Чуть-чуть считается

– О! – удивился иностранец и неожиданно совершенно по-русски сказал: – Вы что, ребята, глухонемые, что ли?

Сначала Витя с Федей на мгновение замерли. А затем дали такого стрекача, словно за ними гналась вся волжская милиция – и сухопутная и речная. Они огибали мам с детскими колясками и ныряли между гуляющими. Они в страхе уносили ноги от неминуемого, как им казалось, готового вот-вот их настигнуть возмездия.

Глава шестнадцатая

СЕМЬ БЕД – ОДИН ОТВЕТ

Унеся ноги на безопасное расстояние, Витя с Федей издали определили, что тревога оказалась ложной. Человек, которого они приняли за иностранца, в погоню за ними не кинулся. Человек с закинутым на плечо пиджаком так и остался стоять один-одинёшенек у ограды набережной.

– Чуть прямо не влипли мы с тобой, – сказал, отдуваясь, Витя.

– А там, смотри, фрукт какой, – пропыхтел в ответ Федя, кивая совсем в другую сторону.

– Где? – не понял Витя.

– Да вон.

На скамье рядом с серебряной физкультурницей сидела Люба. А в метре от Любы на скамье пристроился какой-то незнакомый мальчик.

– Ну и что? – сказал Витя.

– Шишек-банок он захотел, вот что, – пояснил Федя. – Больше он не нашёл, где сесть, да? Что, скамеек, что ли, свободных нету?

Почему Феде вдруг не понравился мальчик, решивший сесть на ту же скамью, что и Люба, Витя и не понял. Но дружба есть дружба. В ней вовсе не обязательно понимать всё до конца. Поэтому Витя набычился точно так же, как Федя, и друзья в суровой решимости зашагали к скамье.

– Ты! -грозно произнёс Федя, подойдя вплотную к мальчику. – Тютя! Ты чего тут расселся? Как сейчас двину в лоб по затылку, так и ухи отвалятся. Хочешь?

– Пхи-и! – засмеялась, словно чихнула, Люба.

Она засмеялась, соскользнула со скамьи и удалилась, предоставляя возможность Вите с Федей наедине выяснить отношения с незнакомым мальчиком.

Когда человек идёт в наступление, он сначала сам себя внутренне распаляет. Придумывает причину и напускает на себя побольше злости. Федя за одну минуту распалил себя больше некуда. С Федей последнее время вообще творилось нечто странное. До Любы в его присутствии и пальцем было не дотронуться. Чуть что, Федя мгновенно набычивался и лез защищать Любу. Хотя Люба вовсе и не нуждалась ни в чьей защите.

На этот раз Федю ещё плюс ко всему раззадорило то, что мальчик попался какой-то странный: глаза трусливые, а сам не уходит. Сидит и молчит. Но если ты не уходишь, то давай тогда померяемся силами. Однако мальчик и силами меряться не желал. Федя ткнул его кулаком в плечо, но в ответ получил лишь жалобную улыбку. Жалобную и беспомощную. И тогда Витя, как более разумный и спокойный, не бросающийся ни с того ни с сего защищать девчонок, сказал мальчику по-хорошему:

– Послушай, ты, отдохнул тут немного на скамеечке и теперь давай прямо быстренько кукарекай отсюда. Пока ты жив, здоров и прямо не получил насморка.

Другой бы на месте мальчика, попав в подобную ситуацию, с радостью воспользовался бы Витиным советом и быстренько укукарекал. Но этот, с испуганными глазами, не шелохнулся. Сидел себе и с нахальной жалобностью улыбался. Он явно, назло Вите с Федей, демонстрировал свою отвагу.

– Тебе что сказано? – совершенно начал выходить из себя Федя.

Никакой реакции.

– Сейчас ведь и в самом деле получишь, – несколько растерявшись от столь несгибаемого упорства, в последний раз предупредил Федя.

Результат оказался тот же.

И тогда Федя, чтобы окончательно не потерять к самому себе уважение, сгрёб в охапку молчаливого нахала. Обнявшись, они клубком покатились на зеленеющий газон. Сверху, навалившись медведем, сразу оказался Федя. Мальчишка отбивался слабо. И Федя случайно заехал ему по носу. Он даже и не заметил, как заехал. Но на верхней губе у мальчишки сразу расплылась красная клякса.

