Динка прощается с детством

ас любит, жалеет. А Цыган помирал тогда... Хуже всех ему досталось, - сказал Пузырь.

- Ну, там не разобрать, кому хуже... Всем хорошо попало, - усмехнулся Цыган. - Только у нас, босяков, есть свой закон. Это уж как железо: не продавать и выручать. Так что наутро уж вся наша босячня собрала денег, кто сколько мог, притащили к нам костоправа, одного тут пьяницу. Ну, он нам кому руку, кому ногу вправил, кому голову перевязал, велел какую-то траву к болячкам прикладывать, а старику пригрозил, чтобы дворнику не донес. Ну, конечно, кормить нас не надо, мы лежим вповалку. А Иоська в ту пору уж вставать начал, только слабый еще был, как цыпленок. - Жук вдруг засмеялся.

Пузырь и Ухо, словно вспомнив что-то очень смешное, весело расхохотались.

- Страх один! Как сейчас вижу, бегает наш Иоська от одного к другому, как тая сестра милосердия. Одному попить, другому еще чего, а у самого ножки тоненькие, бежит-бежит Да и упадет, встанет на карачки и опять к нам, захлебываясь от смеха, сказал Пузырь.

- Ну, это ладно! Слушайте, что дальше-то было... - сказал Жук, и лицо его разгладилось, в глазах появились лукавые огоньки. - Слушай, Иоська... Сейчас самое антересное пойдет. Ну, помирал я, помирал, однако не помер, а затребовал однажды хлеба. Ну, хлеба-то кто ж нам наготовил... заварил старик мучную кашицу, сел я хлебать, а Иоська тогда на андела был похож. Вот как рисуют в церкви херувима бесплотного, так и он... Волосы его отросли хуже, чем сейчас, болтаются по плечам, сам весь как стекло светится. И присел он коло меня и на ухо мне: вели, мол. Цыган, старику выйти, я тебе одну тайну скажу. Ну, махнул я рукой: какие, говорю, у тебя тайны, коли жрать нам нечего. Надо вставать да опять идти по карманам шарить... Как сказал я это, он затрясся весь, побелел. "Нет, нет, говорит, не пойдете вы больше, только вели старику выйти". Ну, а как я велю старику выйти? Когда б деньги были, послал бы хоть за хлебом, а денег нет ни гроша. "Валяй, говорю, при нем, все равно твоя тайна и гроша ломаного не стоит". А он нет, головой мотает. "Не велел мне, говорит, отец никому говорить, я только тебе скажу". Ну, отогнал я его, лег спать, а утром, только старик за дверь, Иоська опять ко мне. "Поедем, говорит, в мою хату, там есть мука и сало, там и деньги лежат дедовы, он мне на ученье оставил, чтобы я ученый был..." Какой дед, какой отец? Потрогал я ему голову, ну, думаю, опять у него собачий бред. "Да твоего ж, говорю, отца бандиты убили. Значит, и деньги у него взяли. Что ты, больной на голову, что ли?" А он опять: "Есть, есть деньги, поедем со мной, Цыган, я найду, я знаю, где искать". И плачет, божится. Ну, подозвал я Ухо и Пузыря. "Вот, говорю, либо я сумасшедший, либо Иоська. Послушайте-ка вы, что он бормочет". Ну, день слушали, два слушали, а там уж стала нас заедать Иоськина тайна. Ну, думаем, что коль правда, деньги у него есть? Да, может, говорим, их давно люди взяли, ведь хата твоя в лесу стоит брошенная. А он свое: "Не найдет никто этих денег, они крепко спрятаны".