежал. Желудок промывать.

— Ох…

— Да всё нормально, её вырвало всеми этими таблетками и все дела. Хотя дура, конечно.

Мы поднялись по лестнице к нашей квартире. Я попробовал открыть, но ничего не изменилось — дверь была подперта с той стороны.

— Ну, давай вместе, — сказал Карбони, и мы изо всех сил налегли на дверь. Со скрипом и невероятно медленно дверь тем не менее поддалась.

— Откроем, — понял я.

— Конечно. Постараемся и откроем.

Мы старались ещё десяток минут. После чего образовалась щель, достаточная, чтобы туда пролез я. Что я и сделал. С той стороны действительно стоял комод, на нём — перевёрнутый стул от пианино, книги, вещи. Ящики комода были вставлены неровно, и я понял, как матери удалось его сюда подтащить — она сначала вытащила из него все ящики, а потом, когда он встал, как ей было надо, снова вставила. И продолжала таскать сюда вещи, чтобы баррикада стала надёжней. Я поступил как она — вытащил ящики и перенёс их к стене. После этого мы с историком окончательно открыли дверь, и он вошёл в квартиру. Было тихо. Как будто мы отпирали пустое помещение. Похоже, матери стало всё равно — откроют или нет, как и мне в последнее время было это всё равно.

— Вместе пойдём или ты сам? — спросил историк.

— Вместе.

Одному искать мать не хотелось. Я уже делал это сегодня. Я показал в сторону спальни:

— Её комната.

Историк подошёл к прикрытой двери, постучал, потом открыл. Я стоял позади него и посмотрел в комнату вторым. Потому что надо было, наверное, посмотреть. В конце концов, мы у меня дома, а не у него. Мать не спала, сидела на их с отцом кровати точно так же, как утром на моей. Только утром она заметила, что я вошёл. А сейчас — нет. Как будто нас совсем не было. Карбони снова постучал по двери — нарочно громко. Никакой реакции.