Однако опомнился Федя лишь тогда, когда сквозь всхлипывания и тяжёлое пыхтение соперника прорвались какие-то непонятные слова. Слова прозвучали явно не по-русски. И Федя, застыв на четвереньках, оторопело уставился на противника. Мальчик сидел, неуклюже подвернув под себя ноги. Он прерывисто дышал и всхлипывал.

– Ты… – проговорил Федя, – этот самый? Турист что ли? Иностранец?

– Иес, – обиженно закивал мальчик, размазывая под носом красное.

– Витя! – ужаснулся Федя. – Мы же с тобой… А он, оказывается, и не наш вовсе.

– Мы! – передразнил Витя. – Не наш. Я его и пальцем не тронул, твоего не нашего. Ты видел, чтобы я его трогал? Что ты вообще-то на него кинулся?

Ребята с чрезвычайной осторожностью подняли с травы пострадавшего. Со всех сторон его отряхнули и пригладили. Витя даже хотел ему своим собственным платком под носом вытереть. Но мальчик не дал, чтобы ему вытирали под носом чужим платком.

– Ты только не обижайся на нас, – говорили иностранцу Витя с Федей, прихорашивая его. – Мы ведь не знали. Сидишь тут прямо… Ты не обиделся?

Им показалось, что он всё-таки обиделся. И тогда Витя вспомнил про значки. Витя выгреб их из кармана и насыпал в ладонь пострадавшему. Все значки, что у него были. На все два рубля.

– Держи, – бормотал Витя. – На память. Держи, держи. Не стесняйся.

Робко покивав, мальчик что-то по-своему сказал и убежал вниз к пристани. Вроде он больше не обижался. Он даже немножечко улыбнулся.

А Витя с Федей переглянулись и решили, что нужно срочно смазывать пятки. Пока обошлось всё более или менее благополучно.

И они бы, разумеется, удрали подальше от опасного места.

Их подвела Люба. Она куда-то намертво запропастилась. Витя предложил бежать без Любы. Но Федя ни в какую. Мало ли что с Любой могло случиться, считал Федя. Раз сюда пришли вместе, значит, и отсюда вместе.

Бросились искать Любу. Туда, сюда – нету.

И вдруг на Витино плечо молча легла рука. Витя оглянулся и обмер. Перед ним стоял иностранный мальчик. Стоял и с застенчивой улыбкой протягивал Вите цветную, точь-в-точь из-под конфет, коробочку. Витя сначала так и подумал, что это конфеты.

Под носом у мальчика было уже сухо. И ничто в нём даже не намекало на недавнюю потасовку. А на коробочке с непонятными надписями ярко синело небо и желтели роскошные ананасы.

– Да не нужно нам! Зачем? – хором отнекивались сконфуженные Витя с Федей.

Но мальчик не стал их слушать, сунул Вите в руку коробочку и убежал. В коробочке оказалось пятьдесят долек жевательной резинки.

Куда её было девать? Жевать самим? Так это на троих на целый год. Да и очень уж хотелось похвастать в классе, как у них здорово получилось с иностранцем. Но похвастать и не принести резинку – кто же поверит их рассказу. Ясно же, скажут: враки.

Они – не Вася Пчёлкин. Они принесли в класс резинку просто так, без всякого обмена и какой-нибудь личной выгоды. Они раздали каждому по дольке. А некоторым досталось даже и по две.

Кто из класса их предал, неизвестно. Только с третьего урока Витя с Федей попали на эшафот. И вот теперь рука Ивана Грозного терзала телефон.

– Та-ак,- устало протянул наконец Иван Грозный, убирая руку с телефона. – Крепкие вы, я смотрю, ребята. За такими – как за каменной стеной. Ладно, сдаюсь. Но чтобы две договаривающиеся стороны могли найти общий язык, каждая из сторон должна пойти друг другу навстречу. Я готов уступить. Я обещаю: всё, что вы мне сейчас сообщите, останется строго между нами. Никто ни о чём не узнает, и вам ничего не будет. Устраивает? Отвечайте, где вы взяли резинку? Ну!

За окном кабинета нудно шелестел дождь.

– Где?

У Вити от напряжения взмокла спина. Ещё немного такой пытки, и он бы наверняка не выдержал. Он и так не сдавался лишь из-за Феди. Был бы один, давно рассказал о необыкновенном воскресном происшествии. Тем более, что завуч пообещал, что им ничего не будет. Но не станешь же выдавать Федю. Ведь это Федя, а не Витя, набросился на того мальчика. И по сути дела резинка появилась только благодаря Феде. Значит, Феде и говорить. А если он не хочет, то, значит, не хочет.