Шестая Бастионная

пел.

– Перепугался маленько, а теперь страдает, – сказал папа.

– Ну и что за беда? – усмехнулся дядя Сережа. – Я и сам перепугался. Думал, мачта полетит.

Со стыдом и беспощадностью к себе Санька проговорил:

– Вы думали – мачта, а я думал, что потонем.

– Вот беда-то! – опять возразил дядя Сережа. – Спроси отца, сколько раз каждый моряк думал, что потонет! Это с каждым случается.

– Но любой не орет, как я, – добивая себя за трусость, сказал Санька.

– А разве ты орал? – удивился дядя Сережа. – Петрович, он разве кричал что-то?

– Я не слыхал, – сказал папа.

– Саня, это ты, наверно, мысленно крикнул. – Дядя Сережа похлопал его по плечу. – Это ничего, бывает…

Но Санька себя казнил до конца:

– "Мысленно"! На все Черное море…

– Ты вот что скажи… – дядя Сережа стал серьезным. – Ты так испугался, что больше не пойдешь с нами? Или пойдешь?

Санька с надеждой глянул в бородатое коричневое лицо капитана.

– А возьмете?

Дядя Сережа и отец засмеялись.

Санька подумал, повздыхал и тоже улыбнулся.

Но вечером, уже в постели, он думал, засыпая: "Это даже и не шторм, а так, шквал небольшой… А как же было там, на "Везуле"?"

Девятый бастион

Ночью разгулялся ветер. Утро было без дождя, теплое, но облачное. Ветер градом сыпал на асфальт созревшие каштаны, срывал с акаций мелкую чешую листьев, а большие подсохшие листья платанов (похожие на игрушечные дельтапланы) кружил над мостовыми и чиркал ими по скользким крышам разноцветных машин. Облака были быстрые и неплотные, мелькало чистое небо.

С причала у Графской пристани я поехал на катере на Северную сторону. Там надо было встретиться с ребятами в одном школьном музее. Катер сильно болтало. А за грядой волнолома вздымались белые взрывы прибоя. К Константиновскому равелину неслись из открытого моря белогривые табуны громадных волн.

Я подумал, что, если шторм еще поднажмет, рейд, чего доброго, закроют. Добирайся тогда в центр города вокруг бухты, через Инкерман…

Эта беспокойная мысль царапала меня все время, пока шел разговор в музее. И к причалу на Северной я возвращался с тревогой. К счастью, катера ходили. Но болтало их так, что было даже удивительно: почему рейд все еще открыт? Палубу захлестывало, немногочисленные пассажиры укрывались в салоне…

В гостинице пожилая добродушная дежурная сказала мне:

– К вам тут мальчики приходили. Цветы принесли да еще что-то… Я вам в номер унесла.

– Что за мальчики?

– Двое, небольшенькие такие, с портфелями… Сказали, что еще, может быть, придут.

В номере в бутылке из-под кефира стояли три пунцовых георгина каждый размером чуть не с арбуз. А рядом лежали на столе несколько раковин-рапан. Одна очень большая, с кулак. Оранжевая внутренность рапан еще пахла морем, там был мокрый песок. На бугорчатых серых боках – зеленые нитки водорослей.

Раковины я вымыл под краном. В двух оказались глубоко спрятавшиеся моллюски. Я пожалел живых тварей и решил потом выкинуть эти две раковины в море.

В дверь постучали.

– Вот